Родители детей с особыми потребностями, которые ждали очереди в интегративный детский сад центра «Наш дом» могут ее не дождаться: сад закрывается
Пять лет назад меня познакомили с бывшим милиционером. Теперь он заведовал детской конно-спортивной школой г. Набережные Челны. Эту школу он создал после того, как отдал дань работе в детской комнате милиции.
В Татарстане существует экзотический вид подростковой преступности – конокрадство. Подростки угоняют лошадей точно так же, как в других краях угоняют мотоциклы и автомобили. И за это серьезно наказывают.
– Но тут ведь какое дело? Может, он покататься хотел. Покатался бы – и успокоился. А мы его сразу в колонию, – объяснял мне этот гвардеец ростом метра под два и примерно такой же в плечах. И усы, как в книжке с богатырскими сказками. – Вон на того посмотрите, который командует. В свое время взял на поруки, – он кивнул в сторону конного строя. – Лучше не ждать, пока мальчишка попадется с поличным. Лучше заранее с ним поработать. Мы же их знаем всех. Вот таких и берем. Но кто-то – бывает, бывает – все равно угодит за решетку. Волшебства-то нет никакого… Знаете, вас тут затопчут. Вы погуляйте пока вон там, на заднем дворе. Подождите, пока все кончится.
Я отправилась на задний двор за конюшенными строениями. Я решила быть терпеливой: мне нужно задать вопросы. Много разных вопросов: статистика и динамика, принцип набора, режим, кто за все это платит…
А на заднем дворе ходили две небольшие лошадки. На одной – ребенок, девочка лет десяти. На другой – малыш, на вид года три – не больше. Этот не мог сидеть – полулежал, обняв лошадку за шею. Каждую лошадь вел под уздцы инструктор. Еще один взрослый (как я потом узнала, лечебный педагог) шел рядом с лошадью так, чтобы видеть и слышать ребенка. И что-то они деткам говорили и объясняли, давали задания.
Занятие старшей девочки скоро кончилось. Ее сняли с лошади и усадили в инвалидное кресло.
– Видите, Ирочка наша не ходит. Но зато как сидит в седле! Как уверенно держится. Сама лошадью управляет. Она и без рук уже ездить может. Мы даже думаем к соревнованиям ее готовить. Спасибо Насиму Зуфаровичу – такое дело для нас сделал. Помог при школе занятия для детей-инвалидов организовать. И с таким пониманием, знаете ли. Во всем нам навстречу шел.
Я бросилась обратно. Насиму в это время принесли телефонограмму. Он развел руками:
– Извините! Не удастся поговорить. Вызывают к начальству.
– Но… Только один вопрос. Только один.
– Слушаю.
И я брякнула первое, что пришло мне в голову:
– Вот это понятно: подростки, будущее Татарстана. Но это-то, – я кивнула в сторону заднего двора, – лично вам это – зачем?
– Зачем? – он, видимо, растерялся. – Ну, как зачем? А вон, – и он показал на малыша, которого после занятия везли в коляске к воротам. – Видите: улыбается.
***
Пять лет назад я ничего не написала о конной школе в Набережных Челнах. Мне не хватило «фактуры». Но сейчас я об этом вспомнила – в надежде на помощь того милиционера. Что он и его ответ: «Видите: улыбается!» – не позволит сразу со скучным зевком отложить этот текст. И мне не придется мучительно сочинять информационный повод, чтобы произнести два непонятных «заимствованных» слова – «инклюзия» и «интеграция». И то, и другое связано с попыткой обучать детей с «особыми нуждами» (попросту – инвалидов) вместе с детьми, которых мы называем нормальными.
Одно означает «включение», другое – «объединение». Применительно к теме существенной разницы в терминах нет. Просто Москва в последнее время «подружилась» с ЮНЕСКО, а в ЮНЕСКО сейчас используют слово «инклюзия». В начале же 90-х то же самое называли «интеграцией». Тогда мы еще не строили совместных планов с ЮНЕСКО, но какие-то люди, работающие с детьми, уже знали о западном опыте, где «интеграция» существовала.
И то, и другое в нашей российской действительности почти невозможно представить. Не только потому, что инстинктивно мы воспринимаем любую «неполноту» как угрозу и испытываем к человеку с «неполнотой» неприязнь. Т.е. не только потому, что мы, советские люди, до сих пор не желаем бороться с собственной первобытностью. Даже не формулируем это как недостаток. Есть еще миллион причин: например, устройство наших образовательных учреждений. Или то, что сейчас называют «ментальностью», – ментальность наших учителей и наших «нормальных» детей. И наше общее, почвенное отношение к человеку. Мы до сих пор распеваем в педагогических гимнах «Растим детей для страны» – вместо того, чтобы думать, как обустроить страну для людей и для этих самых детей. Нам гораздо привычней видеть в них перспективный расходный материал для решения «общегосударственных» задач. А инвалиды для этого, вроде, мало подходят.
