В 1999 году будущий спецкор «Коммерсанта» Ольга Алленова поехала в Чечню писать о войне – и тема горячих точек отпустила ее только через 13 лет.
Она перестала писать, когда поняла, что чувствует внутри лишь мертвую пустоту. «Это было страшно – когда в тебе нет ни Бога, ни веры, ни любви, ни надежды. Вообще ничего. И ты понимаешь, что это конец. То, что ты еще живешь физически, ничего не значит, потому что тебя внутри нет. С другой стороны, я осознавала, что бросить все будет побегом с поля боя». Несколько лет Ольга мучилась выбором: «Я не хотела больше войны, не хотела больше видеть смерть, просто уже не могла это все переносить. Но я понимала, что я сейчас уеду, а люди останутся, они так живут всегда».
Мост в новую жизнь
К тому времени Ольга уже некоторое время ходила волонтером в одну из московских больниц, навещала в том числе малышей-отказников в инфекционном отделении и очень хотела, чтобы тема детей-сирот появлялась на страницах «Коммерсанта».
«Когда я писала про Кавказ, про Чечню, я понимала, что это интересует очень маленькое количество людей. Война в Чечне казалась ужасной только небольшой группе правозащитников. Все эти задержания, зачистки, провокации, нападения вообще не затрагивали большинство населения. И я подумала, что надо начинать с простых вещей: вот в песочнице играет ребенок с синдромом Дауна, вот человек на инвалидной коляске спускается в метро, вот бабушка не может перейти через дорогу. Если писать о них, эти перемены и до Кавказа дойдут, и до Сибири, и до Дальнего Востока. Мне показалось, что то, что я делала на Кавказе, я буду делать и здесь. Я буду рассказывать читателю про тех, о чьей жизни он знает только понаслышке».
С этой идеей Ольга пришла к главному редактору журнала «Власть» Максиму Ковальскому. Он был не против, но сказал: «Понимаешь, мы про власть. Если ты этот материал пишешь, то там что-то должно быть про власть. Нельзя просто написать «Ах, бедные сироты». Нужна концепция текста». «Поскольку я тогда в этой теме плавала, то, конечно, никакую концепцию не придумала», – вспоминает Ольга.
Вскоре, тем не менее, репортажи на социальные темы стали выходить. Первый назывался «В детдоме нет модели семьи». Начинался он так: «»Власть» решила узнать, как живут самые социально незащищенные группы российских граждан. Специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ» Ольга Алленова начала свое исследование с приемных детей и детей-отказников».
Этот материал вышел 8 октября 2012 года, а 21 декабря 2012 года приняли «Закон Димы Яковлева», который запрещал американцам усыновлять российских детей. Контур, объединяющий власть и детей-сирот, придумала сама жизнь. «И я начала писать на социальные темы – о детях, пожилых, людях с ментальной инвалидностью. Потихоньку въезжала в происходящее. Сейчас перечитываю первые статьи и понимаю, какими они были наивными, – говорит Алленова. – С другой стороны, все с чего-то начинали».
Журналистика прямого действия
«Власть» был подходящей площадкой для острых текстов – его читали чиновники, и реакция могла последовать моментально. Что и произошло в октябре 2014 года после публикации репортажа из Звенигородского психоневрологического интерната с ужасающими подробностями жизни его обитателей – в том числе, сексуальном насилии над одним из них.
«Тот материал был как взрыв: огромное количество народу его прочитало, – говорит Ольга. – Он получился очень скандальным. И через два дня после публикации вице-премьер Ольга Голодец на Совете по вопросам попечительства в социальной сфере поставила вопрос о том, чтобы провести проверку в этом интернате. Возбудили дело, а потом туда поехала группа мониторинга Общественной палаты. Мы с Розой Цветковой (соавтор статьи – прим. ред.) поехали с ней. И еще два года потом ездили с проверками. В Звенигороде побывали раз пять. Потом поехали в московский 30-й ПНИ, где совершила самоубийство женщина с синдромом Дауна».
