С весны 2022-го от церковной больницы святителя Алексия в разные точки Донбасса еженедельно едут смены врачей, медицинских сестер и сестер (и братьев) милосердия. Эта цепочка не прерывается.
Сейчас у миссии три направления: Горловка, Луганск и Мариуполь. Мне посчастливилось побывать в майской смене в Луганске в качестве сестры милосердия.
В смене нас было трое: я, Светлана и Ирина. Мы работали чуть больше недели, с 7 до 22 каждый день, с перерывом на обед. Как раз в нашу смену брали Бахмут, и было много раненых. На своей шкуре почувствовала, что значит не иметь сил даже на улыбку. Хотеть плакать и не мочь заплакать. Слышала рассказы о войне и не могла поверить, что это не фильм (а это не фильм).
Неделя как целая жизнь. Неделя в другом мире.
И мне бы хотелось немного рассказать об этом мире.
«Я еду в любом случае»
Когда мы собирались ехать в Луганск, он был мирным городом. Без прилетов. Но буквально за пару дней прилеты начались.
Честно говоря, мы немного испугались. Все-таки не рассчитывали на это.
Ситуацию спасла Ира. Она просто написала в нашем общем чате:
– Я еду в любом случае.
Света, подруга Иры, сказала:
– Я Иру не брошу!
Я развела руками: – Ну так и я с вами!
Только на фотографиях
Многие принимают нас за монашек. Это не удивительно: сестры милосердия – явление не то чтобы очень распространенное. Но мы привыкли.
Один парень, молодой медбрат, признался:
– А я сестер милосердия видел только на фотографиях начала XX века! Нам рассказывали про вас на учебе.
Я улыбаюсь:
– Ну вот, теперь видишь вживую!
Заступники
Были разные люди.
Привезли как-то одного парня, полуживого, он даже глаза с трудом открывал. Думаю, дай хоть лицо ему вытру, руки помою от окопной грязи. Взяла тазик, воду, тряпочки. Сижу спокойно, делаю свое дело.
А через пару кроватей в проходе довольно развязный боец лежал (в коридоре почти все лежачие). Такой невоспитанный, неприятный. И ну давай шуточки отпускать на мой счет. Через весь коридор: «А вы замужем?» Я молчу и спокойно делаю свое дело.
Сделала, взяла увесистый пакет с мусором, на выброс, иду по коридору, а другой боец, Ванька, который все это слышал, говорит, тоже на весь коридор:
– Юляш, дай ты ему мусорным пакетом по голове!
Или вот еще.
Захожу в палату перестилать постели. Люди новые, я их вижу впервые, они – меня. Большинство ходячие. Застилаю. А мне это непросто, особенно с пододеяльниками – у меня рост маленький, не могу встряхнуть заправленное одеяло как следует. Ладно, работаю молча. Народ тоже молча сидит, ждет.
И тут не выдерживает молодой парень с позывным «Малой»:
– Пацаны, да вы чего? Девушка тут мучается, а вы уже 5 минут стоите и смотрите! Не стыдно?? А ну помогайте!!
Как в кино
Предыдущей смене пришлось посидеть в подвале. На нашу долю выпала только одна ракетная тревога.
Я как раз была на эвакуации – вывозе раненых. Задачи мои были просты: подать воды лежачим, поднести – уж простите – утку, кому нужно, найти одеяло и одежду тем, кто из реанимации, остальных напоить чаем, накормить, что-то подсказать.
Как раз эвакуировали наш этаж.
А когда ты смотришь за бойцами, моешь их, кормишь, просишь внеурочно сделать перевязку кому-то, меряешь температуру, перестилаешь постели – все, это уже твои люди, ты иначе их не воспринимаешь! И провожаешь их как своих.
И вот уехала первая машина. Моих ребят, лежачих, вынесли на носилках перед госпиталем и положили на землю.
И тут объявили ракетную тревогу…
На то, чтобы укрыться, есть 4 минуты. Те, кто могут, спускаются в подвал, персонал помогает, но обязан также уйти в укрытие. Ведь если погибнут медики, погибнут все.
И тянется вереница раненых: кто на костылях, кто на колясках. Помогают друг другу, помогает персонал. А мои ребята лежат на носилках под теплым майским солнышком. И куда я от них уйду?! Ну куда? Села рядом. Разговариваем. Они курят. Такой странный диссонанс: яркий солнечный день и 4 минуты на то, чтобы спуститься в подвал. Сочетание опасности и безмятежности…
Говорю:
– Командир, если умирать, так ведь в хорошей компании, правда?
