20 июня в МГППУ при поддержке Центра проблем аутизма выступила эксперт по вопросам инклюзии в США Марина Азимова. Ценность лекции – ее практический характер, ответы на конкретные вопросы, возможность вынести уроки из зарубежного опыта.
Инклюзия — актуальная для России тема. Сейчас некоторые российские школы внедряют ее. Само слово «инклюзия» переводится как «включение» – постепенное внедрение ученика в образовательный процесс с учетом его возможностей. В США инклюзия происходит по системе ABA – Applied Behavior Analysis, что переводится как «прикладной анализ поведения». В некоторых штатах она является обязательной системой обучения. Чтобы было понятнее, ABA — это коррекционная работа на основе поведенческого анализа, хотя большинство специалистов, работающих по этой системе, не любят слово «коррекция».
«В США вообще нет коррекционных школ, – рассказывает Марина Азимова. – Но существует специальная система внутри обычных школ». Эта система называется student support center (SSC) — «центр поддержки учащихся». Для аутистов SSC — это комплекс мер для идеального обучения.
«Выглядит это так, – рассказывает Азимова. – Класс внутри школы, в нем — перегородки, по центру игрушки, книжки. У каждого ученика — свой тьютор. Все ученики разные, кто-то все еще в памперсах ходит, кто-то не умеет говорить, кто-то кусается и плюется. Как добиться того, чтобы они учились одинаково? Часто говорят, зачем подселять таких детей к другим? Но если не выпускать ребенка из клетки, не сажать рядом с обычными детьми, не давать возможности наблюдать, как он научится ходить, разговаривать? Если мы учим ребенка имитации — нужно создать благоприятные для нее условия». Эти дети не занимаются в SSC с группой. «Инклюзия это не интеграция», – объясняет Азимова. Главное — включить детей в учебный процесс. В SSC же он будет проводить от 15 минут до 2 часов в день.
Первым делом необходимо изучить ребенка, пообщаться с ним и на основании наблюдений, которые, как правило, занимают не один день, – составить индивидуальный образовательный план, куда будут внесены все задачи на год вперед. Под планом подписываются все учителя, и он уходит к директору. «Как только план ушел к директору — он стал законом, говорит Азимова. – За невыполнение школу можно отдать под суд. 90% из 100% таких судебных процессов выигрывают родители, а школа платит неустойку и судебные издержки».
Следующий важнейший момент — документация и сбор данных. «В России обходятся говорением и считают, что это норма, – недоумевает лектор. – Это разговоры на пальцах, в итоге доказать, кто виноват — невозможно». Ведение документации дает возможность наглядно видеть, что было достигнуто. Обосновать эту необходимость — элементарно. Есть ребенок, который плюется. Тьютор заносит в таблицу количество плевков в день. В ходе инклюзии это количество сокращается. Но не примерно, а конкретно: на столько-то в день за такое-то время. То есть результат — очевиден в цифрах, а не на словах. Причем все, что нужно, это отмечать палочки, а потом заносить данные в Excell.
Для детей с девиантным поведением инклюзия проходит сложнее всего, отметила лектор. И здесь нужно быть максимально аккуратным. «Никогда не нужно делать того, что не приносит результата, – объясняет Азимова. – Оттого, что ребенка в очередной раз выставят за дверь, он не станет отвечать лучше». Кроме того, аутистам никогда нельзя говорить «не»: «не кричи», «не бегай». Лучше сказать «иди медленно». «Ребенок кричит мне ругательства, а я не говорю ему «не ругайся», я тоже кричу, но мои ругательства помягче. За успехи в избавлении от подобных привычек — награда: в виде мультфильмов или любимой еды».
Что же делать с таким сложным учеником? «Мы берем ребенка, который царапается, ругается и ходит в памперсах. Как включить его в систему образования? Мы ведем его в класс и показываем: вот его портфель, вот учитель, вот класс. И уводим обратно в SSC – заниматься. На следующий день он проводит в классе на одну минуту больше, трогает парту, говорит учителю «здрасьте» и уходит в SSC. Этот процесс может занять два-три месяца и ребенок все еще не будет учиться со всеми. Но он будет знать, что это его парта, его портфель, его учитель, и он — часть коллектива. Другие ученики будут приглашать его поиграть или чем-то угощать. Ребенок должен знать, что в школе есть группа людей, которые ему рады. И привыкнет к классу».
Дальше ребенок начнет привыкать участвовать в уроках. Ровно на том уровне, на каком способен: «Рисовать, но не кисточкой, а пальцами? Пожалуйста!». До и после уроков тьютор дает ученику модифицированный материал. После урока — закрепление материала.
Немаловажная вещь — визуальное сопровождение. «Они учатся глазами лучше, чем ушами, – поясняет Азимова». Прежде всего, это — визуальное расписание и правила классной комнаты. Они нужны не только тем детям, которые не умеют читать, но и тем, кто умеет, — так проще воспринимать. У тьютора всегда должна быть с собой белая дощечка, где он записывает пункты (points). Допустим, учитель в классе рассказывает о том, что пошел снег, все замело, дети высыпали на улицу, радуются, а тьютор пишет на дощечке: «наступает зима». «Это дает аутисту возможность извлечь главное из потока речи, – объясняет Азимова. Он садится вместе с тьютором и понимает все в сжатом виде. Ничто не должно пролететь мимо ребенка».