Представителей Общественной палаты интернаты не могли не пускать, фактуры было много, и статьи у Алленовой и Цветковой начали выходить одна за другой. «Мы писали про все нарушения, про истории тех, кто там находился, про то, что надо делать реформу, брали интервью у разных специалистов. И что-то сдвинулось, – вспоминает Ольга. – Но я думаю, что эту тему в любом случае бы подняли. Не мы, так кто-нибудь другой. Потому что глобальные несправедливости лежат на поверхности, и рано или поздно журналисты все равно про них узнают и напишут».
Маленькие шаги
С одной стороны, Алленова не любит говорить о прямой связи между своими статьями и положительными изменениями в обществе: «Выглядит, как будто я хвалюсь, а я и сама не знаю, есть ли там связь». Хотя это случалось не раз: до громкой истории со Звенигородским ПНИ была статья во «Власти» о детях, оставшихся без попечения родителей, – они на 7-8 месяцев «зависали» в больничных инфекционных боксах. После публикации их сразу же перевели в дома ребенка, кому-то нашли семью, а также было принято региональное постановление, запрещающее держать детей в больнице дольше месяца.
С другой стороны – Ольге хочется, чтобы у ее работы был видимый результат. «Активизмом начинаешь заниматься, потому что хочется видеть, на что конкретно общество может повлиять. Поэтому я и пошла волонтером в больницу. В журналистике, к сожалению, это не главная задача. Журналистика – зеркало. Я должна рассказывать о том, чего читатели не знают. А они уже делают выбор сами, менять что-то или не менять», – говорит она. Но для самой Алленовой журналистика, которая никому не помогает, а просто информирует общество, стала постепенно терять смысл.
«Просто я по натуре такой человек – чтобы чувствовать себя полноценной личностью, нужно делать что-то для общества. Мне хочется кому-то помочь», – говорит Ольга.
Начав помогать жителям Звенигородского ПНИ, Ольга и Роза погрузились в эту историю на несколько лет. Регулярно ездили в интернат, поддерживали отношения, возили ребят в Звенигород, вместе ходили гулять, сидели в кафе. И становилось все тяжелее, потому что обе понимали – глобально в жизни их новых друзей ничего не меняется. «Как волонтер, ты можешь помочь, а как журналист – увы. Тебе Минтруд пообещал два года назад реформу, а ее нет. Концепция по реорганизации не принята, ничего не происходит, – говорит Ольга. – И я поняла тогда, что вообще не хочу ничего про это писать, не хочу ничего знать. Я выгорела в этой теме, потому что не видела быстрого результата».
Год назад директор московского ЦЛП Анна Битова, с которой Алленова вместе входила в состав комиссии Общественной палаты, предложила Ольге поехать с ней в дома-интернаты для детей с нарушениями развития (ДДИ) и посмотреть, что происходит в них. И она согласилась. Первым городом стал Калининград. «Анна Львовна не давит на журналиста, не ставит никаких условий. Ведь когда я еду куда-то, я сама не знаю, напишу что-то или нет. Как правило, я пишу, но всегда есть опасность, что я не увижу тему. Нужно вписать увиденное в какую-то тенденцию, тогда это ложится в газету».
И эти поездки по ДДИ, как ни странно, помогали набираться терпения. «Постановление №481, с которым было связано очень много надежд, действует с 2014 года. Но когда мы стали ездить, я погрузилась в жуткую депрессию, потому что видела, что в этих детских домах-интернатах о нем и не слышали. Никто не учится, никто не гуляет, игрушек нет, санитарок не хватает. Все плохо, духота, вонь. Видно, что у детей нет никакой привязанности к взрослым, они, как бревна, лежат в этих кроватях. Поначалу у меня был сильный протест, как и в случае с ПНИ. А потом я начала видеть изменения – хотя бы очень маленькие. Вот дети стали учиться. Вот в группе, где раньше были одни санитарки, появились воспитатели. Или в закрытое на засовы учреждение пришли волонтеры. Я научилась это ценить, потому что знаю, что если туда пустили волонтеров, если двери открылись, значит, это уже шаг вперед».
