Кто есть кто в российской благотворительности? Мы продолжаем публикацию интервью с директорами благотворительных фондов.
До недавнего времени многие сироты, а также найденные дети и те, от которых отказались родители, до того, как попадать в приемные семьи или в дом ребенка, по несколько месяцев, а иногда и по несколько лет жили в больницах без какого-либо финансировании со стороны государства. Причиной была переполненность детдомов, а о попытках устроить отказников в семьи никто и не говорил. С помощью фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» ситуацию в Подмосковье удалось изменить, но это только начало большой работы, которая предстоит фонду, и часть из которой уже имеет свои результаты. О том, как можно решать проблему социального сиротства шире, рассказывает президент фонда Елена АЛЬШАНСКАЯ.
Фонды, о которых мы уже писали: |
|
– Расскажите, как появился фонд?
– У меня изначально никакого намерения делать фонд не было. Но в 2004 году мы с ребенком попали в больницу и оказались рядом с палатой отказников. Выяснилось, что эти дети лежат там одни, с ними никто не занимается, они лишены государственного финансирования и им помогает разве что кто-то заботливый из медперсонала или сердобольные мамы, лежащие там со своими детьми. Первым делом я просто начала собирать помощь на всякие детские нужды, вокруг этой помощи собралась первая инициативная группа волонтеров, и мы стали пытаться решать проблему шире.
За два года мы установили сотрудничество с 48 подмосковными больницами, а позже добились того, что им стали выделять финансирование. Постепенно мы сосредоточились на решении других проблем и стали меньше времени проводить в больницах.
– То есть, вы как-то повлияли на законодательство в этой области?
– Да, но только на подмосковное. Местные власти быстро откликнулись, потому что об этой ситуации начали говорить громко и нас многие услышали. Сегодня в некоторых регионах такое финансирование есть, в некоторых нет. Теперь детей меньше держат в больницах еще и потому, что стали больше брать в семьи. Отказники, которых много и которые задерживаются в больницах – это по большей части проблема крупных городов, областных центров, то есть тех мест, где больше приезжих, где больше рожают.
– До какого возраста дети находятся в больницах?
– Дети попадают туда в любом возрасте – от нуля до 18 лет. По закону ребенок – найденный, отказник или сирота, до того как попасть в сиротское учреждение или к приемным родителям, должен пройти медицинское обследование на случай каких-нибудь заболеваний и, если их нет, в течение месяца его переводят дальше. Но по факту дети находились в больницах от нескольких месяцев до нескольких лет. Сейчас, как я говорила, меньше. Если среди ваших читателей есть жители регионов, где проблема все также остро стоит – пусть они обязательно напишут нам об этом.
– Как они попадают в категорию «отказников»?
– «Отказники» – это не совсем правильное название. Детей, оставшихся без попечения родителей, непосредственно отказных не больше 10-15 процентов. Попадают по разным причинам. Бывают семьи, где мама – инвалид, и ей сложно одной ухаживать за ребенком, а в сад или школу его не берут (а бывает, что ребенок не смог бы в обычном, а специализированных, не интернатной системы практически нет). В некоторых случаях проблемы в семьях накапливаются несколькими поколениями, и в результате общего неблагополучия складывается такая ситуация, что родители не справляются. На самом деле, большинство этих ситуаций можно было вовремя предотвратить. Конечно, неблагополучные семьи – это не те, которые мы привыкли видеть в рекламе, но это не значит, что среди них только наркоманы и алкоголики, если им вовремя помогать, ребенка можно сохранить в семье.
– Расскажите, как вы работаете с детьми?
– Мы работаем не только с детьми. Сейчас мы понимаем, что основная помощь должна быть направлена на профилактику сиротства: на помощь семье, на оплату специалистов для этой семьи, например, психологов. Люди не всегда понимают, зачем оплачивать психолога, когда можно эти деньги потратить на игрушки для ребенка или на памперсы.
Ребенка, уже лишившегося семьи и попавшего в учреждение… Но только жизнь в семье способна сделать эту историю историей со счастливым концом и предотвратить дальнейшие проблемы, которые будет уже сложнее решать. Необходима помощь специалистов семьям, только взявшим такого ребенка (уже один раз потерявшего все). Ведь нужно понимать, что родители берут ребенка не столько для себя, сколько для него, а ребенок, многое переживший в жизни, очень часто нуждается в помощи, которую надо уметь ему правильно оказать. Нужны средства на изменение нынешней системы работы с детьми, нужно находить специалистов – и это не так очевидно как простая материальная помощь. Вот, например, ты покупаешь ребенку колготки и видишь результат – он одет, но при этом мы не понимаем, что он по-прежнему одинок.
| Елена Альшанская |
– Какой территориальный обхват у вашего фонда?