И как же не удивляться, когда обнаруживаешь: оказывается, оно есть, это самое «интегративное образование»! Под нашим российским небом. И ему не год и не два – больше пятнадцати лет.
В 1992 году в Москве при Центре лечебной педагогики появилась первая в нашей стране группа для малышей, куда, наряду с обычными, принимали детей-инвалидов.
Потом эта группа «выросла» до отдельного детского сада, и в настоящее время сад (формально – «дошкольное отделение») существует в рамках образовательного Центра инклюзивного образования «Наш дом» на Юго-Западе города.
Изначально в сад принимали очень тяжелых детей – тех, чей диагноз предполагал, что ребенок «неговорящий», а значит – «необучаемый». Т.е. не сможет учиться даже в школе VIII-го вида (в годы нашего детства ее называли «школой для дураков», но правильно называть эту школу «учреждение для детей с пониженным интеллектом»).
В советские времена родителям в роддомах, как правило, говорили: «Никаких перспектив. Никаких намеков на возможную социализацию», – и предлагали таких детей «сдать». Куда и как это выглядит – сюжеты для фильмов ужасов.
Но, оказалось, может быть по-другому. К примеру, если вовремя провести малышу диагностику, в возрасте до трех месяцев, в 95 процентах случаев (в 95!) диагноза «инвалидность» можно вообще избежать.
А если диагноз все же поставлен, существуют программы, позволяющие встроить больного ребенка в социум. Детей с синдромом Дауна, например, которых раньше считали «неговорящими», можно в ряде случаев научить говорить и даже читать. Для детей-аутистов тоже существуют специальные программы, обучающие навыкам самообслуживания и не только. Но для этого надо много и умно работать. Вместе со специалистами. В одиночку родителям с этим не справиться.
И еще ребенку с особыми нуждами непременно нужна среда. Среда, состоящая не только из предметов, но и из людей. И взрослых здесь недостаточно. Больной ли, здоровый ребенок, ему для развития необходимы другие дети. Особенно – по достижении определенного возраста, когда малыш преодолевает трехлетний рубеж своей жизни.
Если вокруг говорящие дети, если они играют, взаимодействуют друг с другом, пользуются ложкой и почти справляются с вытиранием попки, их опыт волей-неволей становится «заражающим». Для ребенка с проблемами дети нормы – как буксиры, задающие направление, побуждающие двигаться вперед.
Группы интегративного сада формируются так: 4-5 человек детей со сложным дефектом, 2-3 – с задержкой в развитии, 7-8 нормальных детей.
Работать в такой группе сложно. И обычные воспитатели, «со стандартным образованием» и без внутренней мотивации, вряд ли на это способны. Как правило, все специалисты сада имеют высшее специальное образование – дефектолога или психолога. Многие пришли по призванию, из других сфер, с другими дипломами, и потом получали второе высшее, уже – по потребности, в связи со своей новой работой. Нет и «чистых» специалистов, которые сразу осели в своих кабинетах. Каждый обязательно прожил кусок жизни в группе.
***
Уже через пару лет после открытия первой группы оказалось: системная работа дает результаты. Многие из тех, кому диагноз предрекал необучаемость, например, дети с синдромом Дауна, способны нормально учиться в школе VIII-го вида. Кое-кто из воспитанников по окончанию сада может пойти даже в массовую школу. А что такое образование для ребенка? Это новые умения и новые возможности. Это расширение коридора будущей жизни. Пусть немного, но – все-таки.
И ради этого стоит стараться и родителям, и педагогам.
Тут, безусловно, возникает вопрос: «Забота о детях с особыми нуждами – это, конечно, гуманно. И другие дети помогают им развиваться. Но, может, особые нужды одногруппников тянут нормальных назад? Если среда так важна? Исследования проводились?».
«Мы не можем сослаться на какие-то авторитетные лонгитюдные исследования. Только на собственный опыт, – говорит один из руководителей детского сада, замдиректора Центра «Наш дом» по дошкольному отделению Елена Цырульникова. – Практически все сотрудники детского сада водили сюда своих детей. Два моих сына прошли через наш детский сад. Сейчас они оба заканчивают институт. Главное, что дает детям нормы такое вот взаимодействие, – это опыт принятия и терпимости. Я не знаю, где, в каком месте можно получить более полноценный опыт подобного рода. А ведь способность принять другого – крайне важное качество для любого человека. Оно пригодится в личной жизни, и в будущей работе. И еще очень важно, чтобы с «другими» детьми, с людьми, от тебя отличными, дети столкнулись как можно раньше, года в три-четыре. Потому что для них в этом возрасте еще нет диагнозов. Они еще открыты самому разному и готовы с ним рядом сосуществовать. В школьном возрасте, на мой взгляд, гораздо труднее учиться принимать не таких, как ты».
