В СИЗО № 4 сидит Дмитрий Тулянинов, инвалид первой группы по зрению. Преступление у него экономическое – кто-то купил квартиру в Москве мошенническим способом и зарегистрировал на него.
У этого человека есть жилье в Москве, где он может отбыть домашний арест, но медкомиссия постановила, что он может содержаться в СИЗО, поскольку не тотально слепой. При этом зрение у него 0,004.
«Когда мы были у него, выглядело это ужасно: камера, где он сидел, была перенаселена – в ней было больше людей, чем кроватей, – говорит Ева Меркачева, член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, член Общественной наблюдательной комиссии Москвы, член Общественного совета ФСИН России.
– Он ходил по ней на ощупь, постоянно врезаясь в железные стойки, не мог сам налить себе кипяток, сокамерники боялись, что он их ошпарит.
Чтобы перемещаться, нужен поводырь, который вел бы его под руку. В СИЗО этого никто из сотрудников не делает. Однажды, возвращаясь с прогулки, он врезался в тележку раздатчика еды, перелетел через нее и сломал руку.
Дело Тулянинова выеденного яйца не стоит, его нахождение в СИЗО просто издевательство».
Чаще всего первоначальную меру пресечения всем арестованным избирают одну и ту же. Позже, когда человек уже находится в СИЗО, он может собрать документы о том, что у него тяжелое заболевание. Медкомиссия их рассмотрит и установит, входит ли его болезнь в список заболеваний, препятствующих содержанию под стражей.
Последнее слово, отпускать человека под домашний арест или нет, остается за судьей.
Судьи боятся брать на себя ответственность
– Судья может отказать, даже если заболевание входит в перечень. От чего это зависит?
– Судья может руководствоваться тяжестью обвинения. Например, не отпустить под домашний арест обвиняемых в убийстве.
Если и обвинение, и диагноз тоже серьезные – например, у подсудимого онкология в терминальной стадии, – суд не хочет брать на себя ответственность, и тогда начинаются «игры». Суд подвергает сомнению заключение комиссии, требует повторное, чаще всего решение вопроса затягивается, и человек умирает.
То есть судьи боятся брать на себя ответственность. Им говорят: «Да, возможно, человек убил, но это еще не доказано – могли ошибиться следователи, дознаватели. Сейчас этот человек точно никому не принесет вреда и не скроется, он просто не может передвигаться». И решение все равно не принимается.
Из последних историй такого рода – парень 25 лет, недавно умер в московском СИЗО № 5.
Он обвинялся в экономическом преступлении – мошенничестве. Это был огромный человек с лишним весом и целым рядом серьезных заболеваний. Первоначально его поместили в СИЗО, но потом комиссия указала на его заболевания, и суд отпустил его под домашний арест. Он пробыл некоторое время дома, но в какой-то момент не явился к следователю на очередной допрос. По его словам, в этот день он просто не смог дойти и просил перенести встречу на другое время.
Однако следователь тут же написал на него жалобу, и парня снова арестовали. После ареста его парализовало, он лежал в камере, ходил под себя, никто не мог подать ему ни утки, ни памперса. В камере стояла невыносимая вонь, другие заключенные отказывались сидеть с ним вместе. Было совершенно непонятно, зачем держать такого человека в СИЗО.
Суд же, ссылался на то, что, несмотря на почти полную парализацию, заключенный успешно заказывает еду в тюремном ларьке и своими почти неработающими руками успешно вскрывает упаковку и съедает то, что заказывал он сам и заказывали ему родственники.
Из этого судья делала вывод, что парализацию он симулирует. Доказать судье, что парализация может быть частичной, было нереально. В конце концов, после многих хлопот правозащитников, его перевели в гражданскую больницу, где он и умер.
Честно говоря, в этой истории меня поразила позиция суда. Судья явно не стремилась разрешить ситуацию – ведь можно было дать подследственному еще один шанс и выпустить домой, можно было договориться со следователем, чтобы допросы проводились удаленно (так иногда делают, если свидетели и даже обвиняемые находятся в другой стране и не хотят приезжать в Россию из опасения, что их арестуют). Но судья просто кинула человека в СИЗО.
– Входят ли в перечень заболеваний, препятствующих содержанию под стражей, диабет, которым болеет Анна Баязитова, и инфаркт и предынфарктное состояние, которые перенес ректор «Шанинки» Сергей Зуев?
