– Кто тебе поставил диагноз?
– У меня такая форма рака, когда по обследованиям наверняка нельзя утверждать, что он есть. Анализы могут и не показать. Вот вырежут опухоль, возьмут на биопсию и тогда обнаружат.
Теперь я точно знаю, что значит потерять дар речи от удивления. Я смотрела, не отрываясь, но не находила, что сказать человеку, который уже договорился и оплатил онкологическую операцию. При том, что врачи не настаивали на ней. Больше того, они не подтверждали диагноз (что выяснилось в процессе долгого разговора).
Я действительно не знала, что сказать, потому что в голове возникали имена и лица знакомых, перенесших тяжелейшие операции и буквально в эти дни проходящих курс химиотерапии.
А еще перед глазами стояла недавняя СМС очень близкого человека: «Рецидив рака кишечника. Прошу молитв, а больше ничего».
Каждый день перечитываю и всякий раз становится трудно дышать, темнеет в глазах. Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что придется все проходить снова. А тут человек сам решил, что надо ложиться под нож, потом химия.
– А химия будет не нужна. Это единственный вид рака, при котором вырезал – и все.
Вот теперь мне захотелось разобраться. Первым делом на ум приходит, конечно, онкофобия. Но в данном случае поведение было не похоже на это известное «расстройство, сопровождающееся немотивированным страхом заболеть онкологическим заболеванием».
Вспомнила «предпосылки»: сколько раз человек рассказывал, как просил назначить ему различные исследования на предмет обнаружения у него онкологии, но врачи отказывали. По ситуации было понятно – во всем виновата отечественная бездушная медицина.
Но после этого разговора я уже ни в чем не была уверена. А еще показалось странным, что собеседник отказывается от того, чтобы я поговорила с лечащим врачом, поехала с ним в больницу, хотя бы встретила после операции.
И тут… Вы же знаете, когда о чем-то начинаешь усиленно думать, память натужно кряхтит, скрипя несмазанными шестеренками, как у Железного Дровосека, но в результате усердия и прикладываемых усилий выдает неожиданный результат. Не могу сказать, в какой момент наступило прозрение, но я припомнили несколько похожих историй. Причем в некоторых случаях у людей не болело ничего, но они все равно были уверены, что у них онкология. Тем более, что всем известно – рак не болит. А когда заболит, будет поздно.
Поскольку каждого «больного» я знала относительно неплохо, начала анализировать их рассказы о болезни, о себе, о жизни. По большей части, этих моих знакомых объединял недостаток заботы мужа (жены), детей, родителей, друзей.
Иногда «болезнь» освобождала от неприятных повседневных обязанностей, но гораздо реже. Чаще я слышала их сетования на нелюбовь, незаметность для близких. А еще они видели, каким вниманием окружают друзья и родственники тяжело больных и, не отдавая себе отчета, хотели того же.
Это была попытка привлечения внимания от противного. Дескать, у тебя есть болезнь, и вон сколько людей жалеет. Я тоже хочу внимания и любви. Хочу… тяжело заболеть. Раком.
Будто подтверждая эту мысль, один человек посетовал как-то в письме (я тогда только вышла из комы и было понятно, что будут еще операции), что его недостаточно сильно любят.
«Тебе хорошо, о тебе все молятся, а я вот простыл и никому нет дела до меня».
Я тогда прочла и подумала: конечно, мне хорошо, что молятся и заботятся, но как можно завидовать тому, через что я прошла.
Оказывается можно.
Надо сказать, что совершенно необязательно этих людей на самом деле никто не любит и не ценит. Это ложь. Неосознанная, несознательная, но – ложь. Причина самообмана в том, что любовь и забота проявляются не настолько сильно, как им хотелось бы. И не тем образом, какой они воображают себе.
Зачастую так трансформируются воспоминания детства у чрезмерно впечатлительных личностей. Практически всех, кто родился и жил в эпоху СССР, работающие родители вынуждены были отдавать в ясли или детский сад. Иногда на пятидневку, то есть ребенок ночевал в детском учреждении всю рабочую неделю. А рабочая неделя еще в моем детстве была шестидневной.
Старшее поколение отлично помнит практически постоянную жизнь в казенных заведениях. С 1931 года страна работала по шестидневке и отдыхала 6-го, 12-го, 18-го, 24-го и 30-го числа каждого месяца и 1 марта. С началом Великой Отечественной войны все выходные и праздничные дни были отменены, отпусков не было.
Граждане СССР работали семь дней в неделю, то есть круглый год. 5 марта 1944 года вышло постановление о предоставлении подросткам младше 16 лет еженедельного дня отдыха и отпусков. 1960 году рабочая неделя снова стала семичасовой шестидневкой. Спустя семь лет работающие граждане (других не было, тунеядство преследовалось по закону) получили еще один выходной день.
Поступив в школу, эти дети автоматически оставались на продленку, а когда вечером возвращались домой, усталые мамы и папы занимались домашними делами да готовились к следующему рабочему дню. Летом детей отправляли в пионерские лагеря (желательно на все три месяца), а родители успевали съездить в отпуск.
Словом, родители начинали обращать внимание на ребенка только тогда, когда те заболевали.
