Замкнуться в своем горе – страшно. Но высказать прямо тоже бывает страшно. Если родители так называемых «особых детей» не справляются со своими душевными переживаниями, это сказывается и на них, и на их ребенке. Санкт-Петербургский арт-психотерапевт Александр Николаевич Колесин – автор нескольких методик творческой реабилитации детей-инвалидов и хорошо известен специалистам в различных регионах России. Особенность его видеошколы «Семь Я» в том, что это именно семейный проект, в котором работа с родителями имеет, по крайней мере, не меньшее значение, чем работа с детьми.
Как и в других своих методиках, здесь Александр Николаевич использует произведения искусства, как поводы для высказываний, как способы переосмысления его клиентами собственных жизненных путей и ориентиров. В данном случае этими произведениями становятся художественные фильмы, в которых либо кто-то из героев является особым человеком, либо особые люди присутствуют среди актерского состава.
Александр Колесин: Начиная с 1995-го года по приглашению Санкт-Петербургской ассоциации общественных объединений родителей детей-инвалидов ГАООРДИ я в качестве специалиста-аниматора участвовал в региональной программе летнего оздоровительного отдыха особых детей. Но в процессе этих занятий я задумался и о работе с родителями.
В оздоровительном комплексе «Зеленый огонек» под Лугой был оборудован видеосалон, в котором по вечерам родители со своими детьми смотрели фильмы. Некоторые родители приносили свои видеокассеты. Тогда я впервые познакомился с такими фильмами, как «Форрест Гамп», «Человек дождя», «Маска» (не тот, где главную роль играет Джим Керри, а тот, где мать главного героя играет Шер). Меня поразило то, как эти фильмы смотрели дети и подростки с тяжелыми нарушениями физического и психического здоровья, и было интересно, что они видят, что происходит у них в головах и в сердцах.
Также я наблюдал, как смотрели эти фильмы родители, и увидел, что родители крайне нуждаются в отработке эмоционального отклика. Посмотрев фильм, он хотели поговорить об увиденном и, одновременно, сравнить выдуманную кинокартину со своими проблемами. Процесс оказался очень тяжелым и крайне болезненным. И у меня возникло предположение: посмотрев фильм, разойтись, а на следующий день собраться на обсуждение только взрослым – специалистам и родителям.
– Как впоследствии эта программа была организована?
– К 1998-му году опыт групповой работы с родителями подсказал мне некоторые важные моменты. Во-первых, обсуждения могут превратиться в источник конфликтов между родителями, ибо культура дискурса у многих людей отсутствует. Так что надо соблюдать технику психологической безопасности.
Здесь я просто применяю свои навыки психолога, модерируя отношения в группе, не позволяя людям переходить в зону конфликта. Во-вторых, субъективность восприятия художественного фильма (по сути, эстетического текста) настолько искажает то, что пытались выразить создатели фильма, что если не задавать какие-то рамки во время обсуждения, то можно дойти до безумия.
Иногда во время дискуссии возникало впечатление, что люди, вспоминая сцены из фильма, смотрели разные картины. Приходилось давать понять: «Не верь глазам своим; вещи не такие, какими они кажутся». При этом я понимал, что смысловые аберрации («обманки»), возникающие при восприятии фильма, диагностируют психологическое состояние человека.
В-третьих, выяснилось, что нужно вводить цензуру на видеоматериал. Есть фильмы, непригодные для позитивной работы с особыми детьми. Например, «Дом дураков» Андрея Кончаловского или «Идиоты» Ларса фон Триера. Есть фильмы, которые необходимо показать, но в них есть сюжетные «навороты», которые особому ребенку лучше не видеть. Например, сцена повешения главной героини «Танцующей в темноте» того же Ларса фон Триера.
Поначалу мы смотрели фильмы сразу вместе с детьми. Потом я обнаружил, что фильм лучше смотреть сначала без них. Попробовав работать по найденному алгоритму, я вышел на технологию, которую назвал видеошколой «Семь Я». Необходимо совершить, как минимум, семь последовательных шагов, во время которых семь раз меняется социально-психологическая позиция человека при работе с художественным текстом, под которым в данном случае понимается кинематографическое произведение.
