Либерал? Ретроград? Почвенник? Западник? Великий гуманист? Безжалостный рубака? Все эти социальные ниши вроде бы подходили ему. Но ведь так не бывает!
«Рисование – это язык рабочего»
Граф Сергей Григорьевич Строганов родился в 1794 году в Санкт-Петербурге, в одном из самых знаменитых и блистательных семейств России. В 16 лет поступил в Институт корпуса инженеров путей сообщения, в 18 лет колол француза на передовой, за что получил орден Святого Владимира четвертой степени с бантом.
В армии ему понравилось гораздо больше, чем на студенческой скамье. В тринадцатом брал Лейпциг. В четырнадцатом брал Париж. В пятнадцатом ему все это надоело. И в столицу тоже не хотелось возвращаться. Двадцатилетний граф выбрал Москву, в которой жил практически безвыездно на протяжении сорока пяти лет.
Такая удивительная хронология.
Нет, разумеется, время от времени ему все-таки приходилось покидать Первопрестольную – дворянин такого уровня во всем принадлежать себе не мог. В конце двадцатых годов бился с турком под Варной и Шуменом. Непродолжительное время губернаторствовал в Риге, а потом и в Минске. Но более всего Сергей Григорьевич любил свой особняк на Знаменке, с колоннами и симпатичным садом.
Где тоже времени зря не терял.
В 1825 году в Москве, на улице Мясницкой стараниями Сергея Григорьевича Строганова было открыто новое художественное училище. Старания в первую очередь выражались в деньгах. Граф решился основать на собственные средства «бесплатную школу рисования применительно к искусствам и ремеслам».
Как ни странно, основная цель была не столько покровительство искусствам, сколько забота о заработках простых москвичей. Речь в первую очередь шла об освоении массами новой профессии.
Сергей Григорьевич писал генерал-губернатору Москвы Д.В.Голицыну: «Рисование – это язык рабочего; лишь с его помощью ему удается достигнуть той чистоты форм и уверенности в выполнении, без которых ныне искусства и ремесла суть ничто».
Не удивительно, что правила были демократические. Набор состоял из 360 учеников. «Своекоштных», то есть, тех, которые за обучение платят деньги (30 рублей в год) было всего-навсего 120, то есть, меньше половины. Оставшиеся 240 человек должны были «безденежно снабжаться всеми нужными для классов вещами».
Всего в школе было три класса. «Приуготовительный», в котором изучали самые основы мастерства – геометрию, рисунок, перспективу, композицию и прочие премудрости. «Класс рисования фигур и животных», в котором дети совершенствовали знания, полученные в «приуготовительном». И, как высшая ступень, «класс рисования цветов и украшений». Высшая – поскольку именно создание украшений и иных вещей было целью подготовки юношей-специалистов.
Девочек в училище не принимали.
Но это все в прожектах. В первый же год затея Строганова потерпела позорное фиаско. Вместо ожидаемых 360 соискателей ученических мест на Мясницкую явились 34 человека. По этому поводу Сергей Григорьевич горько заметил: «Не видать в обывателях сей столицы того порыва».
Однако со временем дело наладилось. Сегодня это – один из престижнейших российских вузов, Московский Государственный художественно-промышленный университет имени С.Г.Строганова. С момента учреждения училища прошел долгий десяток лет, снова хотелось сделать что-нибудь такое же по значимости, а можно замахнуться и на большее.
И тут сама судьба в лице русского императора передала в его ведение все образовательные учреждения Первопрестольной, а в первую очередь – Московский университет.
«Строгановские времена»
Училище, пожалуй, самое крупное благотворительное деяние Сергея Григорьевича. Но далеко не единственное. Он, помимо всего прочего, почетный член Российской академии наук, президент Московского общества испытателей природы, председатель Московского общества истории и древностей Российских, один из основателей Императорской Археологической комиссии.
И во всех этих должностях Сергей Григорьевич не ограничивал себя сидением в президиумах. Нет, он горячо участвовал в делах, и не только деньгами, а всей своей жизненной энергией. Так же, как когда-то, будучи двадцатилетним парнем, он бежал в штыковую атаку, теперь совсем еще не старый, но уже почтенный государственный вельможа лично собирал археологические экспедиции к южным курганам. А потом найденное на его деньги знаменитое «скифское золото» торжественно передавали в Эрмитаж.
А в 1835 году Строганов был назначен попечителем Московского учебного округа.
Тут-то уж он развернулся. До сих пор период его попечительства – с 1835 по 1847 годы – в университете называют «строгановскими временами».
Вельможа не стеснял себя ничем. Он набирал преподавателей, не глядя на их политические взгляды, послужные списки, возраст и другие обстоятельства. Главное – эти люди должны быть талантливыми.
