Физическая смерть остается в мире, потому что она необходима, считали христианские святые и мыслители. В разное время они находили различные объяснения такого порядка вещей, но всегда подчеркивали: для человека, который стремится к Богу, смерть тела – не трагедия.
Смерть – великий учитель
«Естественная (телесная – прим. ред.) смерть положена всем, – писал святитель Дмитрий Ростовский, – как говорит Писание: «Человекам положено однажды умереть» (Евр. 9:27), а духовная смерть – только для желающих, ибо Господь говорит: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой» (Мк. 8:34). Он никого не принуждает, но говорит: «Кто хочет»».
Святой называл смерть «вселенским учителем», потому что «она вопиет каждому во вселенной: «Умрешь, умрешь, никакими ухищрениями ты не избегнешь смерти! Смотри на мертвый труп во гробе и внемли тому, что если не словом, то самим делом он говорит тебе: «Я был такой же, какой ты ныне; но каков я теперь, таким и ты будешь вскоре; то, что для меня теперь, то для тебя завтра». «Помни кончину твою» (Сир. 7:39), чтобы не грешить, помни о смерти, чтобы не согрешать смертно».
А еще он называл смерть лестницей.
«Как лестница имеет две тетивы, два бока, так и смерть, оканчивающая временную жизнь и начинающая вечную жизнь, имеет как бы две тетивы, два бока, посредствующие между временной и вечной жизнью: с одной стороны, жизнь оканчивающуюся, и с другой – начинающуюся. И как между двумя тетивами устраиваются и укрепляются ступени для восхождения».
По мысли Дмитрия Ростовского, ступени к Богу – добрые и праведные дела. «Ты не бойся смерти, только будь готов к ней в безгрешии, – наставлял святитель. – Если возлюбишь Господа всем сердцем, то сам возжелаешь ее», потому что смерть для добрых не зло, а освобождение.
Смерть была адом, а стала сном
«Смерть, где твое жало, ад, где твоя победа?» – этот вопрос из пасхального слова святого Иоанна Златоуста порой воспринимается как риторический. Но в другом послании святой развивает эту мысль: «Сегодня наш Владыка Христос <…> поразил самое лицо смерти. Что я говорю лицо? Самое имя ее он изменил, потому что она уже не называется смертию, но успокоением и сном. Прежде пришествия Христова <…> самое название смерти было страшно… Во многих местах Ветхого Завета найдешь, что переселение отсюда называется смертию и адом. Когда же Христос Бог наш принесен был в жертву и совершилось воскресение, то человеколюбивый Владыка отменил эти названия и ввел в нашу жизнь новое дивное устройство: переселение отсюда уже называется вместо смерти упокоением и сном».
«Спящий, конечно встанет, – пишет святитель, – а смерть есть не что иное, как продолжительный сон… Если можно сказать нечто странное, то и душа спящего как бы спит; а у умершего, напротив, бодрствует. Но умерший, скажешь, гниет и тлеет и превращается в прах и пепел… Поэтому самому и надо особенно радоваться.
Тот, кто хочет перестроить развалившийся и ветхий дом, наперед выводит из него живущих, потом разрушает этот дом и снова воздвигает в лучшем виде… Так и Бог разрушает наше тело, намереваясь создать его [вновь], и сперва изводит живущую в нем душу, как бы из какого дома, чтобы потом, воздвигнув его в лучшем виде, опять ввести в него душу с большею славою. Будем же обращать внимание не на разрушение, а на будущую славу».
Схожими мыслями делится и святитель Григорий Нисский: «Наше естество Богом первоначально было создано как бы …сосудом, способным к восприятию совершенства; когда же через обольщение врага душ наших влилось в нас зло, то добру не стало места… Чтобы не увековечилось поселившееся в нас зло, по определению мудрого Провидения, сосуд на время разрушается смертью, чтобы по истечении зла преобразовалось человеческое естество, восстановилось к первоначальной жизни…
Смерть есть благо, будучи для нас началом и путем изменения к лучшему».