Тот, кого я называю «командиром», молча смотрит на меня и улыбается.
Амуниция
Карманы моей «хирургички» (так медики называют комплект из брюк и футболки, в котором работают в больнице. – Ред.) всегда забиты под завязку.
Там все, что может экстренно понадобится: десять пар перчаток, санитайзер, пара мусорных пакетов, марлевые салфетки, маленькие хирургические ножницы, блокнот и ручка для записи просьб, пара конфет, пара пакетиков кофе… В последнее время там появились еще бритвенные станки и зубные щетки: их часто просят «на ходу», когда ты пробегаешь по коридору.
Еще на мне была поясная сумка, и я перекидывала через ее пояс одноразовые пеленки, чтобы не бегать за ними десять раз на склад.
Картина та еще… Иду как-то раз со всей этой «амуницией», а кто-то из ребят смеется:
– Да тебе обвязка нужна тактическая!
А и точно, не помешала бы!
Яблочный сок
Однажды шла из столовой с пакетиком сока в руках и увидела, что в приемном отделении на носилках лежит боец. Подошла к нему, спросила, что да как. Говорю:
– Я сейчас схожу узнаю, можно ли тебе пить (может быть, нельзя, если человека готовят на операцию).
Сходила к врачу – «нельзя». Возвращаюсь и тут только соображаю, что сок надо было спрятать как-то, за спину что ли? Прячу. Он говорит:
– А я уже видел.
– Прости, – говорю, улыбаясь, – но тебе нельзя. Потерпи немножко!
Потом этот боец оказался на нашем этаже, узнал меня: «А я вас помню, вы еще мне сока не дали!» Когда его эвакуировали через пару дней, я нарочно сбегала в столовую, взяла оттуда точно такую же баночку сока. Пришла и положила ему на носилки:
– Ну что, теперь мы в расчете?
Смеется:
– В расчете!
Потом вдруг сделался серьезным и сказал:
– Спасибо тебе за все. Я тебя никогда не забуду.
Птица Феникс
Рассказал Командир.
Лежит он в Ростове, а там же был боец из его роты. Узнал его голос и кричит из другой палаты (оба лежачие):
– Командир, это ты??
– А кто это?
– Феникс!
– Феникс? Я думал, тебя убили (мне: «Его прошили из пулемета»).
– Нет, живой! (Слушаю и думаю: «Ну конечно, живой! Разве птица Феникс умирает?»)
Ширас
В тот день – так уж сложилось – я работала в одной части отделения, до другой просто не доходила: много лежачих, много просьб.
Уже под вечер, проходя по оставленной без моего внимания части коридора, заметила, что у одного бойца стоят нетронутыми и обед, и ужин.
– Что это вы не едите?
– А он и завтрак не ел! – подсказывают бойцы с соседних коек.
Я смотрю на Сергея. Он лежит, отвернувшись к стене, одна нога в АВФ (аппарате внешней фиксации), другая перебинтована и с очевидностью требует перевязки. Простынь смята, в пятнах крови.
Слышу:
– Я не буду ничего есть, пока меня не переведут отсюда.
Так… Сажусь рядом на кровать.
Сергей продолжает. Говорит с досадой, зло:
– Лежу здесь без толку! Никто не подходит, только мимо все бегают! Вот были бы дочери рядом, они бы меня смотрели. А тут…
– У вас дочери? Сколько?
– Две дочки. Одной двадцать три, другой пятнадцать.
Аккуратно расспрашиваю дальше, а сама соображаю, где мне найти врачей для перевязки? Уже вечер, а перевязочная работает до 16… А еще, я помню, что у Сергея пролежень, и надо бы обработать.
– Давайте так. Я обработаю пролежень и принесу подушки, попробуем удобно ноги уложить.
Согласился.
Каково же было мое удивление, когда через какое-то время из-за спины появился Ширас. Про Шираса я только знала одно: к нему можно с любым экстренным вопросом.
Ширас сел на корточках рядом с кроватью.
– Что тут у тебя?
– Слушай, беда. Нужна перевязка, посмотри, что тут с ногой…
Ширас смотрит, аккуратно поворачивая ногу, потом говорит:
– Пойдем.
Идем в перевязочную и набираем все необходимое: перекись, хлоргексидин, левомеколь, бинты, хирургические ножницы. Для обработки пролежня Ширас приносит из личных запасов пену для ухода.
Мы возимся, наверное, не меньше часа. Но делаем все, как нужно.
Потом Ширас уходит в перевязочную, и к нему выстраивается очередь из тех, кого не успели перевязать днем.