Сопротивление счетчика
Оставалось понять одно – как завоевывать внимание аудитории. Пока статьи выходили в журнале «Власть», об этом можно было не очень задумываться. Журнал ложился на стол в чиновничьих кабинетах, приходил по подписке, его покупали в киосках – читали. Когда в начале 2017 года «КоммерсантЪ» закрыл бумажную версию, и все ушло в интернет, пришлось – и по-прежнему приходится – думать о том, что волнует аудиторию.
«Мы читаем только про то, что, как нам кажется, касается нас напрямую. Например, многие прочитали наш с Розой текст про уход за пожилыми людьми. Но когда читатель видит текст про бездомных, про психоневрологические интернаты, про детские дома-интернаты, где живут дети с инвалидностью, он встает перед выбором: «Это вряд ли меня коснется. И тема тяжелая. Надо ли оно мне?» – рассуждает Ольга. Для нее самой это больная тема: писать такие тексты тяжело, это отнимает много сил. А если ты еще и не видишь отдачи, можно совсем расстроиться.
Но тут на помощь порой приходят коллеги. «Один мой текст, на написание которого было потрачено много усилий, прочитало всего несколько тысяч человек. Это для «Коммерсанта» очень мало. Но когда я посетовала редактору отдела лонгридов, Катя сказала: «Ты понимаешь, ведь два года назад это могло прочитать только сто или двести человек». Аудитория все равно растет. И мы ее даже немножко в каком-то смысле воспитываем».
Социальная журналистика будет развиваться, считает Алленова. Но нужно преодолеть, как она это называет, сопротивление счетчика: нельзя не писать о чем-то только потому, что у текста будет заведомо мало просмотров.
Такой огромный мир
«Кажется, это было в 2004-2005 году – я мыла руки в туалете в минводском аэропорту, подошла девушка-чеченка и стала разглядывать сенсорные умывальники. Потом начала руки подносить. Подносит – убирает. И так минуты три, а я за ней наблюдаю. И она говорит: «У нас даже воды горячей нет». А потом в Москве один чеченский бизнесмен рассказал мне, что, когда он маленьким мальчиком рос в деревне, ему казалось, что жизнь ограничивается только его аулом. И мира нет за этим селом. Однажды его повезли в Москву на экскурсию. Он понял тогда, что мир огромный, и он хочет жить в этом большом мире. Он решил учиться, уехал, занялся бизнесом. А я с тех пор много про это думаю», – говорит Ольга.
Алленова хотела бы придумать способ показывать Россию детям из разных регионов – не только отличникам и спортсменам, а вообще всем, включая тех, кто живет в самых бедных и отдаленных районах. Чтобы это была история про то, что мы должны знать эту страну. «Мне кажется, будь у нас такая программа, она бы помогла избежать многих проблем. У нас не было бы культурной изоляции Восточного Кавказа, – говорит Ольга. – Потому что люди, которые вырастают без горячей воды, на войне, живут только войной. Они уже не могут адаптироваться к нормальным условиям. Они в детстве получили эту травму. Им пришлось выживать, и они всю жизнь пытаются выживать».
Впрочем, поправляет она себя, в каждом регионе есть дети, которые не видели в этой жизни ничего хорошего. «Я была в карельском селе, где пьют почти все мужики, где жуткая нищета. Полуразваленные избы, штукатурка сыплется с потолка, стены ходят ходуном, не сегодня – завтра рухнут. Дети живут во всем этом и, кроме своей избы, пьяного папы и болот вокруг, ничего не знают. Или в Петербурге живет бедная многодетная семья, мать-одиночка, выпускница детского дома – ее дети никогда не катались на кораблике по Большой Неве и каналам. Это ужасно неправильно. Есть такая теория разбитых окон – если живешь в разрухе, беспросветной нищете, разруха поселяется в твоей голове, и ты ее воспроизводишь вокруг себя. Когда я думаю обо всем этом, то понимаю, что остро не хватает именно такой интегративной культурной программы. Чтобы дети могли видеть красоту. Красота меняет состояние души, пробуждает стремления», – говорит Ольга. «Мы все так устроены. Если вы просидели в своем городе год, а потом куда-то поехали, то у вас второе дыхание открывается и зрение проясняется. Боже мой, какой мир прекрасный! А есть еще, оказывается, море, а есть горы. Так же и у детей. Но для них это гораздо важнее, чем для нас, потому что их это развивает».
