Специалист по детской агрессии Елисей Осин считает, мы не можем сказать, что уровень агрессии в школе высокий, или, наоборот, низкий. Мы не можем сказать, что ребята доверяют учителям, или, наоборот, не доверяют. Это просто никто никогда не оценивает. Никто над этим не задумывается.
Фото http://www.pravmir.ru
То, что происходит сейчас вокруг истории со стрельбой в школе, это гадание на разных обстоятельствах, причем очень часто эти обстоятельства являются слухами. Например, есть предположение, что отец Сергея Г. – сотрудник спецслужб. А раз сотрудник, то он каким-то определенным образом воспитывал ребенка, и сделал его таким. Или наоборот, ругают учителя географии, мол он травил Сергея, ставил ему двойки, довел его до срыва. Подобные построения нелепы хотя бы потому, что есть множество противоречащих им фактов, например, другой учитель передает слова Сергея о том, что, на самом деле, он шел к ней на урок и просто опоздал.
Понятно, что есть вещи, которые предсказуемо вызывают обратную агрессию, например, когда люди очень несчастны, подвергаются травле или попадают в безвыходную ситуацию. Но в случае с Сергеем Г. для всех это событие было неожиданностью. Люди, которые его знали, говорили, что он тихий и спокойный человек, хорошо успевающий в школе. Это, пожалуй, единственная его характеристика, которую удалось найти.
Что бы с ним ни происходило, очевидно, что это было не очень заметно окружающим. И до тех пор, пока не проведена психолого-психиатрическая экспертиза и не появились свидетельства участников, все произошедшее для нас загадка. Нет никаких оснований считать, что у Сергея аутизм или шизофрения. Нам совершенно непонятно – что случилось, почему он так поступил. Поэтому произошедшее вызывает беспокойство, страх и ужас, поэтому его так активно и обсуждают. Вот именно реакция людей заставляет меня задуматься.
В первую очередь бросается в глаза необдуманность и поспешность решений и выводов. Один эксперт писал, что стеснительные и замкнутые люди могут чаще демонстрировать такое поведение, мол, их агрессия копится где-то внутри, потом выплескивается. При этом в какой-то другой ситуации могут сказать, что такое поведение будет свойственно детям, которые изначально настроены реагировать агрессивно, до этого имели много проблем в школе. Третья точка зрения – так ведут себя люди, которые много фантазируют и играют в компьютерные игры. И так далее. Это импульсивная попытка объяснить совершенно непонятное событие в понятных для человека категориях, это объяснение с помощью вульгарной логики. «Мне кажется, что такие люди это делают, поэтому я считаю, что это правда». Причем импульсивно реагирует не только интернет и пресса, но и эксперты, и политики.
Например, было предложено увеличить наказание за нарушение правил хранения оружия. Но неизвестно, было ли на самом деле нарушение этих правил или нет. Или было предложено проводить регулярное обследование у психиатра всех детей. Последнее предложение – провести переаттестацию всех школьных психологов, хотя совершенно непонятно, что мог бы он сделать в такой ситуации, ведь суть именно в том, что ничто не предвещало беды.
Понятно, что подобные реакции будут появляться, но очень жалко, что это происходит системно. И мало кто сейчас говорит: давайте все-таки по-настоящему разберемся, что случилось с человеком, давайте дождемся результатов. Вместе с тем становится понятно, что область психического здоровья детей и подростков, и в том числе их самочувствие в школеe у нас почти не исследована.
Есть, например, ЕГЭ. Можно его ругать, можно хвалить, но благодаря единому экзамену мы можем отслеживать некоторые показатели успеваемости детишек. Такого же рода оценки благополучия или психологического самочувствия ребят в школе у нас практически нет. Если такие оценки и проводятся, то проводятся формальным образом, оторванным от реальной жизни, например, тех же школьных психологов заставляют проводить поголовные странные проективные тесты, результаты которых неинтерпретируемы в условиях массового обследования.
Слава Богу, что история с Сергеем Г. в России это не система, не повторяющееся из раза в раз событие. Это уникальная ситуация, и скорее всего она не повторится. Хотя бы потому, что у нас нет такого доступа к оружию, как в США. Но при этом мы все равно не представляем, какие насущные проблемы и потребности есть у ребят в школе, с какими сложностями они сталкиваются, а если такие исследования и проводятся, то они не становятся ориентирами в работе для учителей, школьной администрации, системы психолого-педагогических центров.
Мы не можем сказать, что уровень агрессии в школе высокий, или, наоборот, уровень агрессии в школе низкий. Мы не можем сказать, что ребята скорее доверяют учителям, или, наоборот, не доверяют. Это просто никто никогда не оценивает. Никто над этим не задумывается. И это второе, что бросается в глаза. А третья вещь – реакция общества в целом на событие.
Такие события случаются, и они происходят в любом обществе, какое бы оно ни было благополучное. Происходит нечто из ряда вон выходящее. Что-то, что невозможно объяснить ни с первого, ни со второго раза. Когда я про это думал, я вспоминал историю Брейвика в Норвегии. Его нападение тоже стало событием, которое было очень сложно объяснить. И сложно объяснить до сих пор, в том числе его политическими взглядами, ведь в основном его жертвами стали не его прямые политические оппоненты, а в сущности дети, подростки.
Реакция норвежского общества во многом была в единении людей вокруг этой трагедии. Люди собирались вместе, молились о погибших. А кто как реагирует у нас? Например, было решение наградить учителя географии и полицейского Орденом мужества посмертно. Я, в общем, понимаю, почему это хотелось сделать. Во многом, чтобы хоть чуть-чуть развернуть эту ситуацию из ситуации дикого ужаса к ситуации человеческой жизни, которая может объединить. Объединить или в горе, или в чествовании героев.
Фото http://mydears.ru
Выводы
Если суммировать мои размышления, то можно сказать следующее. Тот, кто заявляет, что ему понятно произошедшее, мягко говоря, очень сильно преувеличивает. Однако сейчас важнее то, как отреагирует общество и люди, принимающие решения. Что мы будем делать, снова запрещать и ограничивать? Или мы на самом деле заглянем в жизнь детей и подростков чтобы понять, какая она, и как в школе устроены отношения.
Я мечтаю о том, что хорошие исследования будут проведены, а на их результатах будет строиться какая-то систематическая, спланированная практика, а не практика в виде каких-то импульсивных реакций. Как минимум, чтобы об этом больше не пришлось разговаривать так, как об этом разговаривают блогеры в интернете и некоторые журналисты, бросаясь диагнозами и поспешными предложениями и формулировками.