– Диабет в этом списке есть только осложненный. Увы, диабетиков в наших СИЗО очень много. Как и людей с инфарктами и инсультами. Например, после нескольких инфарктов у нас продолжает сидеть в СИЗО бизнесмен Борис Шпигель.
Относишься по закону – сам сядешь
– Что происходит в случаях, когда заболевание попадает в перечень, но у арестованного нет жилья в России? Где ему отбывать домашний арест?
– В этом случае его просто никто не освободит под домашний арест. Его посадят в СИЗО без вариантов.
У нас и так освобождают чудовищно мало: например, в прошлом году во всей Москве по состоянию здоровья из СИЗО освободили двух человек!
А главного врача тюремной больницы «Матросской тишины» Александра Кравченко, в которую у нас переводят людей со всего города, прежде чем направить их на гражданскую врачебную комиссию, у нас сейчас самого судят! Якобы он направлял заключенных на медкомиссию, чтобы улучшить условия их содержания.
Естественно, после этого освобождать заключенных боятся не только судьи, но и гражданские врачи. Одно время, когда стоял вопрос об освобождении одного из заключенных, обыски пришли не только в больницу «Матросской тишины», но и в гражданскую больницу.
То есть силовики очень не хотят, чтобы по болезни кого-то освобождали; для гражданских врачей освобождение кого-то может обернуться обвинением во взятке например. Это все – история про жестокость наших следственных органов.
Когда-то я даже писала про судьбу одного из следователей, который работал в центральном аппарате Следственного комитета. Пока работал, этот человек не отпускал практически никого. Потом арестовали его самого, и, когда выяснилось, что у него заболевание, препятствующее содержанию под стражей, его тоже не хотели отпускать; этим занимались спецслужбы. В тот момент он очень удивлялся, что с ним так поступают.
Почему-то наши следственные органы мыслят подследственных если не врагами, то противниками, как будто они находятся на ринге. Дело для них гораздо важнее человека.
Как будто работа следователя не состоит в том, чтобы установить справедливость, или в том, чтобы преступник осознал справедливость наказания, которое он получил. Все проще: дело – это «палка», лишняя «палка» – это способ получить повышение в звании.
– Получается, содержание под стражей – лишний способ надавить на подозреваемого.
– Совершенно верно, это чистой воды шантаж, потому что, среди прочего, в СИЗО больного человека лишают возможности лечиться так, как он бы хотел.
Там нельзя купить лекарства на свой выбор, пойти к врачу не в поликлинику, а в научный центр. Я знаю людей, которые были уверены, что, останься они на воле, они бы успешно вылечились. А в СИЗО – даже если ты добьешься химиотерапии, она будет определенной, и ни за какие деньги другой ты не получишь.
«МРТ в «Матросской тишине» не нужна»
– Какое у нас качество медицины в СИЗО?
– Плохое. Я уже много лет добиваюсь, чтобы в тюремной больнице, которая обслуживает все московские СИЗО, появился аппарат КТ и МРТ. Я сказала об этом даже президенту, но ничего не изменилось, диагностику даже при опухолях мягких тканей до сих пор делают с помощью рентгена. При этом на МРТ в гражданские больницы вывозят очень редко – такую операцию надо согласовать, на нее нужны силы конвойного полка.
Когда по моим следам такой аппарат попросила уполномоченная по правам человека в Москве, мэр города ответил, что с удовольствием его выделит. А потом откуда-то вдруг пришел ответ, что необходимости в таком аппарате нет, потому что всего в год в городе делается восемь таких диагностик.
Откуда появилась эта цифра, я не могу понять до сих пор. И это при том, что о необходимости МРТ нам говорят чуть ли не в каждой камере. У кого-то металлические пластины в голове, у кого-то штифты в позвоночнике, и нужно два раза в год смотреть, чтобы они не сдвинулись. И освобождать людей с такими диагнозами никто не думает.
– Куда обращаться заключенному в СИЗО, если его не лечат?
– Нужно писать уполномоченному по правам человека в России и в регионе, писать в прокуратуру, в центральный аппарат ФСИН. Также информацию о том, что во время заключения под стражей человек лишается возможности нормально лечиться, надо предоставлять судье.
У нас была история с заключенным, которого каждую неделю нужно было вывозить из СИЗО на гемодиализ. Делать это соглашались с трудом, так как у человека не было московской прописки, говорили, что такая процедура положена только москвичам. Хотя как связан центр гемодиализа и прописка, непонятно.
Еще надо понимать, что в заключении, когда исчезает привычное питание и привычный режим, состояние обостряется. Даже привычные лекарства человеку могут передать только родственники, но будет это далеко не сразу.