***
Тема «Инвалиды живут рядом с нами» нет-нет, да и всплывает по разным поводам.
Вот закончился «Год равных возможностей». Вот Москва собирается проводить Международную конференцию под эгидой ЮНЕСКО по дошкольному образованию. И тема инклюзивного образования – одна из ведущих.
И чиновники образования в столице очень стараются. Открыли сеть лекотек – игровых центров для работы с детьми-инвалидами. Один инклюзивный детский сад переселили в новое, специально построенное здание, приспособленное под нужды особых детей. Круглые столы проводят, конференции организуют. Вроде бы, дело сдвинулось с мертвой точки. Вроде бы сделан серьезный шаг на пути инклюзии, новый шаг от собственной первобытности.
Казалось, опыт первого интегративного детского сада в новых условиях должен быть интересен.
Но наша образовательная система сейчас заточена под отчеты. Что ты в действительности делаешь, на самом деле не важно. Важно, чтобы на бумажку красиво ложилось. А красиво на бумажке смотрится то, что чиновники сами придумали – одновременно с формой отчетности. То, что инициировано сверху.
И если мы в Москве благородную задачу решаем – детей с особыми нуждами взялись образовывать, нам нужно как можно больше детей «охватить». Чтобы цифры были «красивыми»: столько-то-столько-то посещает лекотеки, столько-то-столько-то получает «сопровождение в виде консультаций и индивидуальных занятий».
А сколько детей ходит в интегративный сад? 60? Разве это цифры?
Да если детский сад упразднить и вместо него организовать группы кратковременного пребывания, чтобы дети туда приходили два раза в неделю на полтора-два часа, цифры «охвата», знаете, как вырастут? Вместо трех групп двадцать открыть можно. И хорошо б – разновозрастных. Это рационально. Это позволит использовать каждый метр драгоценного помещения. И наилучшим образом скажется на отчетности.
***
Но ни лекотеки, ни группы кратковременного пребывания не заменяют детского сада. Интегративный детский сад, кроме всего прочего, выполняет еще одну важнейшую функцию – позволяет работать родителям своих воспитанников. Или же отдыхать. Потому что растить детей с особыми нуждами – тяжелейший, выматывающий труд. Семейная жизнь таких родителей (чаще всего – матерей-одиночек) полна напряжения, очень скудна на простые человеческие радости, и, как правило, бедна. Больной ребенок привязывает к себе. Поэтому в детский сад Центра «Наш дом» довольно большая очередь – несмотря на то, что многие очередники посещают в других местах индивидуальные занятия или ходят в группы кратковременного пребывания.
А еще сотрудники Центра осторожно относятся к разновозрастным группам. Целесообразность таких групп обсуждается. У них есть сторонники и противники. Где-то такие группы открыты – для нормальных детей. Малышей туда набирают, к примеру, по родственному принципу – чтобы браться и сестры воспитывались вместе. Идея интересная и, наверное, продуктивная.
Но в работе с проблемными детьми есть свои тонкости. Здесь разновозрастность не может быть главным принципом формирования групп. И то, что шестилетка с синдромом Дауна по интеллектуальному уровню не отличается от нормального трехлетки, – недостаточный аргумент, чтобы эти дети посещали одну и ту же группу. Взаимодействие детей не сводится к дружеским беседам. Они могут что-то не поделить, могут нечаянно столкнуться. Ребенок с дефектом может быть высокого роста и довольно сильным. От руки пятилетнего Дауненка трехлетка отлетает, как надувная игрушка. О какой терпимости, о какой толерантности может идти речь, если нормальный ребенок будет бояться «другого»? А особые ровесники обычно не вызывают страха. Они соизмеримы с остальными детьми и по росту, по весу.
Это вывод семнадцатилетнего опыта. По-моему, очень важный. Но он, как уже было сказано, не переводится в цифры. И еще, как ни странно, нарушает систему преемственности. Детский сад как дошкольное отделение существует внутри комплекса. Над ним начальная школа надстроена. И логично, чтобы дети из детского сада шли учиться в эту же школу – для особых детей. А детский сад умудряется часть воспитанников подготовить для массовой школы. Это тоже мешает красивой отчетности.
В общем, сплошные нестыковки и неувязки.
Поэтому родители, ожидающие очереди, которым, казалось, счастье вот-вот улыбнется, не могут спокойно спать. Им до сих пор не дали определенного ответа, будет ли в рамках «Нашего дома» существовать детский сад. Или набора больше не будет, и на освободившихся площадях откроют такие удобные и соответствующие установке на «охват» группы кратковременного пребывания.