Первый шаг: первичное взаимодействие с художественным текстом. Оно осуществляется вместе родителями и специалистами. Происходит первичное эмоциональное восприятие текста.
Второй шаг: промежуточная рефлексия. То есть это первое обсуждение, на котором лучше всего говорить только о своих переживаниях, сбрасывая эмоциональные перегрузки. Так происходит отработка символов и образов, вызванных художественным текстом. Во время обсуждения фильма выбираются темы, сюжетные линии, наиболее заинтересовавшие зрителей и вызвавшие наиболее спорные суждения.
Этот второй шаг с разрешения участников программы записывается на видеокамеру или диктофон. После этого надо, как минимум три дня, потратить на расшифровку записей.
Третий шаг: рациональный анализ эмоциональной рефлексии. Все участники программы смотрят записанное на камеру обсуждение и анализируют то, что мы «набредили» на первой сессии. Здесь особенно важна роль психолога-модератора, добивающегося перехода от тупиковых монологичных суждений к диалогу участников.
Просмотр видеозаписей обсуждения позволяет аудитории убедиться в том, многие суждения вызваны не кинокадрами, а «картинками», застрявшими в сознании зрителя на разных этапах болезненных переживаний инвалидизации собственного ребенка. Тогда я предлагаю просто успокоиться и убеждаю взрослых людей посмотреть фильм еще раз.
Четвертый шаг – вторичное взаимодействие с художественным текстом. Во время этого шага происходит гармонизация эмоциональной рефлексии и рационального анализа. По моим многолетним наблюдениям, заинтересованные люди приходят на вторичный просмотр фильма с огромным интересом, некоторые – уже с авторучками и блокнотами: они начинают работать. И только после этого шага я предлагаю посмотреть фильм вместе с детьми.
Это пятый шаг, во время которого происходит взаимодействие с художественным текстом на фоне эмоциональных переживаний детей. Я прошу родителей наблюдать за ребенком, замечать его высказывания, выкрики, телесные движения, на что ребенок реагирует, в какие моменты хочет выйти из зала, например, в туалет, поесть или переодеться.
Шестой шаг – творческая рефлексия. Все участники видео-школы собираются на творческую мастерскую, во время которой взрослые и дети, обычные и особые люди воплощают символы и образы, вызванные фильмом, в собственные художественные продукты. Люди рисуют, делают аппликации, пишут стихи или эссе, снимают на видеокамеру сюжеты. Но сначала задается тон: мы читаем стихи уже известных поэтов, слушаем музыку, а потом решается, кто с кем, как и над чем будет работать.
Здесь нельзя «давить» на особых, в этом заключается суть арт-терапевтической работы. Мы изначально договариваемся, что все получившиеся произведения станут достоянием всех участников группы, что все участники и приглашенные зрители могут нас послушать, посмотреть наши рисунки, почитать наши тексты. Так происходит публичная презентация результатов творческой рефлексии.
И здесь сразу все становится видно – кто вторичен и «паразитирует» на клишированных символах или чужом изобразительном материале, а кто, наоборот, открыт к самовыражению, самостоятелен в мыслях и искренен в чувствах.
Наконец, седьмой шаг – осознание собственных творческих возможностей. Что-то наверняка происходит с особыми детьми, их родственниками, специалистами за пределами пространства видео-школы через некоторое время – через неделю или месяц. Это «что-то» – опыт собственного эстетического и художественного освоения жизни.
Очень важно, что во время сессий раскрываются творческие потенции взрослых людей – чаще всего матерей. Ведь, как правило, они большую часть времени и сил отдают своим детям. Одна из участниц программы прислала мне через 5 лет после прохождения видеошколы сборник своих стихов. Еще одна мама особого ребенка стала художественным фотографом.
Название «Видеошкола «Семь Я»» появилось еще в 1998-м году. Тогда же начала складываться коллекция, которая поначалу представляла собой чуть больше 40 фильмов. Я их покупал, выменивал, переписывал… Люди мне помогали – например, два фильма специально перевели, озвучили и подарили нашему центру. Сейчас в моей видеотеке, благодаря интернету, больше 180 фильмов, и каждый год их количество прибавляется.
Я работаю только с теми, кто хочет душевно трудиться. Те, кто привык воспринимать кино, как «жвачку» или «мыло», либо те, чье интеллектуальное и эмоциональное развитие не позволяет им работать в нашей программе, они не мои клиенты.