– Если говорить о больницах, еще на самом первом этапе мы охватили все подмосковные районы. Сейчас, так как в Подмосковье появилась государственное финансирование, мы постепенно уходим и продвигаемся дальше, в соседние регионы, а иногда еще дальше, например, в Ульяновск, Брянск и недавно даже на Камчатку. Где-то нам помогают волонтерские группы, где-то государство выделило средства. С детскими домами тоже так вышло, что уже давно сложились контакты, и это в основном Подмосковье. А еще у нас есть группы волонтеров в больницах Москвы, обычно нам пишут волонтеры и иногда даже сами больницы обращаются.
– Сколько человек сейчас работает в фонде?
– У нас чуть больше 10 сотрудников и до 700 регулярно работающих волонтеров в 15-ти разных командах. Все началось с помощи больницам. Через некоторое время мы стали заниматься семейным устройством, а затем профилактикой, то есть постарались организовать системный подход. В рамках профилактики мы работаем с семьями при угрозе изъятия и отказа. В рамках семейного устройства у нас есть один большой проект: мы делаем сайты для различных органов опеки и попечительства и для региональных банков данных, содержащих информацию о детях-сиротах. Еще одна служба есть для родителей – это бесплатная горячая линия, охватывающая все регионы РФ. Также мы устраиваем семинары по семейному устройству, бесплатные консультации психологов, юристов для семей, принимающих детей. Еще у нас появился проект по социализации, мы приезжаем к детям более старшим, в сиротские учреждения. А в рамках проекта «Дети в беде» оказываем дополнительную помощь в лечении детей-сирот.
– Сколько детей на сегодняшний день удалось устроить в семьи?
– Всего 500 детей, информация о которых была размещена на наших сайтах. Это не только наша заслуга, работу вели органы опеки. Мы помогали.
– Больше ли стало семейных пар, желающих взять ребенка-сироту?
– Да, их стало больше в последнее время, но это не всегда именно семейные пары, иногда это одинокие родители, бывает даже мужчины. Никаких жестких требований к тому, чтобы принимающая сторона была в брачных отношениях – нет. Конечно, приемных родителей стало больше, потому что эта тема все чаще поднимается в СМИ, и чем более обыденным в обществе становится это явление, тем активнее люди начинают усыновлять детей.
– Расскажите о формах семейного устройства?
– Если коротко – есть усыновление и есть остальные. При усыновлении ребенок становится полностью ваш, приобретает те же права, что и кровный, но теряет все льготы, которые ему может дать государство. Другие формы устройства предполагают именно опеку над ребенком разного типа, то есть по сути вы опекун. Чаще всего опеку выбирают кровные родственники, так как они сохраняют поддержку от государства. Опека составляет около 60 процентов от всех форм семейного устройства. Откровенно говоря, у нас так легко родители лишаются прав, что в этой ситуации очень важно понимать, что у ребенка должно оставаться право на своих кровных родственников, на общение с ними, если это возможно. У нас долго было принято скрывать, что ребенок не родной, но, слава Богу, теперь все иначе. И, таким образом, ребенок терял всякие права на свою историю, свое происхождение, какой бы эта история ни была. Для ребенка это большое потрясение – узнать уже в сознательном возрасте, что он приемный. Гораздо легче, когда он с самого начала приучен к этой мысли, тогда дети доверяют своим родителям и в их отношениях не возникает никакой проблемы. Он воспринимает это как обычное явление, так же, как есть мальчики и девочки, есть люди с разным цветом кожи и так далее. Конечно, это может быть проблемой в подростковом возрасте, но в это время и у обычных детей возникают разные трудности в общении со старшими.
– Насколько сложна процедура оформления опекунства?
– Выносить и родить родного гораздо сложнее и дольше.
– А государство помогает вам в вашей работе?
– Конечно, мы сотрудничаем, у нас другого выбора нет. Но, честно говоря, хотелось бы большего и, в первую очередь, большего взаимопонимания, чтобы государство воспринимало нас как партнера, который хочет добиться перемен к лучшему. Нынешняя система никак не соответствует современному развитию общества, представлению о том, каким должно быть нормальное детство, и в целом она чудовищна по отношению к детям. Мы очень надеемся в этом вопросе видеть в государстве партнера, а не цербера, сидящего на охране старого порядка, чтобы существовали более свободные формы работы, не требующие десятки отчетов о каждом сделанном шаге.
Еще одна ужасная вещь – это новый социальный налог, который мы теперь платим – 26 процентов. С этого года мы должны собрать на треть больше средств на зарплаты (а это не столько сотрудники, сколько наши многочисленные няни к детям в больницах и сиротам на лечении), не для того, чтобы суметь найти больше нянь в больницы, а чтобы отдать эти деньги государству. Люди и так не любят жертвовать, а теперь еще надо объяснять, что нам надо больше пожертвований, надо заплатить социальный налог государству, которому мы помогаем в выполнении его социальной работы.