Смерть наполняет жизнь смыслом
Митрополит Антоний Сурожский говорил, что ранние христиане воспринимали смерть не как конец или поражение, а как начало вечной жизни. «Имей память смертную», говорили они друг другу, и это было доброе пожелание.
«Когда современный человек слышит подобное, – пишет митрополит Антоний, – он обычно реагирует неприятием, отвращением. Означают ли эти слова, что мы должны помнить: смерть, точно дамоклов меч, висит над нами на волоске, праздник жизни может трагически, жестоко окончиться в любой момент? Являются ли они напоминанием при всякой встречающейся нам радости, что она непременно пройдет? Значат ли они, что мы стремимся омрачить свет каждого дня страхом грядущей смерти?
Не таково было ощущение христиан в древности. Они воспринимали смерть как решающий момент, когда окончится время делания на земле, и, значит, надо торопиться; надо спешить совершить на земле все, что в наших силах. А целью жизни, особенно в понимании духовных наставников, было – стать той подлинной личностью, какой мы были задуманы Богом, в меру сил приблизиться к тому, что апостол Павел называет полнотой роста Христова, стать – возможно совершеннее – неискаженным образом Божиим».
«Только смерть может наполнить величием и смыслом все, что кажется как будто мелким и незначительным, – подчеркивает владыка Антоний. – Как ты подашь чашку чаю на подносе, каким движением поправишь подушки за спиной больного, как звучит твой голос – все это может стать выражением глубины отношений.
Если прозвучала ложная нота, если трещина появилась, если что-то неладно, это должно быть исправлено немедленно, потому что есть несомненная уверенность, что позднее может оказаться слишком поздно. И это опять-таки ставит нас перед лицом правды жизни с такой остротой и ясностью, каких не может дать ничто другое».
Смерть – последний враг. И он уничтожен!
«Человек знает, что если смерть не имеет смысла, то не имеет смысла и жизнь, и не только сама жизнь, но и ничто в этой жизни», – говорит протопресвитер Александр Шмеман.
«Что исчезает в смерти? Опыт уродства этого мира, зла, текучести… Что остается? Его красота… Тот покой субботний, в котором раскрывается полнота и совершенство творения. Божий покой. Не смерти, а жизни в ее полноте, в вечном ею обладании».
«В жизни, учении, распятии, смерти и воскресении Иисуса Христа, воплотившегося Сына Божия, смерть раскрывается как «враг», как тление, вошедшее в Богом сотворенный мир и превратившее его в долину смерти, – размышляет отец Александр. – «Последний же враг истребится – смерть» (1 Кор. 15:26). Никаких больше разговоров о ее «приручении», «нейтрализации», «украшении». Она – оскорбление, наносимое Богу, смерти не сотворившему».
Кроме того, Евангелие утверждает, что смерть – плод греха («Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили» (Рим 5:12)).
Еще смерть, по слову отца Александра Шмемана – «выкуп за грех», за непослушание человека Богу, за отказ от жизни в Боге и с Богом, за предпочтение Богу самого себя. И смерть, таким образом, должна быть уничтожена как духовная реальность разрыва человека с Богом.
«Отсюда – Евангелие, Благая весть: Иисус Христос уничтожил смерть, поправ ее собственной смертью. В Нем смерти нет, но Он принял ее добровольно, и это принятие – результат Его полного послушания Отцу, Его любви к творению и к человеку.
Под маской смерти Сама Божественная Любовь спускается в шеол, преодолевая разъединение и одиночество. Смерть Христа, рассеивающая мрак преисподней, – это божественный и лучезарный акт любви, и в Его смерти, таким образом, отвергается духовная реальность смерти».
Евангелие говорит нам, что с воскресением Иисуса Христа новая жизнь, в которой нет места смерти, дается тем, кто верит в Него, кто соединен с Ним – через крещение, помазание Духом Святым, Евхаристию. «Таким образом, смерти больше нет, «поглощена смерть победою»», – заключает отец Александр Шмеман.
