Один мой знакомый священник спросил, как бы могла выглядеть социальная роль идеальной Церкви в неидеальном мире. В комментариях ему стали много писать про общественную деятельность, что Церковь могла бы стать локомотивом социальных реформ, их разработчиком и проводником, политической силой на стороне бедных и бесправных, могла бы разработать наилучший план общественного переустройства на основаниях справедливости.
Нисколько не умаляя важности системного социального служения, вынужден все же не согласится с этим тезисом.
Недавно еще один священник написал хороший текст про пожар в Кемерове. В тексте он признал, что именно его собственная трусость, слабость в вере, леность и так далее – прямые причины трагедии. Очень правильный, честный и искренний текст всерьез верующего человека. Это большая христианская правда: принять на себя, призванного быть солью земли и царственным священством, ответственность за происходящее в мире зло.
Этот текст некоторых людей смутил. В нем как бы снимаются вопросы, почему случился пожар, откуда столько жертв, и чьи действия – в материальном мире, а не в духовной его интерпретации – привели к трагедии. А без анализа этих причин повторение трагедии кажется неизбежным, проблема остается нерешенной.
Мы хотим знать причину, чтобы нам больше не было настолько больно. Но если причина в грехах, а они неизбывны, как песок морской, то и проблема с нами навсегда и завтра дети снова сгорят.
Духовный, возвышенный подход оказывается негоден для решения земных проблем – как, собственно, и должно быть, иначе Христос бы не проповедовал Царство, не умирал и не воскресал, а писал законы и проводил реформы.
Потому что Христос Евангелий глубоко равнодушен к тому, что мы зовем «социальными проблемами».
Не к людям и их страданиям, а к обобщенным проблемам. Христос обличает не рабство как институт, а жестокость и жадность человека независимо от статуса. Призывает не бороться с оккупацией и коррупцией, а служить Богу. Не ставит проблему соблюдения прав работниц сферы секс-услуг, а спрашивает, кто из присутствующих достаточно безгрешен, чтобы кидаться камнями в блудницу.
Христос исцеляет несколько человек, как сейчас сказали бы, «адресно», а не действует системно. Он не изобретает антибиотики и не внедряет систему медицинского страхования, спасающие миллионы жизней.
Христос не рассказывает, как менять общество и управлять его процессами, а рассказывает, как строить самого себя. Да, мы должны влиять на окружающий мир, но социальный инжиниринг не входит в число рекомендованных христианам методов. Всемогущий Бог может, в конце концов, единым словом решить вообще все социальные проблемы целиком и полностью, отменить болезни, голод, войны и бедность навсегда, но не делает этого, предпочитая использовать неустроенность мира как полигон для возрастания граждан Царства Небесного.
Бог не хочет, чтобы люди были здоровы и богаты, как не хочет и того, чтобы они были бедны и несчастны. Его интерес совершенно в другом, в области человеческой свободы.
Богу нужно, чтобы мы были добрее, честнее, сильнее, чтобы мы любили друг друга. А будут ли у нас антибиотики и горячий душ, кажется, совершенно второстепенный для Него вопрос.
И потому евангельское, а в дальнейшем классическое православное, понимание милосердия весьма далеко от построения эффективных идеологий, качественных систем управления и точных расчетов социального эффекта. Именно это вошло в традицию: существует и регулярно вспоминается в проповедях классическая история про святого Иоанна Милостивого, к которому трижды подходил один и тот же нищий и просил все больше денег, а святой уделял ему просимое. А когда свидетели аферы начали возмущаться, то святой ответил: «Не Христос ли испытывает меня?»
Или также вполне классическое поучение святого Иоанна Златоуста: «О, как высоко достоинство нищеты! Под покровом нищеты скрывается Сам Бог: нищий простирает руку, а приемлет Бог. Кто подает милостыню убогому, тот одолжает Самого Бога: Благотворящий бедному дает взаймы Господу» (Притч. 19:17).
Акт милосердия «по-православному» не учитывает просящего, буквально лишает его субъектности. Бог инкогнито пришел к дающему и отношения строятся между Богом и дарителем, и главный результат здесь – изменения в сердце, а не принесенная материальная польза.