– Вы пытались добиться каких-то изменений?
– Да, мы обращались к всевозможным общественным организациям, собрали больше 5 тысяч подписей, чтобы этот налог исключили для фондов, занимающихся социальной работой, но нас не услышали. Результат от этого увеличения налога был очень мощный, мы стали на одну треть тратить больше денег, но при этом государство само с этими социальными функциями по-прежнему не справляется. В общем, замкнутый круг.
– Бывали ли случаи, что кто-нибудь из волонтеров забирал детей е себе в семью?
– У нас таких случаев было много. Бывает, люди сомневаются: хотят ли они взять ребенка к себе в семью или нет, и поэтому сначала пробуют себя в волонтерской деятельности. Некоторые совсем не планировали брать детей, а в итоге усыновляли и даже двоих. Есть женщины, взявшие ребенка, но до сих пор остающиеся в строю как волонтеры.
– Люди предпочитают брать детей как можно более раннего возраста. Это правда?
– Тут важно понять, о чьих интересах мы говорим. Если это интерес родителей – то конечно они стремятся взять помладше, чтобы с самого начала его воспитывать, часто, потому что такие дети менее травмированные психологически. Но младенцы уходят в семьи быстро, и на сегодняшний день в семейном устройстве больше всего нуждаются дети более старшего возраста. Вообще, у нас сложилась неправильная ситуация: все построено на интересах родителей – детей выбирают как вещи в магазине, не вникая, какие дети больше всего нуждаются в семье, а это часто дети с какими-то заболеваниями, которым ну никак не выжить в интернатных условиях. Или вот у нас активно разбирают девочек, и остаются мальчики.
– Мальчиков действительно реже забирают в семьи?
– Да. Видимо, существует какой-то стереотип, что девочек легче воспитывать. Чаще всего выбирают блондинок с голубыми глазами европейской внешности и в возрасте до года.
– Из каких людей состоит фонд? Координаторы, волонтеры?
У нас есть сотрудники, но их мало. Волонтер может заниматься абсолютно разными вещами: от помощи детям до финансовых отчетов для спонсоров, то есть делать весь цикл работ. Это очень разные люди, от студентов до пенсионеров. Но большинство – это мамы с маленькими детьми.
– В какой работе ощущается наиболее острая необходимость?
В совершенно разной. Людей, желающих делать что-то яркое и красивое – всегда больше и меньше тех, кто согласен составлять таблицы, вести учет и прочие скучные вещи, то есть заниматься бумажной работой. Или вот люди обычно очень хотят ухаживать за детьми. Но редко себе представляют, что это сложно и делать это надо регулярно – не все выдерживают такой ритм, тем более у многих есть постоянная работа, семьи, родители, дети… У кого-то вдруг все кардинально меняется – он уезжает в другую страну, у кого-то просто становится мало времени. В Москве мы занимаемся пятью отделениями в четырех больницах. Где-то находятся взрослые дети, которых нужно чем-то занять, где-то маленькие, которых надо покормить, отвести на прогулку… Главное – это регулярность, то есть, если за волонтером закреплен определенный день недели, важно, чтобы он его не пропускал.
– Вы помните самый большой срок, в течение которого волонтер регулярно ухаживал за детьми?
– Мы начали работать в больницах Москвы по волонтерскому уходу 4 года назад, и есть волонтеры, которые ходят все эти 4 года – хотя, их конечно, совершенное меньшинство. Бывает, по 2 года, бывает, по несколько месяцев. Мы когда только начинали, мы привлекали волонтеров и в Подмосковье, где дети дольше находились, но потом мы начали учиться, ходить на семинары психологов и выяснили, что на маленьких детях, и так потерявших самого важного взрослого – маму, частое мелькание лиц сказывается плохо. А ведь в больницах все меняется постоянно: у персонала есть смены и так далее. Поэтому для Подмосквья мы полностью перестроили график, теперь мы ищем нянь, которые будут постоянно находиться с детьми и жертвователей для оплаты их труда.
– Бывает ли так, что ребенок очень привязывается к волонтеру и ему тяжело с ним расставаться?
|
Конечно бывает. В Москве дети проходят через больницы очень быстро – в течение месяца или меньше, поэтому скорее волонтеры успевают привязаться к ребенку, а он уходит. Бывает, более старшие дети приезжают из детдомов на лечение, там знакомятся с нашими волонтерами, и те потом поддерживают с ними контакт, навещают.
– Допустим, человек хочет взять опекунство над ребенком, в законодательстве оговорено, какая у него должна быть минимальная зарплата?
Если у человека зарплата не ниже прожиточного минимума для себя и ребенка – этого достаточно. Ограничений по цифрам нет, просто она должна соответствовать возможности вырастить ребенка.
Беседу вела Алена Гетман
Предыдущие выпуски:
Владимир БЕРХИН, фонд «Предание»
