Тихий провинциальный уклад
Василий Васильевич Верещагин родился в северном городе Череповце, в семье тамошнего предводителя дворянства. Семейство было среднего достатка. Зато одиннадцать детей.
Будущий живописец появился в день рождения собственного отца. Он описывал этот момент, хотя вряд ли помнил его: «В день папашина рождения вечером, когда во всех комнатах играли в карты, я явился на свет – подали шипучки и поздравили предводителя и предводительшу с Василием Васильевичем номер два. Это достопамятное для меня событие случилось в г. Череповце».
«Василий Васильевич номер один» был типичнейшим провинциальным обывателем. Художник писал: «Отец был не блестящ, с довольно мещанским умом и нравственностью, не блестящ, но и не глуп».
Охотно полеживал на диване с журналом. Когда бывали гости – пел.
Мать – образованная, в совершенстве владела французским. Вышивала, плела кружева – рукодельница. Любила потчевать гостей.
По всему так выходило, что Василий Верещагин – младший должен был повторить судьбу отца – счастливого на самом деле человека. Но тому хотелось видеть в своих детях большее. И в 1850 году он определяет Василия и его старшего брата Николая в Александровский кадетский корпус для малолетних. Оттуда братья переходят в Морской кадетский корпус.
Некоторое время они служат в армии. После чего Николай Васильевич возвращается в Череповец, а Василий Васильевич поступает в Академию художеств.
Штатный баталист
Начинается долгий период – шесть лет – обучения живописи, который молодой человек проводит между Парижем, Петербургом и Кавказом.
В 1866 году образование можно считать завершенным. И уже на следующий год Василий Верещагин получает неожиданное и вместе с тем довольно лестное предложение. Константин Петрович фон-Кауфман, только что назначенный генерал-губернатором Туркестана, приглашает его стать своим личным художником.
Но это не придворное шарканье по паркету, как могло бы показаться из названия должности. Многое проясняет тот факт, что Кауфман одновременно – командующий войсками Туркестанского военного округа.
Жизнь этого губернатора проходит не в роскошных бальных залах, а в постоянных вооруженных столкновениях с бухарцами, кокандцами и хивинцами. И уже в 1868 году Константин Петрович со своим войском берет Самарканд.
Верещагина приняли на работу баталистом, чтобы запечатлеть для истории все эти ратные подвиги.
Разумеется, служба художником относительно безопасна. Он не ползет в тыл врага, не бежит в штыковую атаку, не обезвреживает мины. Но, как говорится, пуля – дура.
Да и характер у Василия Васильевича был особенный. «Ежегодник Русской армии на 1869 год» писал про тот же Самарканд: «Во время восьмидневной осады Самаркандской цитадели скопищами бухарцев, прапорщик Верещагин мужественным примером ободрял гарнизон. Когда 3-го июня неприятель в огромных массах приблизился к воротам и, кинувшись на орудия, успел уже занять все сакли, прапорщик Верещагин, несмотря на град камней и убийственный ружейный огонь, с ружьем в руках бросился и своим геройским примером увлек храбрых защитников цитадели».
Верещагин, не раздумывая, менял кисть на ружье. Впрочем, для того, чтобы стоять, сосредоточившись, перед мольбертом, когда вокруг все грохочет и рвется, тоже нужна невероятная отвага.
Хитросплетения светской жизни
В 1869 году Верещагин, не без содействия начальника, организовал выставку своих работ. Петербуржцы были искренне поражены – ничего подобного они еще не видели. А приняв поздравления и выслушав комплименты, Василий Васильевич едет в Западный Китай. Там с немыслимой жестокостью подавляется восстание китайских мусульман, так называемых дунган.
Именно во время этого путешествия Василию Васильевичу рассказывают легенду про деспота Валихан-торе. Он велел казнить европейского путешественника, но не просто казнить, а увенчать его черепом пирамиду, сложенную из черепов других казненных.
В результате появилась самая известная картина Верещагина – «Апофеоз войны». В действительности ничего подобного художник не видел.
Итак, впечатлений достаточно. Верещагин едет в Мюнхен, чтобы, сменив обстановку, сделать серию восточных батальных картин. Их названия вызывающе примитивны. Нет даже намека на образность – «Вошли», «Окружили», «Преследуют», «Напали врасплох».
Тем не менее серия пользуется колоссальным успехом. Сначала в Европе, а затем и в России.
Впрочем, российская выставка прошла со скандалом. Она состоялась в 1874 году в Санкт-Петербурге. В результате живописца обвинили в отсутствии патриотизма. Оно якобы в первую очередь выражалось в сочувствии, которое автор полотен проявлял к врагу.
А не следовало.
Ситуация усугублялась тем, что Верещагин к тому времени был знаменит. Якобы резко высказался сам император Александр II. А еще резче – будущий император Александр III, а тогда – великий князь. Он говорил: «Всегдашние его тенденциозности противны национальному самолюбию, и можно по ним заключить одно: либо Верещагин скотина, или совершенно помешанный человек».