Просящий здесь, его обстоятельства, причины, чаяния и планы – совершенно неважен, это условная фигура, просто повод для диалога с Господом. Неважно и содержание дара – никакого «социального эффекта» от признанных образцом добродетели двух лепт вдовицы не могло быть, более того, с точки зрения благотворительных технологий забирать у нищего последний пятак – неэффективно и неполезно для дела. Потому что Евангелием не предполагается никакого, собственно, «дела». Вся ответственность за происходящее – у Бога, а христианин отвечает лишь за собственную душу.
Крупные социальные проблемы решаются не милосердием людей, а скорее их упорством, за которым может стоять масса разнообразных мотивов, прежде всего – поиски выгоды. Крепостное право в России отменили не из гуманистических, а из экономических соображений. Проблемы решаются холодной головой, расчетами, жестким следованием утвержденным сметам, просчитыванием возврата инвестиций на вложенный рубль и так далее.
В этом процессе мало места прямому действию, движениям от сердца к сердцу. В организованной же филантропии контакт между дарителем и получателем дара опосредован профессиональными институциями, а сам дар превращается из продукта религиозных или иных чувств в вариант добровольного налога «на улучшение мира».
И это совершенно не евангельский подход к милосердию. Когда правая рука не знает, что делает левая, трудно создать долгосрочную программу, хотя вполне можно спасти душу. «Экономика Царства Небесного» не основана на идее эквивалентного обмена вообще, как об этом пишет Володя Шалларь – работники получают равную награду, хотя по-разному трудились, ради одной овцы рискуют девяносто девятью, блудного сына – растратчика вознаграждают.
Идеальные жертвователи с точки зрения Писания – это вдова, приносящая две бессмысленные на практике лепты, и Мария, разбазаривающая дорогостоящее миро из религиозного восторга.
А осудил ее нерациональность и плохое управление хозяйственными активами именно Иуда, и едва ли можно придумать более ясное указание на приоритеты в деле заботы о ближних.
И с этой точки зрения Церкви логично и здраво быть прибежищем того, что зовется «дикой благотворительностью», где мало места для рационального подхода и много – для личной душевной работы. Где не знают слова «делегировать» и не проводят стратегических сессий, а самый главный начальник тратит время на то, чтобы мыть полы и перевязывать раны, как Христос мыл ноги ученикам и обходился без секретарей и охранников.
Подвал Доктора Лизы, где часто было невозможно отличить работника фонда от пришедшего за помощью бездомного, гораздо ближе к евангельскому идеалу милосердия, чем аккуратные офисы фондов, построенных по лучшим бизнес-моделям – хотя, возможно, от деятельности последних и больше практического эффекта.
Идеальная Церковь должна быть местом, где заквашивается мир, где люди меняются, становятся ближе к Богу. Чище, честнее, храбрее, святее. Но организованная филантропия, филантропия как деятельность, как индустрия решения социальных проблем не делает человека лучше. Это – поверьте директору фонда – просто работа, обычное офисное сидение. Местами чуть более креативное, чем страховой бизнес, где-то немного более драматичное, чем торговля пылесосами, но не требующая ровным счетом никаких особых душевных качеств.
Это естественное следствие растущего масштаба: высокая абстракция сложных процессов имеет тенденцию убивать живое содержание человеческих отношений. Командир батальона может иметь личные отношения с каждым своим солдатом; генерал, повелевающий армиями, лишен такой возможности.
Но Бог – не генерал. Он не считает нас статистическими единицами и нам не рекомендует относиться к людям, как к объектам. Для Бога нет достаточно великих свершений и нет слишком маленьких проблем.
То, что мы делаем из любви к ближнему и из любви к Богу – бесконечно ценно. Как, собственно, и было сказано: «И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей».
И потому социальная роль Церкви, как мне кажется, не в проведении капитальных изменений общества, с этим люди справятся сами. Цель – бесконечно хранить странность, иррациональность Евангельского идеала, когда добро творится не от избытка, потому, что просто нельзя иначе.
В конце концов, Христос в своей социальной работе оказался неуспешен: Его распяли, ученики разбежались, Петр отрекся, Иуда повесился. Если бы дело ограничивалось земной логикой и перспективой, тут бы все и кончилось.
