Мечта о музее
Что такое крупная благотворительность? Благотворитель жертвует деньги, и попадает в историю. Справедливо попадает, нужно сказать – потому что деньги жертвовать – дело благородное.
Но все же есть и другие судьбы. Когда капиталов нет и в помине, а человек, фактически, на голом месте, создает нечто невиданное исключительно благодаря своим энтузиазму и подлинной жертвенности. Отказываясь от простых радостей. Не претендуя на почетные листы и ордена.
За тридевять земель от столичного города Санкт-Петербурга и первопрестольной Москвы, «на краю географии», в Курской губернии, в маленькой деревеньке Семеновке в скромной мастерской сидели два Бартрама. Дмитрий Эрнестович и Николай Дмитриевич. Отец и сын. Дмитрий Эрнестович мастерил детские игрушки, а маленький Николай Дмитриевич с восторгом на это смотрел. Потом стал помогать. Потом сам начал мастерить. История обыденная.
Будь Бартрам-сын обычным деревенским парнем с тягой к рукодельничанью, так бы и прожил всю свою жизнь в Курской губернии, в родной деревне, мастерил бы бесхитростных коников, птичек-свистулек и медведей с наковальнями, возможно – если бы очень повезло – получал бы помощь от московского Кустарного музея, только это вряд ли. Далеко эта Москва.
Но Николай Дмитриевич сызмальства был не таков. Он решил посвятить свою жизнь детской игрушке. Собрать все, что только можно. И открыть музей.
«Игрушка прошлого и настоящего»
Необходимо было получить образование, и юный игрушечник поехал в Москву, в Училище живописи, ваяния и зодчества. Но постоянно болел, вынужден был пропускать занятия, не справлялся с заданиями – и в результате уехал на родину. А там все эти хвори вдруг его покинули – с чем, с чем, а с экологией в Курской губернии дела обстояли неплохо. А чтобы время зря не шло, наш герой затеял у себя в деревне учебную мастерскую игрушечно-столярного производства, которой и руководил на протяжении десятилетия.
Бартраму повезло – судьба свела его с самим Иваном Забелиным, директором Исторического музея. От него он заразился любовью к истории, к русской старине. И мастерская в курской глубинке начала, помимо традиционной, выпускать еще и историческую игрушку.
А затем – поездки по России, поиск интересных, характерных, уникальных образцов. Расширение границы интересов – путешествия по Франции, Швейцарии, Германии. Не как турист, а с той же целью – изучать местную игрушку и, по возможности, на скудный свой доход что-то прикупать для собственной коллекции. Он тогда уже прекрасно понимал, что рано или поздно эта скромная коллекция сделается общедоступным музеем, единственным в своем роде. И, отказывая себе во всем, шел к этой цели.
Мусор городов
Бартрам поступает на службу в самое, казалось бы, близкое ему по духу учреждение – Кустарный музей. Но уже в то время он задумался о большем – о создании специализированного музея игрушки. Одна из сподвижниц Бартрама, Е. Овчинникова вспоминала о том, как Николай Дмитриевич шел к своей цели: «Бартрам мечтал создать музей игрушки. Чтобы привлечь к этому интерес общественности, он организует в Кустарном музее одну за другой выставки, сопровождая их обращением к родителям и педагогам о роли игрушки в воспитании и развитии ребенка. В небольшой брошюре, написанной для выставки 1909 года, под названием «Игрушка прошлого и настоящего» Бартрам останавливает свое внимание на сюжетике и художественном оформлении игрушек; он подчеркивает, что народная игрушка более близка и понятна детям и высказывает свое отрицательное отношение к фабричным изделиям, которыми окружают детей: «Фабричная бездушная игрушка незаметно уничтожает в ребенке эстетические запросы».
Бартрам пишет о необходимости изучения русской игрушки и ее истории, призывает собирать безвозвратно уходящие образцы игрушек прошлого.
«Надо поторопиться собрать старые и народные игрушки, пока еще не все уничтожено и не все разошлось в виде сувениров и не затерялось в мусоре городов».
Затем он продолжает: «Дальше желательно подойти к созданию Музея русской игрушки, который служил бы источником для дальнейшего развития игрушечного дела в России и материалом для его изучения»…
В следующем, 1910, году Бартрам организует вторую выставку «Как делают игрушки», которая была продолжением выставки 1909 года. Здесь демонстрировались работы кустарей, знакомящие посетителей с различными видами кустарных промыслов и их историей. Экспозиция сопровождалась наглядным показом процессов выполнения игрушек; демонстрировали свою работу резчики по дереву, токари, лепщики и рисовальщики. На выставке велась и продажа игрушек. К набору на тему сказки «Заяц и Еж», исполненному по рисунку Бартрама, прилагалась его миниатюрная книжка с картинкой и текстом сказки».
А Бартрам, между тем, расширял круг своих интересов. Увлекся архитектурной игрушкой – «мастерил макеты мировых шедевров зодчества. Коллекционировал детскую мебель, посуду, школьные принадлежности – все, что имеет отношение к золотому периоду жизни человека.
И не уставал рассказывать всем окружающим про будущий музей: «Знаешь, ведь каждая игрушка – это зеркало жизни человеческой… Если все имеющиеся у меня игрушки систематизировать, можно даже из них создать экспозицию небольшого Музея игрушки. Вот будет здорово! Будут приходить детишки, можно будет вести за ними наблюдения, поставить научную работу!»
А художник Серов говорил о Бартраме: «Я ни разу в своей жизни не встречал человека, который бы обладал такой бездной вкуса, такой неисчерпаемой творческой инициативой и доскональным знанием ремесел».
