Ничто в истории Европы не напоминало Страшный Суд больше, чем эпидемия чумы. Самый ужасный из сказочных персонажей северной Европы – черная старуха с метлой и граблями – чума, буквально выкосившая эти места. Трупы людей, умерших от чумы, к ужасу живых стремительно чернели и напоминали по цвету уголь — отсюда и появилось название «черная смерть».
| Справка. Чума – острое инфекционное заболевание человека из группы карантинных инфекций, проявляющаяся тяжелой интоксикацией, поражением кожи, лимфатических узлов, легких и других органов. Передается от грызунов человеку (переносчиком являются блохи) либо воздушно-капельным путем (от человека к человеку). Заболевание отличается высокой смертностью, склонностью к рецидивам и частым возникновениям осложнений.
На территории средневековой Руси чума впервые появилась в 1352 г. Летом 1352 г. «черная смерть» охватила Псков. Эпидемия сразу приняла огромные размеры. Смерть не разбирала ни возрастов, ни полов, ни сословий. Количество умерших было так велико, что их не успевали хоронить, хотя в один гроб клали по 3–5 трупов. Богатые раздавали свое имущество, даже детей, и спасались в монастырях. Взявшие вещи из зараженных домов сами заболевали и умирали. Смерть была «наградой» тем, кто ухаживал за больными или помогал хоронить мертвых. Обезумевшие от ужаса псковитяне послали послов в Новгород к епископу Василию с просьбой приехать к ним и умолить разгневанного ими Бога. Епископ явился, обошел город с крестным ходом и затем направился домой, но по дороге умер от чумы. Новгородцы устроили своему владыке пышные похороны, выставили тело его в соборе Софии, куда явились толпы народа прощаться с умершим. Через короткое время в Новгороде вспыхнул такая же ужасная эпидемия чумы, как и в Пскове, возникшая, как тогда считали, от соприкосновения массы людей с трупом епископа. В течение 15 лет чума распространилась на Ладогу, Суздаль, Смоленск, Чернигов, Киев и по всей Центральной Руси (1363—1365), не пощадив и Московского княжества где «быстрой смертью» умерли митрополит Феогност, Великий князь Симеон Гордый с детьми и тысячи жителей.
Вплоть до конца ХIХ века со стихийно возникающей пандемией чумы ничего нельзя было сделать, пока русский ученый В.А. Хавкин не создал вакцину. «Чума не очень страшна… – писал его современник А.П.Чехов. – Мы имеем уже прививки, оказавшиеся действенными, которыми мы, кстати сказать, обязаны русскому доктору Хавкину. В России это самый неизвестный человек, в Англии же его давно прозвали великим филантропом». Много лет спустя авторы статей и некрологов назовут Владимира Хавкина «апостолом профилактических прививок». Он до конца своих дней пропагандировал мысль о том, что мир может быть освобожден от заразных болезней с помощью массовой вакцинации. Сравнение с апостолами тем актуальнее, что, как и многие проповедники христианства, Хавкин был побит камнями весной 1893 года. Это произошло в Индии. Крестьяне воспротивились прививкам и в ответ на уговоры врачей стали угрожать и бросать камни. Во время страшной эпидемии в Бомбее ученый создал противочумную вакцину и испытал ее на себе. Чтобы убедить медиков в безопасности вакцины, Хавкин зачитал сотрудникам Медицинского колледжа дневник самонаблюдений, который он вел с момента прививки. В ответ на призыв коллеги преподаватели и студенты колледжа – индийцы и европейцы – единодушно сделали себе прививку. Лаборатория Хавкина в Бомбее в 1925 году была реорганизована в Институт Хавкина, ставший крупнейшим центром по изучению бубонной чумы и холеры в Юго-Восточной Азии. (По книге: М.Поповский «Судьба доктора Хавкина» М., 1963г.) |
Экспериментальные работы с возбудителем чумы в России были начаты в 1896 г. в Санкт-Петербурге в Императорском Институте Экспериментальной Медицины (ИИЭМ). В институте в 1897 г. Было налажено производство сыворотки, для чего использовали лошадей из конюшни патрона института принца А.П. Ольденбургского. Животных перевозили через Большую Невку в ИИЭМ (Аптекарский остров) на лодке. Культуру возбудителя чумы прислали из Парижского института Пастера. Уже в 1898 г. началось производство убитой чумной вакцины («лимфы Хавкина»). Однако еще до заболевания чумой в лаборатории в Вене, принц Ольденбургский используя свое влияние при дворе, добился передачи ИИЭМ форта «Александр I» на Большом Кронштадтском рейде у западного конца острова Котлин, на котором находится город Кронштадт.
