«Родители подарили мне прекрасное воспитание – и розовые очки»
Марина – человек, который не ждет от мира плохого. Ее так воспитали: в духе помощи ближнему и веры в людей. Марина очень любит своих родителей и вспоминает о них с большой теплотой.
«У нас была очень дружная семья. Возможно, это меня спасло. Я получила хорошее воспитание. Мы с сестрой много читали, путешествовали, ходили в музеи, мама постоянно водила нас на балет. Я наблюдала взаимоотношения папы и мамы – они были идеальны, и я поняла, как это так и должно быть. Поэтому в трудных ситуациях я думала: все пройдет, и получится изменить ситуацию. Это было ошибкой, видимо. Но зато благодаря такому семейному фундаменту я хотя бы смогла не впасть в депрессию».
А было от чего. Марина стала жертвой банального семейного насилия, таких историй тысячи. И каждый раз, конечно, жертв осуждают: мол, ну и чего терпела? Нравилось, что ли? Но, как говорится, не суди, не сносив чужие сапоги. В маленьких городах, замечает Марина, нет возможности вырваться из этого ада. В мегаполисах есть разные кризисные центры, психологи, а там нет.
«Если бы получилось выйти раньше, то не было бы слепоты, ожогов. Мы ходили с детьми в администрацию, и что мы слышали? «Вызывайте полицию». А те приехали, постояли, уехали. Но я знаю, что получу за это еще больше. Так и было».
«Возможно ошибка моей семьи в том, что родители мне не показали тяжелую сторону жизни других людей. Алкоголизм, тяжелые жизненные ситуации – в нашем окружении такого не было. Мне рассказывали, что надо делиться, помогать другим. Мы с мамой и бабушкой ходили в храм. А еще я не умела выбирать. Все было строго. Отец не разрешал гулять, дома мы с сестрой всегда были в 9 вечера. В школе я была комсоргом, активисткой. В общем, сложился стереотип, что все должно быть хорошо. На меня, не желая мне плохого, надели розовые очки».
Хорошие девочки любят плохих мальчиков
Марина говорит «выйти». «Если бы получилось выйти раньше» – словно о тюремном сроке. Она считает, что так и было: она словно жила в тюрьме.
Первый брак был счастливым, но муж погиб в ДТП в 33 года. Марина несколько лет переживала, не могла переключиться. Но потом встретила свою новую любовь, решила создать семью.
«Моя жизнь текла благополучно, я работала в банке, все было хорошо. А он хорошо ухаживал. Показалось, что за ним будешь, как за каменной стеной. Видно, что не рохля, что я смогу всегда чувствовать мужское плечо. Я смогу опереться на него, решила я. А он будет решать все проблемы. Мама тогда уже умерла, – рано, в 48 лет от сердечного приступа. Папа болел. Мне не с кем было посоветоваться. Некому было сказать: «Не твой человек, беги!» Правда, первая моя свекровь – с ней у меня сложились дружеские теплые отношения – говорила: будешь плакать. И подруги не советовали. Но я не верила. Ведь любовь! Думала, что они, может быть, завидуют».
В 34 года Марина вышла замуж. «Года 3-4 мы жили неплохо. Но иногда меня коробило, что он мог неуважительно относиться к пожилым людям, хамить им, говорить с ними на «ты». Я подарила, например, своей первой свекрови телевизор, у него была ревность, он угрожал, что все у нее заберет. Он терпеть не мог ее и даже моего покойного мужа. Внутри мне было дискомфортно. Но подумать я не могла, что будет так страшно».
«Иногда думаешь – ничего, я смогу перевоспитать человека. А теперь я понимаю, что это неправда. Человек может притихнуть, быть какое-то время мирным. Но с детства в нем уже заложен характер. Его не изменить», – говорит Марина.
Супруги решили улучшить свою жилищную ситуацию. Продали комнату Марины в Санкт-Петербурге, добавили денег, купили квартиру в Сергиевом Посаде. Потом через какое-то время смогли купить в Питере уже жилье побольше. Сделали ремонт. А когда нашли хорошую квартиру, на которую хватало накопленных денег, случился дефолт. Сделка провалилась. Деньги обесценились.
«Мы стали нищими. Еще можно было успеть, броситься, купить хоть какое-то жилье. Но муж забрал оставшиеся деньги. И начал пить. Ругал власть, правительство. И почему-то решил, что все из-за меня».
В семье начались проблемы. Как рассказывает Марина, ее супруг впал постепенно в психологическую зависимость от конфликтов.