Я смотрю, как он работает. Прекрасный врач. И прекрасный учитель.
– Ширас, а это твое рабочее время сейчас?
– Нет, у меня выходной.
Уже в Москве я узнала, что Ширас в числе других врачей и медперсонала отправился куда-то ближе к передовой.
Я очень надеюсь, что он жив.
А Сергей, которого мы перевязали, на следующий день начал есть. И улыбаться.
«Давай искать военных»
С Ирой решили выбраться в город. Хоть на два часа.
Погода стояла прекрасная, но… недолго. Ливень начался еще на пути в Луганск. Причем недетский, затяжной. Вымокли, замерзли.
– Ир, давай на автобусе доберемся!
– Нет, мы замерзнем окончательно и заболеем. Нужно такси!
С такси проблема. Телефонов-то у нас нет (русскими симками пользоваться нельзя), вызвать сами не можем. К одному человеку, ко второму – без толку.
– Ира, слушай. Надо искать военных!
Нашли, высмотрели. Это оказались вэдэвэшники. Они посадили нас греться в свою машину, сами остались под дождем, вызывать такси.
Когда стало понятно, что дело шляпа, и такси не приезжает, ребята просто изменили свои планы и маршруты и отвезли нас обратно в госпиталь.
Сказали:
– Мы же не можем бросить девушек в беде!
Нормально
Разговор с раненым бойцом из Горловки:
– А в Горловке как?
– Да нормально!
– Бомбят?
– Да… Но по больнице еще ни разу не попали. Так что – нормально!
Рентген душ человеческих
Здесь как-то очень быстро становится видно, кто какой человек. К кому можно подойти с просьбой, вопросом, проблемой. К кому лучше не соваться. Кого вообще обходить стороной.
Я жду всегда смены Андрея и Гули. С ними спокойно.
В последний день зашла попрощаться. Андрей насыпал мне в карманы конфет и угостил кофе.
Я всегда стараюсь говорить людям о том хорошем, что в них замечаю. Мне кажется это важным.
– Мне нравится, как ты ведешь себя с пациентами.
– Как?
– Как хороший отец. Строго, но вместе с тем очень внимательно.
Андрей немного помолчал, потом сказал:
– Это у меня с войны. Тут большинство думает, что я сижу-посиживаю в больнице. Только немногие знают, что у меня боевой опыт. А зачем мне рассказывать? Вытаскивал с поля боя. Скольких не вытащил… Скольких вытащил и потом потерял, ушли они…
Я ничего не говорю. Но в целом… я так и думала.
Луганское лето только набирает силу. Мы стоим на балконе, пьем кофе и молча смотрим вдаль.
Никита
Перед тем как зайти в палату, я всегда стучалась. Это же личное пространство. Ребят, лежавших в коридоре, это веселило. Там, откуда они пришли, в двери никто не стучит.
А мне что? Я делаю как считаю нужным!
Никита лежит давно. В какой-то из дней говорю:
– Давай помою тебя, хотя бы спину и грудь, что ты лежишь который день грязный!
– Давайте. (Никита почему-то называет меня на «Вы», хотя мы почти ровесники.)
Пока мыла, он рассказывал про себя. Я не запомнила всех экстремальных видов спорта, которыми он занимался. Запомнила, что любит горные лыжи и необъезженные склоны. Вообще любит бывать там, куда не доходят туристы. Москвич.
Пошел воевать из колонии.
Однажды был очень красивый закат, а он лежал спиной к окну. Я не сдержалась и сбегала за зеркалом, чтобы показать ему, как красиво заходит солнце! Никита улыбнулся: «Да ведь я могу повернуться, не нужно было!», но, кажется, был тронут.
Эвакуировали. Может статься, мы как-нибудь встретимся на склонах Домбая или на Эльбрусе.
«Спасибо, что относитесь к нам по-людски»
В свой последний день считаю своим долгом со всеми попрощаться. С каждым.
Всем жму руки. Это обязательно.
В одной из палат на второй полке сидит молодой парень. Кажется, ему еще нет тридцати. Мне легко представить его где-нибудь в московском кафе, пьющим лавандовый раф или какой-нибудь слабоалкогольный коктейль.
Говорит за всех:
– Спасибо вам за все. За то, что ухаживаете за нами. Что моете парней, не стесняетесь это делать. За то, что относитесь к нам по-людски, хотя мы бывшие зэки.
– Но как иначе, вы же люди…
– Не все так считают.
Я выхожу от них и думаю, что, пожалуй, никогда в жизни не слышала более значимой благодарности.
Рисунки Оксаны Романовой