Форт «Александр I». Верхняя фотография сделана в 1907 г., нижняя — в 2003 г.
В январе 1897 г. военный министр дал свое согласие на передачу форта, а в декабре 1898 г. принц приказал перенести туда все работы по чуме. Форт «Александр I» представляет собой громадное здание, сложенное из гранитных глыб, выпуклой стороной обращен на Большой рейд. В стороне, обращенной к Кронштадту, находится маленькая пристань. В 1860-х гг., с распространением нарезной артиллерии, форт утратил свое боевое значение и использовался в качестве склада мин и боеприпасов, в 1896 г. выведен за штат. Во время реконструкции форта в чумную лабораторию амбразуры для пушек, высеченные в стенах толщиной в сажень, были переделаны в окна.
Кроме лабораторий в форте были устроены комнаты для врачей, конюшня на двадцать лошадей, , склады сена и овса, две кремационные печи, предназначенные для сжигания трупов, павших от чумы лошадей, мелких животных, навоза и всех отбросов; в них также сжигали тела врачей, умерших от чумы. Здесь же помещались комнаты для мелких животных — белых мышей, крыс, морских свинок и кроликов, паровой стерилизатор, прачечная, баня, электрическая станция и другие службы.
Штат лаборатории составляли: 3 врача (заведующий и 2 помощника), заведующий хозяйством (обычно это место оставалось вакантным), письмоводитель и 30 служителей, в том числе две прачки, два повара и лакей при квартирах врачей.
Перед Первой мировой войной основные кадры военных эпидемиологов и инфекционистов в России проходили подготовку на курсах в «Особой лаборатории».
Служительский персонал форта в 1907 г.
Для сообщения с берегом у лаборатории имелся собственный небольшой буксирный пароход-ледокол и лодки, зимой же сообщение происходило на санях. Питьевая вода на форте была дистиллированной. Отопление паровое, освещение электрическое. «Особая лаборатория» представляла собой режимное учреждение, где часть сотрудников носила военную форму. Образ жизни на форте был однообразным и суровым. Город Кронштадт не представлял для врачей никакого интереса, а посещение Петербурга отнимало у них много времени. Служители ездили в Кронштадт с субботы на воскресенье, а врачи — раз в одну или две недели в Петербург, причем один из врачей всегда оставался на форте.
Главной целью создания лаборатории было приготовление чумной вакцины и противочумной сыворотки. С 1905 г. деятельность лаборатории расширилась: она занималась также холерой и брюшным тифом. Вакцину Хавкина производили в количестве 200 тыс. доз в год.
Вскрытие верблюда (обращает внимание отсутствие масок, защищающих органы дыхания)
Сыворотки и вакцины, произведенные на форте «Александр I», поставлялись в Австро-Венгрию, Бельгию, Бразилию, Португалию. На международном рынке цены на эту продукцию были ниже, чем у пастеровского института и его филиала в Бомбее, где работал доктор Хавкин.
За блестящие и приоритетные экспериментальные данные исследователям форта приходилось платить самым дорогим из того, что у них было — жизнью. Лабораторные заражения ученых чумой начались практически одновременно с опытами по инфицированию животных. Но и эти трагедии позволили им собрать уникальный научный материал.