Аполлон против мужицких игрушек
Александр Бенуа писал в журнале «Аполлон»: «Теперь в Москве затеяли спасти производство народных игрушек, ибо, действительно, оно падает, вымирает, теснимое фабричной дешевкой (хотя что может быть дешевле Троицкой игрушки?). Вероятно, вымиранию содействует при этом не только экономические, но и «эстетические» соображения. Фабричные игрушки кажутся простонародью изящнее, менее «мужицкими». Но я положительно не нахожу внутри себя ответа: нужно ли приветствовать это искусственное спасание или нет?
Сам Бартрам, стоящий во главе этого дела, такой прелестный фанатик идеи, такой труженик, такой знаток, такой художник, ему удалось уже столько сделать, что я не могу не желать ему и дальнейших успехов. Но, вот, закрадывается подозрение – не «эстетизм» ли это, не для господ ли любителей, не для взрослых ли культурных обывателей оно делается, не они ли окажутся единственными потребителями этого «народного детского искусства»? И если это так, то все становится сейчас же почему-то скучным…
И все же не лучше ли, чтобы стояли кустарные изделия «Бартрамовского» периода по полкам и этажеркам гостиных, нежели те роскошные, «парижские» objets de lux, которые сверкают и прельщают буржуа из-за саженных стекол больших магазинов на Невском? Если так взглянуть на дело, то дай Бог ему процветать, и это лишний шаг в сторону от заедающей все пошлости».
«Прелестный фанатик идеи» добивается своего
И, наконец-то, свершилось. Казалось бы, в самый неподходящий момент. В 1918 году в Москве, в доме № 8 по Смоленскому бульвару открывается Музей игрушки. В стране разруха, но энтузиаст игрушечного дела, презирая холод, голод, прочие напасти, открыл в своей собственной квартире, в четырех комнатах первую экспозицию. А что, ему не привыкать. Он и в благополучные годы отнюдь не роскошествовал – все свои деньги тратил на игрушки.
Помогали ему два таких же беззаветных энтузиаста – мастера И. Овешков и А. Чушкин. Над входом же было написано: «Дети, идите в свой музей».
Примечательной была квартира собирателя. Его дочь вспоминала: «Деревянная, неполированная, с геометрической резьбой мебель из семеновской мастерской, тахта, обшитая домотканным сукном, на ней подушки из набойки и китайки; на стенах лубки: «Бабелина – героиня Греции», «Как мыши кота хоронили», «Лестница жизни» и др.; висячие витрина и шкаф с игрушками: сергиевскими, богородскими, вятскими, городецкими, немецкими, японскими и многими другими. Они притягивали нас, детей, как все необычное, сказочное. На резной висящей полке стоял большой поливной зелено-синий кувшин из Скопина, необычной формы, с носом не то птицы, не то зверя. Кроме этого всего прочего, Бартрам собирал нэцке ― японские статуэтки, предметы детской жизни: учебники, тетради, детскую посуду».
Музей разрастался, постепенно пополнялся новыми экспонатами (в том числе из других музейных хранилищ и некогда частных собраний Москвы). В 1924 году ему выделили роскошнейшее помещение – бывший особняк Хрущевых-Селезневых на Пречистенке, 12. Огромная коллекция просторно разместилась в залах, стены же украсила коллекция детского портрета прошлого столетия.
В этом музее детям позволялось трогать экспонаты, более того – играть ими. По воскресеньям проходили спектакли экспериментального кукольного театра. Не удивительно, что это учреждение было одним из самых популярных городских музеев. Но перед войной музею выделили новое помещение – на этот раз в Загорске.
Место выбрали не случайно – ведь тамошняя игрушка издавна славилась на всю Россию. Путеводитель по лавре писал: «Некоторые из кустарей вместе с приготовлением от руки резных деревянных игрушек, приготовляют и деревянные ложки, которые, по словам преданья, послужили основанием игрушечного промысла в Посаде. Большинство же кустарей занимается изделием бумажных игрушек и бумажных масок».
Редчайший четырёхминутный фильм 1927 года режиссера Юрия Желябужского, в котором запечатлён сам Бартрам, старое здание музея игрушки в Москве, экспонаты, которых ныне не увидишь даже в запасниках:
Восхвалял этот промысел и писатель Михаил Осоргин: «Раскрашенные куклы монахов и монахинь ходко шли на ярмарках, и купец Храпунов выделывал их на своем кустарном заводе в Богородском уезде Московской губернии, а также заказывал кустарям-одиночкам, которых было много в игрушечном районе близ Сергиева Посада. Делали монахов деревянных с раскраской, делали и глиняных, внутри полых, с горлышком в клобуке – как бы фляга для разных напитков».
Кроме игрушек, собранных со всего мира, здесь были работы самого Николая Дмитриевича. Впрочем, далеко не все были в восторге от его произведений. М. А. Волошин писал в своем очерке «Танец»: «Упрощенные декорации «Карамазовых» и «Идиота», креговские ширмы в «Гамлете» – это то же самое, что стилизованные новейшие немецкие игрушки или игрушки Бартрама по отношению к настоящему «Мужику и медведю». В них нет тайной связи с глубочайшими областями воспоминаний. Они возможны. Но в них нет необходимости».
Но, не взирая на оценки, Николай Бартрам спокойно делал свое дело, шел своем путем. И в результате мы сегодня можем видеть, во что играли наши прапрадедушки и прапрабабушки. Да, этот музей не претендует на мировую славу. Несколько небольших залов, заполненных простыми детскими игрушками. Но если бы не этот небольшой музей, созданный стараниями маленького подвижника, картина мира была бы не полная.
