Поклонник Дэвида Боуи, врач-консультант по паллиативной медицине Онкологического центра Велиндр (г. Кардиф) Марк Тауберт написать пост, посвященный смерти своего любимого музыканта:
Дорогой Дэвид!
О нет, это слишком печально, чтобы быть правдой (слова из песни Дэвида Боуи. Доктор Тауберт – большой почитатель и знаток творчества своего пациента. Оригинал этого послания изобилует цитатами и названиями композиций Боуи, которые многое скажут поклонникам музыканта и ничего – всем остальным. В дальнейшем мы не будем больше акцентировать внимание читателя на этих скрытых цитатах. – прим. перев.)
Ты умер – и реальность твоего ухода растворялась в нашем сознании этими стылыми, серыми январскими днями 2016-го, а многие из нас, между тем, продолжали заниматься будничными делами и делать свою работу. В начале недели у меня состоялась дискуссия с одной из пациенток нашей больницы, приближающейся к концу своей жизни. Мы говорили о тебе, твоей кончине и твоей музыке – и это позволило нам поднять многие поистине неподъемные темы, из тех, которые просто нельзя обсуждать напрямую с кем-то, кто стоит на пороге собственной смерти. Твоя история позволила нам очень открыто поговорить о смерти, затронув те аспекты, которые обычно очень нелегко обговаривать с пациентами. Но перед тем, как углубиться в пересказ, я хотел бы снять со своей души камень и даже не один. Надеюсь, это не будет слишком грустно или скучно.
Хочу сказать тебе спасибо за 80-е годы, за альбом ChangesOneBowie, который мы слушали часами напролет. Тот период моей жизни связан с этим диском.
Спасибо тебе за Берлин, за твои песни, которые словно служили музыкальным фоном того, что происходило в Восточной и Западной Германии. Песня Helden («Герои») в твоем исполнении до сих пор есть у меня на виниле, и я поставил ее, когда узнал о твоей смерти. Тебе, возможно, будет приятно узнать, что на следующей встрече нашего музыкального клуба в конце месяца мы тоже будем слушать эту пластинку. Тот период нашей истории связан для меня с ней.
Спасибо тебе от имени моего друга, который умудрился попасть на один из твоих концертов в Кардифе бесплатно (он просит прощения за это). А ты помахал ему рукой со сцены, и этот момент навсегда останется у него в памяти.
Спасибо тебе за песню Lazarus и весь альбом Blackstar (он вышел в свет за два дня до смерти Дэвида Боуи – прим. перев.). Я – врач паллиативной медицины, и то, что ты умудрился сделать в последние недели своей жизни, произвело на меня неизгладимое впечатление – да и не только на меня. Твой последний диск наполнен намеками, аллюзиями, скрытыми цитатами. Как обычно, разгадать их непросто, а, возможно, и не надо. Я наслышан о твоей невероятной педантичности и дотошности. И я не верю, что твоя тихая смерть в собственной постели совпала с выходом твоего прощального альбома просто так, случайно. Это было тщательно спланировано, и сама твоя смерть принадлежит искусству. Видео песни Lazarus исполнено глубокого смысла, каждый найдет в нем что-то свое. Для меня это – маленький фильм о том, как человек перед лицом неминуемой смерти прощается с прошлым.
Ты умер дома. Люди обычно думают, что смерть преимущественно связана с больницами, с их специфическим антуражем. Но я думаю, что ты решил умереть дома не случайно и тоже спланировал это во всех деталях. Ведь именно это является целью, которую мы, паллиативные медики, преследуем. И то, что тебе удалось умереть именно так, может помочь другим людям осознать эту возможность и сделать в конце жизни свой выбор. Спустя несколько дней после твоей кончины свет увидели фотографии – говорят, на них ты запечатлен в последние недели жизни. Не могу судить, насколько это соответствует действительности, но точно уверен, что большинство людей хотели бы быть похожими на тебя. Ты очень крут на этих фото, и совсем не похож на чудовище, которое рисует нам воображение при мысли о последних неделях жизни.
Твои симптомы включали в себя боль, тошноту, удушье, рвоту, и я не сомневаюсь, что специалисты по паллиативной помощи, окружавшие тебя, прекрасно справлялись со всем этим. Наверняка они помогали тебе решать и психологические проблемы – если таковые имелись.
Ты все спланировал заранее, отдал распоряжение относительно ухода, лечения и некоторых других вещей – до того, как тебе стало слишком плохо, и ты не мог уже ничем распоряжаться. Я уверен, ты все записал на бумаге – все идеи, условия, решения, ожидания. Листок лежал рядом с твоей кроватью, так что любой посетитель мог узнать о твоих пожеланиях – независимо от твоей способности к общению. Это та самая область, о которой болит голова не только паллиативных медиков, но у всех врачей. Так важно, чтобы резкое ухудшение здоровья вовсе не обязательно влекло за собой срочные реанимационные мероприятия. Особенно, когда человек уже не в состоянии сам постоять за себя – свою жизнь и свою смерть.
Сомневаюсь, что в последние дни и часы твоей жизни кто-то делал тебе искусственное дыхание, непрямой массаж сердца. Мало того: вряд ли кто-то даже думал об этом. К сожалению, пациенты, которые не успели вовремя отказаться от этих реанимационных мероприятий, подвергаются пыткам по умолчанию. Им ломают ребра, бьют электричеством, делают уколы и ставят капельницы – и все это приводит к каким-то результатам лишь у 1-2% больных с опухолями, уже распространившимися в разные органы тела. Скорее всего, ты отказался от реанимации, подписав соответствующий документ. Я могу представить, насколько тяжело было обсуждать эту тему, но ведь ты всегда был героем, даже в самые тяжелые периоды своей жизни. А специалисты, заботящиеся о тебе, конечно, прекрасно разбираются в паллиативном уходе, науке умирания. Они знают, что такое – «хорошая смерть». Печально, но эта важнейшая часть медицины крайне редко входит в образовательную программу будущих медиков (и врачей, и медсестер), а если и входит, то является второстепенной. Думаю, что если бы ты мог, подобно Лазарю, вернуться с того света, ты много бы сделал для того, чтобы хорошее образование в области паллиативной медицины стало доступным везде.
Возвращаясь к теме, с которой я начал это письмо – к разговору с женщиной, только что получившей известие о том, что у нее запущенная стадия рака, что опухоль успела распространиться по организму и жить ей осталось не больше года. Мы поговорили о тебе, о твоей музыке. Она сказала, что любила ее, но ей не очень нравился твой костюм Зигги. У нее тоже есть свои воспоминания, фоном для которых служит твоя странная музыка. А потом мы заговорили о «хорошей смерти», о самом моменте перехода, о том, как это обычно выглядит.
Мы побеседовали и о паллиативной медицине, о том, чем она может помочь неизлечимо больному человеку. Она рассказала мне о том, как умирали ее папа и мама, призналась, что хотела бы оказаться дома. Ей не хочется болеть и умирать в больнице. Когда симптомы станут слишком тяжелыми и в домашних условиях справляться с ними будет затруднительно, она охотно переедет в местный хоспис.
И в самом конце мы поговорили о людях, которые окажутся рядом с нами, когда мы сделаем свой последний вздох, о тех, кто будет держать нас за руку – и будет ли… Я понял, что самое важно для нее сейчас – отчетливо увидеть картину своей надвигающейся смерти. И благодаря тебе она смогла поделиться страхами, о которых не могла говорить с самыми близкими, и получить некоторые ответы от меня, почти незнакомого человека.
Спасибо тебе, Дэвид.
Источник: bmj.blogs