Заведующий Особой противочумной лабораторией Института экспериментальной медицины, Владислав Иванович Турчинович-Выжникевич заболел 3 января 1904 г. острым лихорадочным заболеванием, сопровождавшимся сильным ознобом и рвотой. Температура в этот день к вечеру поднялась у него до 40°С и держалась на такой высоте с небольшими колебаниями в течение следующих суток. Немедленно после обнаружения истинного характера болезни директор Института экспериментальной медицины С.Н. Виноградский сделал распоряжения о принятии экстренных мер. По приказанию А.П.Ольденбургского комендантом форта назначен генерал-майор князь Г.И. Орбелиани, который прибыл на форт 6 января вечером и оставался там до 22 января, дня снятия карантина и объявления форта благополучным.
Из расспросов сотрудников Заболотному удалось узнать, что с 28 по 31 декабря больной занимался опытами заражения животных через легкое распыленными культурами и участвовал в приготовлении чумного токсина путем растирания тел чумных микробов, замороженных жидким воздухом. Оба эти эксперимента могли стать причиной заражения Выжникевича.
По распоряжению коменданта у дамбы («нейтральная зона») вывесили надпись о воспрещении входа и провели в помещение форта сигнальный электрический звонок. Принятие всего привозимого производилось в присутствии «чистого врача» и жандарма, которые наблюдали за исполнением карантинных правил во время отпирания ворот форта. Все остальное время ворота форта были заперты на ключ, который хранился у коменданта форта. «Чистый врач» заведовал, кроме принятия провизии, сообщениями по телефону и наблюдал за здоровыми.
Никаких вещей, денег, с форта не посылалось, за исключением корреспонденции, которая предварительно штемпелевалась, дезинфицировалась вместе с почтовым ящиком и вынималась оттуда посланцем из города. С первых дней над всеми здоровыми сотрудниками, ввиду возможности дальнейших заболеваний, был учрежден медицинский надзор с ежедневным осмотром и двукратным измерением температуры. Кроме того, врачи и весь персонал форта получили предохранительные прививки сыворотки. Вслед за введением сыворотки на второй неделе у многих появились эритематозные сыпи, крапивница и боли в суставах с повышением температуры. Но никто из привитых не заболел.
В день смерти Выжникевича у фельдшера заразной лаборатории Поплавского, ухаживавшего за больным, обнаружено повышение температуры и общее недомогание. Дальнейшее течение заболевания показало, что болезнь Поплавского следует считать чумой. У него наблюдались острые явления со стороны легких. Выделить чумную палочку из мокроты не удалось. Однако проба крови дала у Поплавского резкий положительный результат. Благодаря энергичному, рано начатому лечению сывороткой он выздоровел.
Через 3 года жертвой чумы на форте стал доктор М.Ф. Шрейбер. По версии его коллеги, доктора Н.М. Берестнева, заражение чумой произошло при следующих обстоятельствах. 12 февраля 1907 г. Шрейбер собирал эмульсии чумных микробов. Для этой цели в лаборатории при работе с возбудителями чумы употреблялись пастеровские пипетки не с одной ватной пробкой, а с двумя. Однако из-за большого количества опытов, Шрейбер, использовав все имеющиеся у него под руками такие пипетки, вместо того чтобы потребовать новых, стал продолжать работать с обыкновенными пипетками и, случайно, набрав много эмульсии чумных бацилл в пипетку, замочил вату; при этом, вероятно, микробы попали в рот. Шрейбер промыл ротовую полость, но никому о происшедшем не рассказал и сыворотки себе не ввел.