«Он просто не мог уснуть, не поскандалив со мной. Это были мучительные, изматывающие скандалы до утра. Нам к тому времени выделили какую-то комнату. А стало в итоге еще хуже. Он бросил работу, его отовсюду выгнали из-за пьянства. А амбиции остались – жить хочется хорошо. Муж стал драться».
К тому времени в семье уже были дети. Сын Сережа и дочь Полина. Марина думает, что рождение младшей дочери еще более усугубило проблемы в семье. Девочка родилась с синдромом Дауна, у нее были проблемы с кровью. Потом неожиданно Полина стала полнеть. Прибавляла по 7 килограммов в месяц! Но мы успели остановить это до перехода в острый лейкоз.
Тогда дочери было 6 лет. За 5 дней удалось собрать деньги и сразу проделать все необходимые процедуры, химиотерапию. Сейчас мы вылечились, вес, к сожалению, остался. Но процесс похудения начался. Есть также подозрение, что у нее проблемы с глазами. Сказать ведь она не может, какие буквы и как она видит. Будем проверять на аппаратах. Иногда ведь болезни зрения передаются по наследству», – рассказывает Марина.
Побои становились все более жестокими. Марина много раз вызывала полицию. Но это редко помогает в подобных случаях. Стражи порядка или грозят агрессору пальцем, или забирают в отделение. Только тот довольно быстро возвращается оттуда домой. И вымещает злобу на своих жертвах.
Так было и в случае с Мариной. Несколько раз побои заканчивались переломами ребер. У Марины упало зрение. «У меня было 8 операций на глазах. Я уже давно ходила в очках, у меня было минус 6. Но от побоев начала отслаиваться сетчатка. Бить человека по голове нельзя. Но он бил по голове, потому что там не остается следов, синяков не видно».
Бежать, роняя тапки
Муж Марины запирал ее после рукоприкладства, забирая ключи, чтобы та отсиделась дома, пока не пройдут синяки. «Это было как чеченский плен. Без паспорта, избитая. Я вызываю полицию, говорю, что муж забрал документы, а он говорит приехавшим полицейским: «Да она сумасшедшая, врет все, какой паспорт?!». А когда те уехали, он меня облил кипятком из чайника. Вся правая сторона груди, живот и бедро – все было сплошным пузырем. Зажило все через полтора месяца. Я лечила все сама, дома, потому что не могла никуда уйти, он не пускал».
Однажды в ходе очередного скандала мужчина уже поднес чайник с кипятком к голове Марины. Спасло чудо – внезапный телефонный звонок. «Муж отвлекся. Ему кто-то позвонил по поводу работы, он быстро собрался и уехал в Москву устраиваться. Это было последней каплей. Я решила бежать».
Стоял февраль. Мороз. Марина с детьми выбежали из дома в чем были, чуть ли не в тапочках. «Мы сразу пошли в местную администрацию, и я сказала – я домой не вернусь.
Нас решили отправить в приют. И мы приехали туда – замерзшие, без денег…У меня на тот момент была уже третья группа инвалидности, но я полгода не получала пенсию, потому что паспорт муж отнял. В приюте даже заплакали, увидев нас и выслушав мою историю. И приютили, хотя не имели права, ведь я была без документов.
Мне было 43 года, а я выглядела тогда лет на 65. Худая, изможденная. Я этого даже не замечала, уже потом своими впечатлениями со мной делились сотрудники приюта».
В приюте Марине дали белый халат, оформили как уборщицу, чтобы, если вдруг какая-то проверка, объяснить присутствие ее в учреждении. «Сын у меня не любит казенные учреждения, но он даже обрадовался: «Мама, как же здесь хорошо, спокойно!» Сережке тогда было 8 лет, и он кричал: «Да здравствует этот город!» И все улыбались. Он наконец-то вздохнул спокойно: знал, что теперь никто ночью не откроет дверь с ноги и не будет бить маму. Он, когда был маленький, спрашивал: «Мама, за что папа тебя бьет каждый день? Ну что же сделать, чтобы он этого не делал?»»
Удав и кролик
Работы Марина не боится. «Я и лестницы мыла, и в детском саду работала нянечкой, хотя у меня высшее образование, лишь бы дети были здоровы. Работала и в ЖЭКе уборщицей, пока мне позволяло зрение. Приходилось, как говорится, кашу варить из топора, жили на мои 14 тысяч пенсии по инвалидности и на эти заработки».
Сначала женщине нужно было психологически восстановиться. Ей помогли психологи кризисного центра и фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам», которые до сих пор ведут эту семью.