Ситуация сложилась нехорошая. Через месяц Императорская Академия художеств должна была присвоить Василию Васильевичу звание профессора. И, хотя она не отзывала это предложение, сам Верещагин отказался от звания.
Несколько своих картин он просто уничтожил. Это сделалось общеизвестным. Начались разговоры о том, что причина – недовольство царя. Тут же заговорили о том, что недовольство было только у наследника престола, а у самого царя претензий не было. Ему многое даже понравилось.
Путешествия, выставки, войны
Верещагин в смятении. Он едет в Индию, живет в Тибете. Потом опять Париж.
А в 1877 году начинается Русско-турецкая война. Нужно снова брать мольберт, вставать под пули и писать баталии.
Василий Васильевич чуть было не лишается ноги: «В ожидании того, что вот-вот мы сейчас пойдем ко дну, я стоял, поставив одну ногу на борт; слышу сильный треск подо мною и удар по бедру, да какой удар! – точно обухом».
Лечение было некомпетентным, началась гангрена. К счастью, обошлось.
Жизнь Верещагина – немыслимый калейдоскоп из путешествий, выставок и войн. Как же все это не похоже на уклад Череповца, где открытие булочной – уже событие.
В 1883 году – очередная выставка. На этот раз в Москве. Там было реализовано два новшества. Чтобы продлить время работы выставки, в залах оборудовали электрическое освещение. Систему проводов и ламп разработал сам изобретатель Павел Яблочков.
Публика была в восторге.
Со вторым новшеством не все оказалось так просто. Чтобы сделать выставку доступнее, автор назначил цену пять копеек за билет. Это себя оправдало. Верещагин писал Григоровичу, что в залах народ «преимущественно мастеровой, на выставки обыкновенно не ходящий, что мне лестно».
Вместе с тем уже во второй день пришло две с половиной тысячи человек. Ежедневно продавали около тысячи каталогов. Василия Васильевича стали обвинять в коммерческой нечистоплотности, а также в пропаганде.
С другой стороны, князь Владимир Долгоруков – генерал-губернатор Москвы – узнав про эту цену, страшно оскорбился и приехать отказался. Хотя уже и время было согласовано, и прочие детали важного визита.
«Черт бы побрал всех идиотов и мудрецов», – заключил Верещагин по поводу происходящего. И снова уехал в Париж.
Не удивительно, что, путешествуя повсюду, Василий Васильевич собрал довольно симпатичную коллекцию занятных мелочей. Один из современников писал: «Две просторные комнаты, занятые им на антресолях Кокуевской гостиницы, представляют целый музей: кокошники, вообще головные и всякие другие женские уборы, предметы старины самые разнообразные, тут и иконы, и пуговицы, и монеты, и оружие, и рукописи – все это приобретается художником с большим знанием дела и все поступает в громадное собрание бытовых предметов всех стран света, куда только приводит его любознательность».
Война и солнце
Василий Васильевич бы исключительно миролюбивым, мирным человеком. И уж точно не воинственным. Он даже в живописи более всего ценил самое мирное. Писал Петру Ивановичу Щукину, коллекционеру: «Именно ввиду того, что у Вас уже есть, Ваше собрание может быть поучительнее Третьяковского, если Вы проведете развитие родного искусства от грубейшего орнамента до изображения в живописи и скульптуре родных людей, природы и истории их».
Художник с удовольствием бы выкинул войну из своей жизни – ему вполне хватило бы Востока, европейских стран, Санкт-Петербурга и Москвы. Но было нечто, не дававшее ему так поступить.
Верещагин писал: «Я всю жизнь любил солнце и хотел писать солнце. И после того, как пришлось изведать войну и сказать о ней свое слово, я обрадовался, что вновь могу посвятить себя солнцу. Но фурия войны вновь и вновь преследует меня».
Похоже, Верещагин свою смерть предчувствовал. Его сын вспоминал: «Рано утром 28 февраля отец встал, напился чаю, позавтракал, простился с каждым из служащих в усадьбе, а потом прощался с матерью… Отец был, по-видимому, крайне взволнован и только молча прижимал нас к себе, нежно гладил по голове…
Потом отец крепко обнял каждого из нас, быстро поднялся, и мы слышали, как хлопнула дверь парадного входа… Вдруг мы услышали быстрые шаги отца… Отец стоял на пороге, лицо его выражало страшное волнение, а глаза, в которых явно блестели слезы, он быстро переводил с одного из нас на другого. Продолжалось это не более одной или двух секунд, после чего он резко повернулся и вышел. То были последние мгновения, в течение которых мы его видели».
Верещагин погиб в 1904 году в Порт-Артуре на Русско-японской войне. Вместе с адмиралом Степаном Макаровым он находился на борту броненосца «Петропавловск». И это мощное судно подорвалось на мине. Даже не в сражении – просто на рейде.