В этот же день он съездил в Кронштадт и сильно продрог. 14 февраля вечером Шрейбер почувствовал общее недомогание, озноб, ломоту в ногах, небольшой насморк, ничего не ел за ужином, вечером у него поднялась температура, но и тогда он ничего о происшедшем с пипеткой не рассказал, почему недомогание его было приписано простуде. После исследования мокроты в чумном характере заболевания не было сомнения, больной был переведен в самую большую и светлую комнату-лабораторию на третьем этаже, откуда были вынесены все лишние предметы и инструменты. Известие о результате исследования мокроты Шрейбер принял с виду спокойно, но заметил при этом: «Теперь вы переводите меня наверх, а потом отнесете вниз в печку». На какое-то время он почувствовал себя хорошо и даже побрился. Надев валенки и полушубок, сопровождаемый врачами, бодро, без одышки и без кашля перешел в третий этаж, где и лег в приготовленную для него постель. Исход болезни был для него ясен, о чем он и заявил Н.М. Берестневу. Как раз перед заболеванием Шрейбер составлял для своей диссертации главу о серотерапии чумы и был прекрасно осведомлен об исходе чумных пневмоний. Поэтому он сильно протестовал против введения ему сыворотки, признавая ее бесполезность при данной форме чумы. В этот же день больной в полном сознании сделал свои распоряжения на случай смерти. 16 февраля днем сильный кашель, обильная мокрота с меньшим содержанием крови в первую половину дня. Больной не отпускал своих коллег от себя, много говорил и был в полном сознании; в 11.30 ночи наступила смерть – всего через три дня после начала заболевания.
На другой день, спустя 15,5 часов после смерти, тело Шрейбера перенесено в цинковом гробу вниз в помещение, где помещалась сжигательная печь, вскрыто Н.М. Берестневым на столе, поставленном вблизи отверстия печи и после вскрытия сразу же сожжено.
Печь и урна с прахом доктора Шрейбера
На вскрытии тела Шрейбера, Берестневу помогал доктор Л.В. Падлевский, который по окончании вскрытия почувствовал жжение возле ногтя указательного пальца правой руки, где заметил небольшую заусеницу, но промолчал. На следующий день, к вечеру, Падлевский почувствовал ломоту в правой руке и в правой половине тела, что было им объяснено сильной мышечной работой утром при расчистке снега.
Ночью 20 февраля Падлевский почувствовал ухудшение общего состояния и боль под мышкой; он измерил температуру, которая оказалась высокой, под правой мышкой прощупывался пакет очень болезненных припухших желез величиною с лесной орех. Явления бубонной чумы были на лицо, и ему сейчас же, около 4 часа утра, была введена сыворотка.
Доктор Л.В. Падлевский, больной чумой. Лечащие врачи: в центре — Н.М. Берестнев, справа — И.З. Шурупов, слева — И.И. Шукевич
Как только в мокроте доктора Шрейбера был обнаружен возбудитель чумы, ворота форта были заперты на ключ со всеми, кто в данный момент там находился. Началась изоляция форта. Связь с внешним миром осуществлялась по телефону. Письма, газеты и провизия привозились по утрам на извозчике и клались на снег возле пристани; когда извозчик удалялся, открывались ворота и привезенное доставлялось на форт. Провизия заказывалась с вечера по телефону в одном из магазинов, хозяин которого был так любезен, что закупал в городе все, что у него просили и отсылал с почтой и газетами на форт. Письма с форта, которые к тому же писались только здоровыми сотрудниками, дезинфицировались, на них ставился соответствующий штемпель, марки наклеивались уже на почте. Письма эти в особой металлической плетенке выставлялись привозившему провизию, который их и отвозил на почту. Ключ от ворот находился у заведующего лабораторией Берестнева. Больные и лица, ухаживавшие за ними, были изолированы на третьем этаже лаборатории, где имелись самые большие и светлые комнаты. Второго больного, доктора Падлевского, поместили в ту же комнату, где лежал Шрейбер, но предварительно тщательно дезинфицированную. Хотя он не представлял никакой опасности для окружавших его; тем не менее 10-дневный карантин был начат только после того, как температура у него спала, бубоны совершенно рассосались и он мог считаться совершенно выздоровевшим. 15 марта карантин закончился, и форт объявили благополучным по чуме. Во время карантина была произведена тщательная дезинфекция форта и сжигание малоценных предметов, приходивших в соприкосновение с больными; остальные предметы были дезинфицированы паром или формалином.
