Двадцать пять лет назад (мне было семнадцать) я села в плацкартный вагон и поехала в Кострому. В первую свою «взрослую» поездку. Побродив по Костроме, я села в старый дребезжащий автобус и медленно поехала в Судиславль, крошечный, пасторальный, забытый в позапрошлом веке городок в полусотне километров от областной столицы. Я искала дом с тремя львами на крыльце – бывшую усадьбу купца Третьякова, в советское время превращенную в тубдиспансер.
Про усадьбу мне рассказал отец, который в середине восьмидесятых шабашил в Судиславле и окрестностях. Дом со львами я не нашла в силу юности, неопытности и непонятно почему еще. Зато купила сосисок, разожгла костер на холме у Спасо-Преображенского собора с шатровой колокольней и смотрела с холма вниз на торговые ряды и памятник Ленину. Потом села в поезд и вернулась в Москву, к лекциям, конспектам и зачетам.
Через неделю я вдруг осознала, что часть моей души каким-то непостижимым образом осталась там – у не найденных каменных львов, у церкви на холме и среди утреннего тумана на полях.
Наверное, та самая первая глупая короткая юношеская поездка и положила начало моим странствиям. Сначала с записной книжкой, спустя годы – с камерой.
Каменные львы не давали покоя. Спустя пятнадцать лет, под самый конец 2012 года, я снова доехала до Судиславля и увидела не только львов, но и весь поселок, словно застывший в пространстве и времени.
Львы оказались частью крыльца местной больницы – бывшего особняка миллионщика Ивана Третьякова. По сведениям Земского управления, в 20–30-е годы XIX века в Судиславле проживали 126 купцов. Горожане промышляли извозом, работала чайная, трактиры, гостиницы, осенью город жил лесным промыслом, развивались ткачество, гончарный и бондарный промыслы, выделка и покраска кож.
За впавшими в зимнюю спячку хищниками красовалась надпись «Туберкулезный кабинет» – в особняке Третьякова еще с советских времен располагается поселковая больница.
В спячку впали не только львы на крыльце бывшего особняка могущественного купца Третьякова. Сам город, уже и не город, а поселок городского типа дремлет уже почти сотню лет, и новая дорога, огибающая город и ведущая дальше аж в Киров, только способствует этой спячке.
Многие туристы проскакивают Судиславль, не удосужившись хотя бы заглянуть в одну из двух пекарен на Торговой площади. Там у прилавка можно разговориться с добродушными местными и узнать, что на шатровой колокольне раньше были старинные башенные часы.
Сто лет город исчислял по ним время, пока в богоборческие годы, когда сбрасывали в Судиславле соборные колокола, не сняли вместе с ними и часы. Колокола в недавнем прошлом вернулись, а вот часы – нет.
Еще местные скажут, что одна из синих чугунных колонн на крыльце особняка купца Третьякова – вовсе и не чугунная, а деревянная (однажды ночью нетрезвый водитель врезался в нее, и, видимо, прибрал себе, сдав на чермет), или что при строительстве супермаркета «Высшая лига» был найден горшок с золотыми монетами. Обогатились и экскаваторщик, и заказчик, и застройщик, но только не город.
Бродя по тихим улочкам Судиславля, с некогда богатыми, а теперь разрушающимися домами, я все представляла – как же он выглядел раньше, этот богатейший уездный город.
Вот по улице едет бричка, в ней купец – следует с проверкой на один из своих винокуренных заводов. Баба с коромыслом пересекает дорогу, зацепилась языками с соседкой. Лает собака, толстый священник в шляпе закрывает храм и идет в двухэтажный свой дом – обедать. Бесконечно можно было бы представлять эти картинки старой жизни, сравнивать их с нынешним забвением и запустением.
А год назад случилось чудо. Я познакомилась с мэром города – Игорем Филинковым. Разговорились, я упомянула, что занимаюсь фотоархивами из Костромской области. Мэр удивленно поднял рыжие брови: «Хочешь увидеть, как раньше город жил? До революции и после? Ты же работаешь со стеклянными пластинами?»
Через несколько дней я уже сидела в кабинете главы Судиславля, расположенном в здании «Трудсберкассы», разглядывала на просвет прекрасно сохранившиеся стеклянные негативы и слушала историю их обретения.
Рассказывает директор краеведческого музея Ольга Борисовна Копылова:
«Кажется, про архив я впервые услышала в 1982 году, когда пришла работать в музей. В бывшем доме фотографа Владимира Русина жила моя подруга. В 1958 году она купила этот дом у сына Русина, Михаила. Михаил продал ей дом со всем скарбом. Однако она утверждала, что никаких негативов в доме не осталось.
Спустя некоторое время ее дочь вдруг передала мне несколько стеклянных пластин. Я поделилась обретением с тогдашним главой города, известным краеведом Юрием Васильевичем Смирновым.
В голову тогда почему-то не пришло заняться поиском основной коллекции Русина, да и куда я с ней? У музея все равно не было средств на ее приобретение. И вот через некоторое время я узнаю, что у краеведа Смирнова каким-то образом оказались два ящика с пластинами нашего фотографа!
Зато я попыталась узнать хоть что-то о жизни Владимира Ивановича. К сожалению, сведений о нем очень мало. Жительница Судиславля Татьяна Сергеевна Соловьева, она недавно умерла в возрасте 94 лет, – хорошо помнила Русина. Ее отец был первым секретарем Судиславского горсовета. Вместе с земским доктором Сергеем Александровичем Невским они дружили с Владимиром Русиным. Все трое были заядлыми охотниками и рыбаками. На многих его фотографиях запечатлен процесс рыбной ловли.
Конечно, Русин был типичным городским фотографом. Предположительно, родился он в 80–90-е годы XIX века. Успел застать старую жизнь. Снимал купцов, первых лиц Судиславля, делал портреты зажиточных семейств, снимал пейзажи, городские достопримечательности.
По его снимкам мы можем понять, какой зажиточный был наш Судиславль. Чего только стоят винокуренные заводы купцов Папулиных.
С приходом Советской власти Русин продолжил фиксировать жизнь Судиславля. Мы видим Торговую площадь, на ней – Первомайская демонстрация. Похоже, это конец 1920-х. Судиславль тогда еще не растерял своей милоты.
Красноармеец на коне, баба держит ребенка, а у них под ногами путается курица. Тут же с трибуны партийные активисты выкрикивают речевки.
В 1930-х Владимир Иванович снимает портреты. Много. Портреты простых горожан. Своей студии у него никогда не было. Он фотографировал или у себя дома, или на улице, у бревенчатой стены, на которую натягивал простынь, или ходил по домам.
Фотографии у стены интересны – Русин, видимо, запечатлевал рабочие артели – с пластин на нас смотрят суровые мужики в грубой рваной одежде, с грязными руками.
Упаковки фотопластин датированы концом 1930-х годов или 1940 годом. На снимках очень много молодых людей. У многих из них значки Осоавиахима, значит, уже прошли подготовку.
Мы знаем, что их ждет буквально через несколько лет, от осознания их судьбы – мороз по коже. Сам Владимир Русин не пережил войну. Он умер в родном городе от голода. Город обнищал, заказов не стало. Кто мог позволить себе фотографироваться в войну?»