«Со мной очень много работал психолог кризисного центра. Но иногда как вспоминаю мужа, то впадаю в ступор. Так со мной случалось, когда я жила с ним. Как кролик на удава – известная смешная пословица, но срабатывала психика именно так. Липкий жуткий страх. Ты стоишь и не можешь двинуться с места».
Постепенно все налаживалось. Марина сняла жилье. Ремонт семья сделала там своими силами – Сережа всему учился быстро, и обои помогал клеить, и окна красил… Но через 4 года муж ее нашел.
«Он начал приезжать иногда. А потом пытался вселиться. Попасть в дом. Когда он нас вычислил и нашел, снова начался этот страх. Мы были в квартире, он стоял за дверью, я вызывала полицию, а сама стояла как парализованная от страха. Так мы жили каждый день – боялись выйти утром в школу, на работу. Однажды он встретил на улице Сережу, столкнул его с велосипеда, попытался отнять ключи и зайти к нам. Сережа не любит отца. Его психологи спрашивали – если ты хочешь, мы поможем тебе провести встречу с отцом, но Сережа не хочет».
На новом месте мужчина снова пытался проявлять агрессию. Марина с Полиной и Сережей снова пришлось уезжать и прятаться. Сейчас Марина тщательно скрывает свое местонахождение, боясь, что прежняя жизнь снова настигнет ее.
Несколько раз на мужа Марины налагали за побои административные штрафы. Но не более. Что еще сделать? Полиция так и говорила – такой вот Семейный кодекс, посадить его не получится. «Вам надо уезжать, чем дальше, тем лучше, – советовали стражи порядка. – Такие семьи – это для нас мучение. Мы бы и рады защитить, но не можем».
А теперь, сетует Марина, еще и изменили законодательство касательно семейного насилия. Что может сделать жертва бытового террора?
«Как выражаются полицейские, теперь такой семейный агрессор может два раза побить «бесплатно», а на третий раз он будет наказан. Может побить до синяков, главное, чтобы не сломал ничего».
Получается, агрессору дается шанс на исправление, замечает Марина. А жертве никаких шансов не дают.
Сейчас Марина подает на развод. Она мечтает уехать с детьми очень далеко. Фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» помогают семье. У Марины есть материнский капитал и небольшая сумма, собранная друзьями, осталось собрать совсем немного, чтобы появилась возможность купить там, далеко, какое-то жилье.
«Сереже сейчас 13 лет, Полине 10 лет. Если мы сможем переехать, Сережа будет учиться в кадетском училище, ему нравится военная наука. Мы хотим начать новую жизнь, так, чтобы страшное прошлое больше не возвращалось к нам», – говорит Марина.
Комментарий Юлии Курчановой, психолога программы «Профилактика социального сиротства» фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам».
– В ситуации страха кто-то бежит, а кто-то замирает. У Марины как у жертвы домашнего насилия реакция именно такая – панический страх не дает возможности действовать радикально. Но кроме внутренних причин, есть и внешние – в нашей стране на данный момент жертвы домашнего насилия не могут получить достаточной поддержки.
Были ситуации, когда полиция разводила руками, не могла помочь администрация города. Она осталась один на один с человеком, которого панически боится, и не смогла найти поддержку. К сожалению, у нас до сих пор нет специальных центров, куда может обратиться жертва домашнего насилия. То, что Марина попала в центр, находящийся в другом городе, и то, что администрация города, где жила Марина, знала об этом приюте – это большое чудо. Даже если где-то находится приют для женщин и детей, не факт, что он сможет помочь в такой ситуации. Такой приют должен быть убежищем и местом, которое точно может обеспечить безопасность, защитить и женщину, и детей.
Еще один внешний фактор – отношение общества к жертвам домашнего насилия. Окружение, соседи, обыватели склонны винить жертву в том, что она все это терпит. Должно что-то произойти и с нашим обществом, которое начнет понимать, что однозначное зло – насильник, а тот, кто терпит, не виноват. Не может быть оправдания человеку, который льет кипяток или поднимает нож.
Когда мы обучались у французских коллег, они сказали, что, по их статистике, женщина, высказывающая желание уйти от насильника-мужа, уходит от него в среднем только на седьмой раз.
Жертва не может поверить в то, что человек, который недавно любил и помогал, стал врагом. Она верит в то, что это может измениться, и поэтому снова возвращается к насильнику.
Марина рассталась с мужем достаточно давно, и можно говорить об устойчивом решении. За эти годы она ни разу не стремилась вернуться к нему.