«Черная лаборатория» для производства возбудителя чумы
О деятельности лаборатории после Русско-японской войны известно мало. С началом Первой мировой войны научные исследования в «Особой лаборатории…» почти прекратились, но вакцинно-сывороточное дело усиленно развивалось. А.А. Владимиров, наладивший одно из первых в мире массовых производств сывороток и вакцин, был назначен заведующим военно-санитарным отрядом Петроградского железнодорожного узла, с возложением на него санитарных и эпидемиологических задач как на Северном фронте, так и в прилегающих к нему тылах. Д.К. Заболотный в 1915 г. назначен главным эпидемиологом армии и налаживал эпидемиологическую и санитарно-гигиеническую службу практически на всех фронтах. Другие сотрудники ИИЭМ также оказались мобилизованными в армию. Е.С. Лондон в течение двух лет работал в бактериологических лабораториях при военных госпиталях под Ригой, а с 1916 г. был переведен в форт, где занимался разработкой приемов очистки токсина столбняка, так как противостолбнячная сыворотка была жизненно необходима для армии. После ранения в «Особой лаборатории…», в 1915 г., оказался военный врач А.А. Садов. В конце войны там начала свою научную деятельность З.И. Михайлова, впоследствии старший специалист Биотехнического института РККА.
Февральская революция 1917 г. привела к отставке А.П. Ольденбургского с поста попечителя ИИЭМ (9 марта). В конце 1917 г. при таинственных обстоятельствах профессор А.И. Бердников вывез из форта «Александр I» культуры возбудителей чумы и холеры в Саратов. Летом 1918 г. баржа с частью оборудования «чумного форта» пришвартовалась к Саратовскому порту. Осенью Совет лабораторных работников города принял решение о создании здесь первого в стране противочумного института «Микроб» (современное название «Российский научно-исследовательский противочумный институт «Микроб»). Бердников становится во главе нового института. Однако он не ставил себе задачу восстановить «Особую лабораторию…», а лишь реализовал существовавшую еще до войны идею создания в Саратове бактериологического института «областного типа» (классификация того времени) на базе медицинского факультета Саратовского университета. Через год с небольшим Бердников эмигрировал.
Вопреки разрухе гражданской войны новый институт быстро встал на ноги. Этому способствовали, с одной стороны, масштабная холерная эпидемия и потребности армии в холерной вакцине, с другой — унаследованные технологии получения такой вакцины, разработанные специалистами «Особой лаборатории…» Так появилось на свет отделение бактерийных препаратов института. Назревшая потребность в объединении чумных лабораторий края стала причиной создания чумного отделения института, первоначально располагавшегося в помещении саратовской чумной лаборатории. Теперь «Микроб» обеспечивал потребности страны в чумных сыворотках и вакцинах.
«Особая лаборатория…» стала забытой страницей русской истории. Оставшееся на форте «Александр I» оборудование было разделено между НИИЭМ и Институтом эпидемиологии и микробиологии им. Пастера в Петрограде. В 1919 г. отступающие белогвардейцы частично эвакуировали институт из Саратова в Екатеринодар. Многое из вывезенного Бердниковым из Кронштадта и по крохам собиравшихся на месте оборудования и реактивов, оказалось утерянным.
Сам форт «Александр I» сохранился до наших дней, но заброшен. Налицо следы недавнего пожара. Известно также, что иногда местными властями форт сдается под дискотеки — танцы, музыка, пиво. По свидетельству одного из очевидцев: «Это самое величественное фортификационное сооружение из всех, что я видел. Его внешняя могучесть и неприступность, в сочетании с внутренней разрухой и запустением как нельзя лучше передает ощущение от нашей Родины».
По материалам книги Супоницкого М.В., Супоницкой Н.С. «Очерки истории чумы»