Состояние тюремной медицины зависит от региона
– Список болезней, по которому человека можно выпустить, корректировали в последние годы? В какую сторону?
– Корректировали, в сторону смягчения. Однако это не меняет ситуацию.
На мой взгляд, в Москве есть несколько десятков человек, которых можно освободить по состоянию здоровья прямо сейчас. Но на практике их даже не вывозят на комиссию; врачи «Матросской тишины» просто боятся. И если даже вывозят, решение об освобождении под домашний арест боятся принимать гражданские врачи.
– Есть ли разница в состоянии медицины в СИЗО и в тюрьмах?
– Все зависит от региона, от позиции главы местного УФСИН. Если где-то плохо с медициной в СИЗО, в тюрьмах и колониях она тоже будет плохая. Еще многое зависит от установки. Если, например, сотрудникам колонии говорят: «В случае чего вызывайте скорую», – это одна ситуация. А если говорят: «Никого в больницу не вывозим, до последнего стараемся делать вид, что ничего не происходит», – другая.
– Можно назвать «особо негуманные» регионы?
– Кировская область, Саратовская, Иркутская.
В одной из колоний Саратовской области парень рассказал нам, как у него заболел зуб. Ситуация, казалось бы, простая, кабинет стоматолога есть прямо в колонии на территории отряда. Но к врачу его не выводили, пока не раздуло щеку.
К врачу его привели месяца через четыре, когда он уже не мог есть. В итоге стоматолог сказал: «Надо удалять», – и удалил ему, один за другим, 11 зубов; об этом остались документы.
Сотрудники колонии потом объяснили нам, что этот заключенный – наркоман, у наркоманов разрушаются зубы, так что его состояние нормально. Сам этот заключенный утверждал, что попробовал наркотики один раз в ранней юности и больше не употреблял.
«Вас посадят и сразу освободят»
– Помимо списка болезней, несовместимых с заключением на время предварительного следствия, у нас есть еще один, для тех, кто уже осужден.
– Этот список регулируется постановлением правительства № 54, и он более гуманный. В связи с этим людям в СИЗО иногда говорят: «Сейчас вас осудят и сразу освободят». И такое, правда, бывает. Правда, бывает и обратное.
Помню женщину с онкологией, с трубками в животе; для нее добились химиотерапии. Причем химиотерапию делали в больнице «Матросской тишины» и отдельно вывозили в гражданскую больницу на лучевую терапию; все это долго и мучительно согласовывалось.
А потом ее осудили и, прервав терапию, отправили по этапу. Ее протащили через несколько городов, ее состояние ухудшилось, на месте ее не хотели даже принимать. В итоге ее поместили в гражданскую больницу, где ее состояние немного улучшилось, оттуда перевели в колонию и сразу освободили.
Зачем было так делать, непонятно, но врачи просто боятся. Позвонить, согласовать, отложить отправку по этапу в том случае ничего не стоило. Скорее всего, в таких пациентах врачи просто не видят людей.
Единственная цель системы – угодить следствию
– А случаи неожиданной гуманности на вашей памяти были?
– Да. Тот доктор из «Матросской тишины», который сейчас сидит, Александр Кравченко, иногда не давал справки, что пациент может участвовать в следственных действиях, если пациент реально не мог.
Хотя чаще бывает наоборот. Например, в последние годы в судах стали особенно внимательны к состоянию подследственных из-за коронавируса.
Но все равно были случаи, когда с утра человеку с температурой давали жаропонижающее и отправляли в суд. А потом днем его возвращали из суда, потому что начиналась лихорадка.
То есть единственная цель системы – угодить следствию. И чем серьезнее дело, тем меньше шанс, что к человеку отнесутся гуманно.
– Освобождают ли у нас людей, которые обжаловали приговор? Раньше они не попадали ни в один список.
– Все решалось индивидуально. Но и этой ситуацией пользовалось следствие.
Например, бывали случаи: осуждено несколько человек, среди них один болен, после суда он выйдет на свободу по постановлению № 54. И его подельники, даже будучи уверенными, что выиграют, не подавали апелляцию.
Потому что, если подана апелляция, считается, что приговор в силу не вступил, и использовать 54-е постановление нельзя. Суд в этой ситуации допускал нарушения, зная, что дело не будет оспорено.
Потом в подобных случаях стали выпускать по постановлению № 3, но в целом проблема до сих пор не решена.