К средствам визуальной поддержки относятся и специальные power cards. Эти карточки («попроси перерыв», «слишком громко» и т.д.) тьютор показывает ребенку, чтобы помочь ему в случае, если это необходимо, не отвлекая при этом других учеников от учебного процесса. Если ребенок не умеет читать — рисуются картинки.
«Если ты хоть раз видишь ребенка в течение дня, то обязан знать, что делать, – продолжает Азимова. – Даже если ты вахтер или уборщица. Если ребенок валится на пол, а тьютор стоит рядом и ждет, никто не должен говорить: «ой-ой-ой, деточка, вставай, ты что». Если учитель чего-то не знает, он идет к тьютору и спрашивает, что делать. У нас даже учителя физкультуры делают визуальное расписание уроков. Нужна постоянная визуальная поддержка, ее не нужно забывать делать. Ко мне как-то обратились, что уже взрослый молодой человек из старшей школы все никак не может войти в класс сам, ждет, чтобы его отвели. Я пишу на бумаге: идти в класс без взрослых. Он читает и идет».
Также необходимо, чтобы у ученика было больше двух тьюторов. Один с ним до 12-ти, другой — после. А бывает так, что кто-то заболел или… вышел замуж. А ребенок уже привык. Без знающего его тьютора он просто сведет с ума всю школу.
Для экстренных случаев обязательно нужна краткая информация о ребенке: имя, диагноз, перечисление того, что работает, а что нет. Какие нужно употреблять подсказки, на что остро реагирует ребенок и так далее. «Эта бумага — первое, с чем меня знакомят, когда я прихожу в класс. С бумагой, а не с ребенком, – говорит Азимова».
«Расскажу вам конкретный случай инклюзии в конкретной школе, – переходит к своему опыту Азимова. – Мне звонит начальник и говорит: «ставим новую школу, но там ужас, что творится». Только что по суду уволили учительницу и половину тьюторов. Была девочка, которая не обращала внимания на учителя. Она ходила в школу в кофточке, расшитой бисером и вместо того, чтобы слушать учителя — перебирала бусинки. Учитель рассвирепел и снял с нее эту кофточку. В этот момент заходит ее мама, видит эту картину и судит школу за унижение достоинства ее дочери.
И вот я иду в эту школу, где директор даже слышать ничего не хочет об инклюзии, где один ученик не обращает внимания на учителя, другой — постоянно убегает, третий прячется в туалете и кричит ругательства. Я спрашиваю тьютора, где анализ данных. Выясняется, что все это время данные просто собирали. Индивидуальную программу никто не знает. И никто ни в чем не заинтересован.
Тогда я иду к директору и говорю ей, что не буду делать ничего, пока она не станет поддерживать меня на все 100%. Или я сразу иду к властям округа, или мы сотрудничаем вместе. Тьютор сидит в SSC и листает журнал. Я не являюсь для нее авторитетом. Поэтому я говорю директору, чтобы она объявила всему персоналу без исключения кто я, чем я занимаюсь, и что мое слово — закон. Дальше мы перечитываем все индивидуальные программы. Я заставила всех учителей выучить их наизусть. Даже учителя труда. И начинаем работать. Все тьюторы прошли 12-часовой тренинг, все учителя были проконсультированы, за некоторых я сама составляла уроки. Все данные — проанализированы. Выяснилось, что ученик, который убегал, делал эту потому, что ему не хватало внимания учителя. А как только он убегал, учитель бегал и искал его по всей школе. Ребенка, который ругался, мы награждали за новый рекорд по времени без ругани. И он перестал. И так далее».
«Для успешной инклюзии нужны четыре составляющих,
– говорит Азимова. –
- Администрация школы обязательно должна поддерживать ABA. Если нет этой поддержки — инклюзия обречена на провал.
- Необходим консультант по ABA, не только тот, который что-то соображает, но и тот, у которого есть ответственность. Консультант должен сам все делать и быть там, где нужен. Только тогда его слово приобретет вес.
- Нужно определять, какие задачи мы решаем в первую очередь, а какие во вторую. Проблем слишком много, поэтому необходима четкая очередность.
- В конце концов, нужно выработать мотивацию и у взрослых. Говорить «спасибо», чтобы они были довольны, и у них появилось желание делать вещи, о которых я прошу. Я, к примеру, каждый день восхищалась директором школы, пела ей дифирамбы и постоянно хвалила за то, как правильно она все делает».
«Все эти дети вырастают, – подвела итог Азимова. – Если мы не научим их быть частью общества еще в школе — они обречены. Инклюзия — это первый шаг, чтобы ребенок стал частью социума»
Визит и семинары Марины Азимовой организованы Центром проблем аутизма в рамках запуска экспериментальной модели инклюзивного обучения детей с аутизмом. «После наблюдения работы Марины в одной из американских школ, я решила уговорить ее помочь нам построить инклюзивную модель на российской почве, – пояснила инициатор проекта Яна Золотовицкая. – Начнем все отрабатывать сперва на Кашенкином луге (центр для детей-аутистов), но затем будем стремиться в самую обычную школу. Проект амбициозный, но, наверно, это и вдохновило Марину, до этого не работавшую в России. Сейчас самое главное – это обучение наших специалистов. Сегодняшняя лекция и завтрашние семинары как раз и открывают это обучение».
Справка. Марина Азимова – автор-разработчик полной инклюзивной модели и программный руководитель учебных программ в Milestone – частной школе для детей с аутизмом, член Международной Ассоциации поведенческих аналитиков. Долгое время занимается в США консультациями по вопросам инклюзивного образования.