В Центре творческой реабилитации при ГАООРДИ мы сформировали концепцию творческой реабилитации и технологические карты программ, обращенных к скрытым творческим способностям как особых, так и обычных людей. Видеошкола была своего рода завершением этого процесса, а некоторые семьи подготовила к партнерству.
В 1999-м году во время летней программы отдыха группа из 17 семей сплотились в общественную организацию, поставившую своей целью поддержку творческой реабилитации своих детей. Практически все их дети стали заниматься в художественных студиях – стихосложения, керамики, рисования. Для общества, возможно, не важны скрытые дары этих людей, но для них самих – это мгновения счастья, когда просыпается их сущностное «Я».
До 2004-го года я практиковал эту программу, как директор Центра творческой реабилитации при ГАООРДИ, а после этого регулярно провожу в регионах России выездные семинары с особыми детьми и их родителями. Всегда на первое занятие приходит несколько десятков родителей и специалистов, а приблизительно половина из них остается трудиться в проекте. Этот труд – реальная душевная работа – а не посиделки и не коротание досуга.
– Чем вы руководствуетесь, утверждая, что ваша интерпретация не так же субъективна, как интерпретация родителей?
– Хороший вопрос! За много лет до всей этой истории, когда я учился в Новосибирском педагогическом институте, я посещал кружок философии – то, что сейчас назвали бы факультативом. У нас был гениальный учитель – философ Владимир Петрович Тыщенко, выпускник Ленинградского университета. И вот тогда, в 1970-е годы, у нас появилась первая кинокамера, и некоторые наши обсуждения мы снимали на пленку. Потом, спустя некоторое время, мы просматривали отснятый материал.
Мы останавливали в определенных местах кинопроектор и обсуждали наши суждения и способы дискурса. Мы видели себя со стороны, видели свои логические ошибки, перехлест эмоций и так далее. Порой на втором обсуждении кто-то высказывал нечто, диаметрально противоположное тому, что он говорил на первом обсуждении. Такое было со всеми нами.
Мастер учил нас тому, что мы можем ошибаться, учил нас пониманию сложности любого текста, возможностям интерпретации текста и способам усвоения текстового конструкта. Не прошло и 30-ти лет, как я вспомнил уроки Владимира Петровича и попробовал таким способом снять негативные последствия субъективизма при восприятия художественного фильма. И так я доказывал людям, которые настаивали на своем субъективном мнении, что они не замечают реальных деталей произведения.
Всякий раз, когда человек высказывал свою неверную или агрессивно-субъективную интерпретацию, я спрашивал: «В каком кадре фильма мы можем это посмотреть, в какой мизансцене вы это увидели?» Мне удавалось, как следователю, уличить большинство смотрящих, что они увидели не совсем то, что было показано.
– При упомянутом вами неумении работать в диалоге такое уличение не вызывало ли негативной реакции?
– Людям свойственно защищать свое личное пространство, в том числе информационное. Но, при этом, надо понимать: человек искренне обижается, когда его сознательно ввели в заблуждение. А если показать человеку, что он просто неверно запомнил какую-то сюжетную линию или ошибся в некоторых деталях, прокручивая заново фрагменты фильма, то обида не формируется.
Моим партнерам по диалогу я даю понять, что надо не спорить с пеной у рта по поводу интерпретации того или иного сюжета, а просто снова просмотреть фрагмент. Только после этого можно рассуждать о логике или, наоборот, об алогичности поведения персонажей фильма. Таким способом мне удавалось выделить из собравшихся группу родителей, готовых к диалогу. А те, кто был не готов к равноправному партнерству, уходили, страшно недовольные, и потом я с ними не встречался.
– Какова основная цель программы?
– Во время освоения вышеупомянутых шагов видеошколы человек из простого посетителя видеосалона становится сначала рассерженным зрителем, потом – интеллектуальным исследователем, потом – художественным критиком, потом – обеспокоенным родителем, потом – практикующим психологом, потом – помогающим наставником, а в результате – сам становится создателем нового художественного текста.