Кто-то из них (чаще, конечно, мать) брал больничный и оставался с ним дома. Чем сильнее заболеешь, тем дольше будешь окружен вниманием и маминой заботой.
В юности внутренне одиноким и недовольным своей неустроенностью казалось, что все вокруг интересуются кем и чем угодно, кроме них. И даже удачно сложившаяся семейная жизнь, карьерный рост или достижения в выбранной специальности не приносили удовлетворения. Единственное, что служило утешением – это внимание к процессам, происходящим в собственном организме, беспокойство о нем.
«Я начал прямо по алфавиту. Прочитал об анемии – и убедился, что она у меня есть и что обострение должно наступить недели через две. Брайтовой болезнью, как я с облегчением установил, я страдал лишь в легкой форме, и, будь у меня она одна, я мог бы надеяться прожить еще несколько лет. Воспаление легких оказалось у меня с серьезными осложнениями, а грудная жаба была, судя по всему, врожденной. Так я добросовестно перебрал все буквы алфавита, и единственная болезнь, которой я у себя не обнаружил, была родильная горячка.
Вначале я даже обиделся: в этом было что-то оскорбительное. С чего это вдруг у меня нет родильной горячки? С чего это вдруг я ею обойден? Однако спустя несколько минут моя ненасытность была побеждена более достойными чувствами. Я стал утешать себя, что у меня есть все другие болезни, какие только знает медицина, устыдился своего эгоизма и решил обойтись без родильной горячки. Зато тифозная горячка совсем меня скрутила, и я этим удовлетворился, тем более что ящуром я страдал, очевидно, с детства. Ящуром книга заканчивалась, и я решил, что больше мне уж ничто не угрожает». Джером К. Джером «Трое в лодке (не считая собаки)»
В третьей главе известной книги путешествия друзей по Темзе британский писатель довольно точно описал определенный тип людей – ипохондриков. Ипохондрия – это психическое расстройство, которое проявляется в постоянной озабоченности состоянием собственного здоровья и подозрениями в наличии тяжелого, неизлечимого или смертельно опасного заболевания.
Согласно статистике, больные ипохондрией составляют 14% от всех пациентов, обращающихся в медицинские учреждения. Некоторые специалисты предполагают, что данным расстройством чаще страдают мужчины. У них ипохондрия обычно развивается после 30 лет, у женщин – после 40.
Единственное (и существенное) отличие настоящего ипохондрика от героя книги Джером К.Джерома как и от Аграна – героя пьесы Жана-Батиста Мольера «Мнимый больной» – в том, что настоящий больной находит у себя одну, максимум две болезни или поражение не более двух органов и концентрируется на этом. Оценка тяжести своего состояния и степень убежденности в наличии того или иного заболевания постоянно меняется.
Лечение есть – психотерапия, лекарственная терапия. Но есть и проблема, психиатрию у себя эти люди не признают, а потому уговорить их отправиться на прием к специалисту непросто. А даже если удается уговорить посещать врачей, примерно у четверти ипохондриков состояние ухудшается. Беда в том, что больной защищает это расстройство от лечения, как самую ценную часть себя.
Но знаете, что особенно страшно? По словам специалиста, который меня консультировал, данное расстройство личности приводит не только к мнимым болям и проявлению симптомов мнимых болезней.
Если истероидный радикал личности (то есть неспособность нервной системы относительно долго выдерживать возбуждение, что приводит к нестабильной работоспособности, повышенной истощаемости и склонности беречь запас энергии) достаточно силен, ипохондрик может даже умереть от несуществующей болезни.
Умереть, чтобы доказать свою болезнь и, тем самым оставить равнодушному и жестокому миру память о себе, как о непонятом и непризнанном больном. Редко, но и такое случается.
Зато порой с ипохондриками происходят и забавные истории. Поэтому, вспомнив о герое Джером К. Джерома, стоит упомянуть самого известного ипохондрика нашего времени. Это, конечно, Вуди Аллен. Вуди не только самый известный ипохондрик, но и весьма удачливый. И все благодаря своему диагнозу. Однажды заболевание спасло знаменитого режиссера от отравления. Опасаясь за свое здоровье, он отказался есть венгерскую пиццу. Остальные члены съемочной группы надолго запомнили пищевое расстройство, спровоцированное этим блюдом.
И все же исключения бывают даже из очевидных медицинских случаев. Самые невероятные. Однажды моя обладающая отличным чувством юмора, решительная, совершенно не склонная к рефлексии и ипохондрии подруга (пишу об этом с ее разрешения) заподозрила у себя рак. Некоторое время она уговаривала себя прекратить паниковать, заняться проектами, которых у нее всегда было огромное множество. Но что бы она ни делала, странное чувство присутствия в ее жизни тяжелой болезни не исчезало.
Поняв, что не успокоится, она отправилась в лабораторию, где сдала все надлежащие анализы. Вернулась домой, никому ничего не рассказывая. Нелегкое время ожидания проживала одна.
Когда пришли результаты, оказалось, что она здорова. Но спокойнее ей не стало. Тогда она решила постараться преодолеть себя и жить, будто ничего не случилось. Постараться выкинуть из головы навязчивую идею. А через некоторое время узнала, что рак нашли у ее мужа.
Настолько прочной и тонкой была связь между ними.
