В результате русская культура обогатилась поразительными по своей красоте поздравительными открытками и изделиями из стекла.
«Маленькие Черныши»
Елизавета Меркурьевна Бём (до брака – Эндаурова) родилась в 1843 году в Санкт-Петербурге. Ее детство прошло в ярославском семейном поместье Щипцы. Столичная штучка воспитывалась среди крестьян.
Как-то так случайно получилась, что в руках у девочки вдруг оказался карандаш, да так там и остался.
Елизавета Меркурьевна вспоминала: «Любовь к рисованию у меня была с самых малых лет; я иначе себя не помню, как рисующей на всех кусочках бумаги, которые попадались мне в руки.
В письмах к своим подругам петербургским я постоянно вкладывала свои рисуночки куколок и животных; и вот это-то и обратило внимание людей несколько понимающих, что мне следовало серьезно заняться рисованием».
К счастью, женщина в то время не должна была ни получать образование, ни выстраивать карьеру. Рисует – ну и пусть себе рисует. Однако родители Лизы не ограничились традиционными домашними восторгами. В четырнадцатилетнем возрасте ее отдали в обучение, да не куда-нибудь, а в одно из самых серьезных в то время художественных образовательных учреждений – питерскую Школу поощрения художников.
Сам Иван Крамской ей ставил руку. Бём говорила: «Если я хоть малость понимаю в рисунке, то обязана этим исключительно Крамскому».
Иван же Николаевич впоследствии писал: «И что за совершенство были эти силуэты! В них угадывалось даже выражение на лицах маленьких чернышей».
Впрочем, он в то время еще не был признанным российским мэтром, да и возрастом не слишком превзошел свою талантливую ученицу.
Елизавета Меркурьевна закончила занятия в 1864 году. Из Школы она вышла с золотой медалью и профессиональным владением кистью и карандашом.
Девушка, впрочем, выбрала резец и камень, ее увлек жанр силуэта. Но не облегченный вариант, когда из черной бумаги вырезается чей-нибудь профиль, наклеивается на белую бумагу, и шедевр готов. Нет, ей нравилось другое, литография, когда художник сам на камне вырезает свой рисунок, а потом с камня делают оттиски.
Это давало возможность молодой мастерице самой, по собственному наитию прорисовывать самые мелкие детали, вплоть до усов у котенка. А еще – самостоятельно выпускать собственные книги, пусть и небольшими тиражами.
Она вообще любила все делать сама. И мужа тоже выбрала себе какого захотела – Людвига Франциевича Бёма, венгерских корней, скрипача и педагога, а впоследствии профессора Петербургской консерватории. Обладателя целого состояния – скрипки Страдивари и письма Бетховена. Таковым было дядино наследство.
Пара получилась идеальная, два молодых человека, одержимых творчеством, но каждый своим творчеством. Им было друг с другом очень интересно, а поводов для ссор и разногласий не появлялось вообще.
Художница писала: «Установилось мнение, что с замужеством женщина всегда или большей частью кончает свои занятия искусством, все равно, музыка это или живопись или что другое, не находя для этого достаточно времени.
Вспоминаю при этом слова нашего великого писателя Л.Н.Толстого, который говорил, что у кого есть призвание действительное, то для этого найдется время, как находишь его для того, чтобы пить и есть. И это совершенная истина; чувствую это по опыту.
Любя всей душой свое занятие, я и по выходе замуж и после того, как родила ребенка, все так же, если еще не более, занимаюсь любимым делом».
Очень важно, что Людвиг Франциевич, как и его жена, придерживался прогрессивных взглядов. Он не только позволял своей жене с утра до вечера работать, но и сам, первый, чистосердечно радовался ее успехам.
Людвиг Франциевич говорил: «Смотря на те прелестные произведения кисти Елизаветы Меркурьевны, которые она, бывало, показывала мне во время моих к ней посещений, я не раз думал о том, что я не столько был бы удовлетворен, если бы жена моя была, например, музыкантшей и я, вернувшись из консерватории, еще полный часто фальшивыми звуками моих учеников, встречал бы и дома опять, хотя бы и хорошие, но все же музыкальные звуки; а тут я прямо отдыхаю на ее рисунках».
А тематика определилась еще много лет назад, в Щипцах – простые крестьянские дети. Как она их рисовала, так и продолжала рисовать. Дети ее любили, называли Бёмихой, позировали с удовольствием. И, конечно, получали «гонорар» – пироги, сладости, цветастые платки, игрушки, ленты.
«Со всей фигурой и роялем»
В 1877 году вышла одна из самых знаменитых книг Елизавете Бём, по сути, сделавшая ей имя. Она так и называлась – «Силуэты из жизни детей». Через год – очередная большая работа, иллюстрации к басням Ивана Крылова.
Прорыв пришелся на 1880 год – книга «Пирог». Это, фактически, один из первых русских комиксов. На ее страницах маленькие девочки пытаются испечь пирог, а кошка и собака постоянно им мешают.
В конце концов дети роняют готовый пирог и он достается тем самым животным.
Затем были «Из деревенских воспоминаний», «Репка», «Типы из «Записок охотника» И.С.Тургенева в силуэтах» – все воспринималось современниками на ура.
Правда, «Азбука» собрала негативную критику. Художнице хотелось одним выстрелом убить двух зайцев, дать детям представление и о буквах, и об окружающих вещах, и даже о каллиграфии.