Так на университетской кафедре оказались Тимофей Грановский, Сергей Соловьев, Федор Буслаев и множество других достойных современников. Строганов не жалел для них денег – ни бюджетных, ни собственных – назначал более чем достойные оклады, отправлял за границу, защищал от ретроградских нападок. Хотя и сам в определенных сферах имел репутацию именно ретрограда.
Именно при нем возникли университетская астрономическая обсерватория, сельскохозяйственный кабинет и немало других, самых передовых по тем временам начинаний. А научные издания печатались на его собственные средства.
Строганова почти простили западники. Но за год до окончания попечительства Сергей Григорьевич составил, а затем и ввел в употребление документ, который сразу же перечеркнул его либеральную репутацию.
Борьба с безнравственностью
На сей раз это не касалось никаких учебных заведений. Речь о строгановском майорате, расположенном в Пермской губернии. Под его управлением находилось около 160 тысяч крепостных людей. Для них-то он и сочинил «Правила о предупреждении и пресечении распутства».
Брать к себе на жительство женщин «неодобрительного поведения» – запрещено. Нищенствовать при мельницах молодым вдовам и солдаткам – запрещено. Входить в «питейные дома для питья вина» – запрещено всем женщинам, независимо от возраста. Прием женщин в услужение – только с разрешения земского начальства. В качестве наказания за безнравственное поведение – розги и штраф, мужчин, помимо этого, брили в солдаты.
Славянофилы были счастливы – они вновь обрели в своих рядах достойного товарища. А Строганов тем временем затеял перестройку своего столичного дворца на Невском.
Современный нам Строгановский дворец построен был благодаря пожару. В 1752 году Сергей Григорьевич Строганов писал своему сыну Александру за границу: «Наш петербургский дом сгорел до основания и на том же месте я начал строить новый и такой огромный и с такими украшениями и внутри и снаружи, что удивления достойно».
Удивления было достойно хотя бы то, что архитектором был избран сам Растрелли. В то время эксклюзивные права на Франческо Бартоломео Растрелли принадлежали царскому двору. Зодчему запрещалось принимать у населения частные заказы. Но для Строганова императрица Елизавета Петровна сделала исключение.
Растрелли принял предложение Строганова с радостью. А тот вновь проявил либерализм – на время отделочных работ сам поселился в недостроенном дворце и поселил туда же архитектора. Репутация его как ретрограда снова пошатнулась. На него снова посмотрели западники.
Но в 1860 году Строганов принял предложение царя взять на себя обязанности главного руководителя воспитания и обучения сына цесаревича Николая Александровича. Ему было пора браться за ум, а педагогический стаж Сергея Григорьевича заслуживал уважения.
Западники было отвернулись, но тут Строганов призвал к образованию наследника лучших преподавателей сразу из двух российских университетов – Московского и Петербургского.
Кстати, Строганов, помимо всего прочего, был коллекционером, и его собрание картин считается первым частным музеем Петербурга. При этом граф не только собирал картины и иконы, но и прекрасно разбирался в них, получив искусствоведческое образование под руководством уже упоминавшегося Федора Буслаева.
Ну и что же делать с этим графом? Куда, к кому его определить?
Самостоятельный граф
Герцен писал, что «понятия Строганова, сбивчивые и неясные, были все же несравненно образованнее. Он хотел поднять университет в глазах государя, отстаивал его права, защищал студентов от полицейских набегов и был либерален, насколько можно быть либеральным, нося на плечах генерал-адъютантский «наш» с палочкой внутри (то есть, букву «Н», которая до революции носила имя «наш», и римскую цифру «I», все вместе – вензель Николая Первого – А.М.) и будучи смиренным обладателем Строгановского майората…
И граф Строгонов иногда заступал постромку, делался чисто-начисто генерал-адъютантом, то есть взбалмошно-грубым, особенно когда у него разыгрывался его желчный почечуй, но генеральской выдержки у него недоставало, и в этом снова выражалась добрая сторона его натуры».
При этом Герцен Строганова уважал, и называл его «одним из лучших магнатов».
Что касается фактов, то Александр Иванович был, безусловно, прав. Но в вопросе мотиваций с ним можно поспорить.
Так ли уж влиял на поведение Строганова его загадочный «желчный почечуй» (по видимости, застой желчи в желчном пузыре) и всевозможные материальные и административные блага? Похоже, что картина была несколько иная.
Сергей Григорьевич в различных ситуациях вел себя без оглядки на существовавшие на тот момент идеологические и прочие лагеря. Он не стремился быть своим ни там, ни тут. Дела свои вершил по собственному, а не чьему-то уму и по справедливости – как он, опять же, ее представлял.
Не такое уж плохое качество. И, к сожалению, не слишком часто его видишь в наше время.