***
Вот какая запутанная история. Я бы сказала, типичная. В духе нашего времени. Год назад в Москве по похожей причине закрылся Центр «Зеленая дверца» – единственный в Москве (да и в целой России) центр ранней социализации, основанный на принципах Франсуазы Дольто, французского психоаналитика с мировым именем. Один из неотменимых принципов системы предполагал анонимность родителей. Любой родитель с улицы мог привести в Центр своего ребенка, и никто не требовал с него полные паспортные данные и справку о регистрации.
А посчитать? А отчитываться?
Но в случае с интегративным детским садом еще можно придумать решение. Найти, чем отчитываться. Для этого нужно вспомнить слова, не менее значимые, чем слово «охват», – «качество образования». Качество связано с динамикой развития каждого отдельного ребенка, с его индивидуальным приростом, с расширением его возможностей.
Инклюзивное образование – тоже образование. Значит, и к нему применим этот критерий. Так может, нужно сформулировать для инклюзивного образования качественные параметры? И глядишь – интегративным детским садом можно будет гордиться. Можно будет вписать его в отчет – только не в ту графу, где указывается количество («Центр посещает столько-то детей»), а в ту, где речь идет о качестве («Индивидуальная динамика детей такова…»). И другим, у кого в округах нет такого интегративного садика, сразу завидно станет.
А ведь какие интересные факты можно было бы привести! Какие дополнительные графики нарисовать: вот так подрос уровень экономического благополучия семей, в которых воспитывают особых детей, вот так понизился уровень невротизации матерей. Раньше они на пособие существовали и из дома лишний раз выйти не могли, слово сказать боялись, а детский сад вернул их к нормальной социальной жизни.
Мне кажется, это выход.
Да, так с чего я начинала? С истории про бывшего милиционера. Задний двор при конюшне можно было использовать и более рациональным образом. Но Насиму Зуфаровичу нравилось, что дети-инвалиды улыбаются после «лошадиных» занятий. Кажется, он не мучился, чтобы сформулировать для себя критерий качества.
Марина АРОМШТАМ,
редактор газеты «Дошкольное образование. Первое сентября»
Вместо приложения
Выпускная судьба воспитанников интегративного детского сада (дошкольного отделения Центра «Наш дом»)
2009 год
Ребенок – Диагноз – Дальнейшее обучение
Мальчик – эмоционально-волевые нарушения – Пироговская школа, массовая прогр.;
Мальчик – ЗПРР (задержка психического и речевого), СДВГ (синдром дефицита внимания с гиперактивностью) – 200 школа;
Мальчик – невротические реакции, страхи, тревож. – 200 школа;
Девочка – ЗПРР на органическом фоне – массовая школа;
Мальчик – синдром Дауна– 108 школа 8 вида;
Мальчик – РДА (ранний детский аутизм) – на индивидуальном обучении в школе по массовой программе;
Мальчик – РДА– школа №169, массовая программа.
2008 год
Мальчик – сенсорно-моторная алалия – Школа здоровья, массовая программа;
Девочка – РДА – на индивидуальном обучении в школе по массовой программе;
Мальчик – РДА – на индивидуальном обучении в школе по массовой программе;
Мальчик – порок развития правой кисти – общеобразовательная школа;
Мальчик – синдром Айспергера– массовая школа.
2007 год
Девочка – РДА – массовая школа;
Мальчик – слабослышащий – школа для слабослышащих;
Мальчик – эписиндром – массовая школа;
Девочка – синдром Дауна, отягощенный аутизмом – 30 школа 8 вида;
Мальчик – ДЦП (детский церебральный паралич) – наша школа;
Девочка – синдром Вильямса – Центр ПМС на Архитектора Власова, масс. прог.
2006 год
Мальчик – синдром Дауна – школа «Ковчег»;
Девочка – РДА – массовая школа;
Мальчик – органическое поражение ЦНС – школа 8 вида;
Мальчик – ЗПРР на органическом фоне – массовая школа;
Мальчик – ЗПРР на органическом фоне – массовая школа;
Мальчик – миопатия Дюшена – массовая школа.
Выпуски более ранних лет
Девочка – органические поражения ЦНС – школа 8 вида;
Девочка – синдром Дауна – Пироговская школа, подготовительный класс;
Девочка – РДА – частная гимназия по массовой программе;
Мальчик – алалия, заговорил в 5.5 лет – речевая школа;
Мальчик – киста правого полушария – массовая школа;
Девочка – эписиндром – школа 8 вида;
Мальчик РДА – массовая школа;
Девочка – синдром Вильямса – школа 8 вида;
Девочка – органическое поражение ЦНС – школа 8 вида;
Мальчик – РДА – массовая школа;
Мальчик – РДА – коррекционная школа;
Мальчик – РДА – 30 школа 8 вида;
Мальчик – РДА – массовая школа, сейчас институт;
Девочка – синдром Дауна – 30 школа 8 вида.