К примеру, на странице, посвященной букве «Г» имелась затейливая заглавная буквица, официальное название буквы – «глаголь», несколько десятков вариантов написания буквы «Г», мальчик, играющий на гуслях – гусляр, а также гривна, грузди, грамота, гребень, грибы (уже не грузди, а другие, белые), горох. Все это с подписями, а в углу еще и подпись автора. Все на одной странице, в страшной тесноте.
Художница делала множество отдельных, авторских работ, иллюстрировала книги, публиковалась в журналах. За портретами ее руки выстраивались в очередь.
Композитор Антон Рубинштейн уверял, что его лучший портрет – силуэт, случайно нарисованный Елизаветой Меркурьевной на обороте концертной программки: «со всей фигурой и роялем – абсолютное совершенство, поразительное по выражению».
Можно сказать, что она сделалась первым по величине российским мастером силуэта. Илья Репин говорил про силуэты Бём: «Ее черненькие я люблю больше многих беленьких». Из заграничных выставок ее силуэты регулярно привозили золотые, в крайнем случае, серебряные медали.
Нагрузка на глаза была колоссальная. И ближе к концу восьмидесятых начались серьезные проблемы со зрением. Елизавета Меркурьевна уже не видела тех тончайших линий, которые отличали ее работы, были своего рода их визитной карточкой. И тогда художница взялась за акварель.
Акварель и стекло
Размытый фон, расплывчатые фигуры – все это не требовало орлиного взора. Главным было придумать сюжет. А художница еще и подписи к этим сюжетам подбирала совершенно потрясающие. Очень уж забавно выглядели дети рядом расхожими «премудростями» взрослых:
«Маленькая рыбка лучше большого таракана», «Купим себе деревеньку, да заживем помаленьку», «Милости прошу к нашему шалашу», «И в Сибири люди живут да хлеб жуют».
Все это выходило, в основном, в виде открыток. Спрос на них в то время был огромный. Фактически, это был единственный способ дистанционного поздравления, да и просто послания весточки о себе.
СМС, электронная почта, месседжеры, социальные сети – всю эту нагрузку, в наши дни распределенную по множеству каналов, брали на себя открытки. Они были единственным средством доставки эмоции.
Елизавета Меркурьевна сразу же сделалась первейшим мастером и в этой области. Большинство дореволюционных открыток, которыми сегодня иллюстрируют журнальные статьи и книги, посвященные нашему прошлому, сделаны именно Елизаветой Бём.
Ей удалось создать свой мир – добрый, ласковый и в то же время с легонькой хитринкой, с этаким подмигиванием. И этот мир оказался безумно востребован. По рисункам Елизаветы Меркурьевны выпустили более трехсот открыток, каждая со своим сюжетом. Это был рекорд.
А деревенские дети в качестве главных героев опять не подвели. Художница признавалась: «Самые лучшие воспоминания у меня связаны с деревней, и я сожалею тех детей, которые лишены этих радостей».
Зрение, однако же, все ухудшалось, и в 1893 году Елизавета Меркурьевна занялась изготовлением стеклянной посуды. Здесь зрение вообще не столь существенно. Важна идея. С этим, к счастью, было все в порядке. Да и судьба снова сложилась в ее пользу, брат Александр был директором Мальцовского стекольного завода.
И снова головокружительный успех. Ее стопки, чарки и графины пользуются безумной популярностью. Ее солонку преподносят в дар президенту Франции. Ей подражают и другие мастера, которые работают не только по стеклу, но также по фарфору, по металлу и по дереву.
Появляется новый термин – «бёмовский стиль». И чем дальше, тем больше вокруг этого «бёмовского стиля». Кажется, что по-другому никто уже и не работает.
За исключением разве что традиционных народных ремесленников – мастеров Хохломы, Палеха и Гжели.
Сама художница говорила: «Вещи из стекла, изготовленные по моим рисункам на Мальцовском заводе, были мною выставляемы на нескольких всемирных выставках Европы и Америки… Везде им были присуждены медали (в Милане золотая), и все было распродано».
Самая же известная работа Елизаветы Меркурьевны в этом жанре – набор из зеленого стеклянного штофа и шестью стаканчиками-шкаликами. По стенкам резвились бодрые бесенята, а на штофе красовалась многообещающая надпись: «Пей, пей – увидишь чертей». Сегодня это – украшение всякой музейной витрины, посвященной дореволюционному быту.
В 1896 году страна справляла двадцатилетний юбилей творческой деятельностии Елизаветы Бём. Поздравления прислали Стасов, Айвазовский, Репин – сплошь художники самого первого ряда.
Издательство «Посредник» отправило проникновенную телеграмму: «Редакция «Посредника» в день вашего юбилея горячо благодарит вас за все, что вы сделали для народных изданий, и от всей души надеется, что вы еще долго послужите вашей прекрасной кистью этому делу для народа. Лев Толстой, Горбунов-Посадов, Бирюков».
* * *
В 1904 году скончался Людвиг Франциевич, дорогой супруг, который для нее так много значил. Но работа продолжалась.
Елизавета Меркурьевна писала в 1910 году: «В настоящее время, то есть имея за своими плечами 67 лет, имея взрослых внуков, я все еще не оставляю своих занятий, и не столько в силу необходимости, сколько любя по-прежнему свое дело».
По-другому она в принципе не могла.
А в 1914 году Елизавета Бём умерла. За три дня до начала Первой мировой войны, не застав тех ужасов, что начались с этого далеко не самого счастливого для всей Европы года.