Цель программы – освободить в человеке скрытые творческие силы. Адекватная реакция на художественный вымысел, освещение эстетических и этических ценностей – это все технологии. Смысл же в том, чтобы в процессе дискурса человек научится регулировать свои эмоциональные состояния и психологические переживания, использовал проговаривание сюжетных линий и мизансцен, анализ поведения киноперсонажей как свой личностный тренинг.
Во время обсуждений экранных коллизий люди отрабатывают свои болезненные состояния, изживают последствия психотравм, о которых они не хотят либо не могут говорить напрямую. И им становится легче. В этом и цель программы.
– С какими психологическими проблемами родителей особых детей вам чаще всего приходится сталкиваться?
– Рождение особого ребенка – это горе, которое люди переживают по-разному. Но большинство проходит определенные стадии: подавленность, возмущение, обида: «За что мне такое наказание?»… Отголоски этих неотработанных переживаний, как вторичные землетрясения, потом отзываются тяжелыми деформациями семьи.
Вот пример: мать особой девочки была сбита насмерть автомобилем, а ее дочь прожила после этого с бабушкой всего два с половиной года. Мама, будучи образованным человеком, профессиональным медиком, лидером общественной организации, не отработала ситуацию горя, не «отпустила» дочь тогда, когда из ребенка стала перерастать во взрослого человека, не ослабила симбиотическую связь с дочерью. Мама ушла в иною жизнь, дочь не смогла выжить без нее.
А как научить «отпустить»? Один из арттерапевтических вариантов предполагает на примерах героев художественных фильмов показать родителям образные модели поведения в семье с особым ребенком: как важно жить своей жизнью и давать жить своему ребенку его жизнь, как преодолевать стремление к гиперопеке. Например, в мелодраматическом фильме «Другая сестра» представлен вариант создания семьи двумя молодыми людьми, имеющими нарушения интеллектуального развития.
– Бывало ли в вашей практике такое, что человек, переживающий свою ситуацию по-своему, обвиняет тех, кто переживает эту или подобную ситуацию по-другому?
– Конечно. Это и есть тот самый монологизм: «Только я прав, только я все правильно понимаю, только я достоин того, чтоб меня слушали». Способность к диалогу у человека необходимо развивать. Некоторые люди способны и готовы к обучению.
– Что должно быть и чего не должно быть в фильме, используемом в работе видео-школы?
– С тех самых пор, как я начал работать в сфере творческой реабилитации, я всегда утверждал, что возможен не только позитивный, но и негативный результат арттерапевтического вмешательства. Есть арт-терапия, но есть и арт-фобия.
Произведения искусства, вне зависимости от жанра и средств выразительности, могут вызывать как позитивные, так и негативные эмоции. Если я позиционирую себя артпсихотерапевтом, то я должен щадяще относиться к психике своего клиента, не нарушать его хрупкое равновесие, не вызывать цепную реакцию саморазрушения личностного ядра клиента.
В фильме не должно быть насилия ради насилия, секса ради секса, то есть всего того, что разрушает. Наша цель – делать все для того, чтобы структурировать, систематизировать эмоции, чувства, переживания и тем самым гармонизировать психику особого человека. Все, что разрушает, приводит к неразрешимым противоречиям, антиномиям, из которых нет выхода, невозможно использовать в работе с особыми людьми.
Есть фильмы, которые мне знать необходимо, но работать сними в детской и подростковой аудитории нельзя, так как можно разрушить ценностную ориентацию ребенка, в этих случаях этика вступает в непреодолимый конфликт с эстетикой.
Работая с любыми технологиями творческой реабилитации, мы останавливаемся на деталях. Фиксация на деталях, событиях, героях позволяет человеку гармонизировать его личностное ядро. Оно чаще всего здоровое, и вокруг этого ядра нужно выстраивать положительную систему ценностей, представлений, суждений.
Это тонкая душевная работа, включающая и все возможности интеллекта. Родители видят, как обсуждают фильмы их дети. Дети открываются родителям с неожиданных сторон. Главное тут – не одергивать ребенка, не говорить ему, что он рассказывает не то, что можно рассказывать. И тогда они выдают про самих себя такую важную информацию, что я могу на индивидуальных беседах с родителями обращать их внимание на те или иные моменты. «Ребенка волнует какая-то тема, а вы ее не видите или стыдливо обходите или загоняете вглубь себя».