У нее самой есть детское воспоминание, определившее многое в жизни, – приезд в Москву в 10 классе и прогулка по зимнему Арбату. «Я до сих пор помню эту картину: зима, снег, и фонари круглые. На всю жизнь впечаталось, и я поняла, что хочу жить в этом городе и смотреть на эти фонари и снег, потому что у меня на родине в Северной Осетии снега почти не выпадает. Я совершила много поступков – училась, добивалась чего-то, в 19 лет пошла работать, чтобы эта мечта сбылась. Но мечта ведь должна откуда-то взяться».
Если вас интересует благотворительность, вы хотите разбираться в новых технологиях, читать экспертные интервью с яркими фигурами в мире НКО и помогать с умом — подписывайтесь на секторную рассылку Милосердие.РУ. Чем больше мы знаем, тем лучше помогаем!
Воспоминания детства
«Я только в сорок лет поняла, как мы нужны своим детям. Своего старшего сына я в молодости воспринимала, как отдельное существо – растет, развивается сам по себе, а я работаю, езжу в командировки, строю карьеру. У меня не было ощущения глобальной связи с ним и понимания, что я ему нужна – не как биологическая функция, а на уровне эмоций. Слава Богу, он с этим справился. Сейчас все совершенно наоборот. Мне страшно от одной мысли, что меня не будет дома больше трех дней, и я пропущу что-то важное в жизни детей. Вдруг им необходимо со мной что-то обсудить, а меня нет рядом. Я могу съездить в десять командировок, а это время никогда не повторится. Сейчас мне хочется больше времени уделять детям, чтобы напитать их воспоминаниями детства».
У самой Ольги в памяти – одна-единственная поездка с матерью в зимнюю Евпаторию. «Я помню, как мы замерзшие пришли в гостиницу, и мама мне сказала: «Ну теперь давай, напиши, что ты сегодня видела». И я писала про холодное море в барашках. Удивительно: дети запоминают все. Из незначительных вещей у них складываются большие красивые истории. В прошлом году мы ездили в Грузию через Большой Кавказский хребет. И вот мы едем по серпантину, внизу глубокое ущелье, а вдали Казбек. И моя младшая дочь, которая сидит и смотрит на это все, вдруг произносит: «У меня так много приключений!» У меня это так отозвалось. Я хочу, чтобы мои дети увидели, какой этот мир большой и прекрасный».
Растить детей для Ольги сейчас – действие с тем самым результатом, к которому она всегда стремилась в работе. «Если бы я не была таким социальным «животным», я бы занималась только детьми. Чем больше тебя рядом с ними, твоей работы духовной, тем большее это получит отражение в их жизни. Но вообще-то социальная журналистика – это тоже мое. Я всегда рассказывала и рассказываю про людей. До сих пор помню две статьи, написанные на первых курсах журфака, – про детский дом под Владикавказом и детскую колонию для несовершеннолетних. Из-за войны свернула в другую сторону, но сейчас вернулась туда, откуда я начинала. Надо только иногда делать передышку, выгорание в нашей профессии опасная штука».
Однако легких тем Ольга не хочет. За всю карьеру написала чуть ли не единственный текст о путешествиях – репортаж в «КоммерсантЪ-Деньги» о том, как ее ограбили в Италии. Говорит, смешной. Посторонних заказов она сейчас не берет, хотя периодически что-то предлагают: если от этого не зависит жизнь человека, то про это можно не писать.
Фото: Павел Смертин
