Дочь православного философа и писателя Виктора Тростникова. Руководитель одного из первых православных благотворительных фондов «Человек и его вера», писатель, редактор, автор-составитель популярных книг о Православии для детей и взрослых.
Прочитала недавно у одного практикующего психолога:
«Самым жутким открытием для меня стали воспоминания людей о травмах, нанесенных словами и поступками их собственных родителей. Не какими-то особо жестокими, вполне себе обыденными словами и поступками, привычными для очень и очень многих семей. А жутко мне стало от того, что я там вдруг отчетливо понял, что человек не забывает ничего. Память у него так устроена, чтобы помнить все, хотя бы однажды случившееся.
Конечно, что-то вытесняется в тень бессознательного, что-то уходит в загашники за ненадобностью. Но и забытое, и вытесненное отнюдь не растворяется без следа в мировом пространстве. Мы помним всё, что когда-либо с нами случилось. Даже если гвоздь вытащили, дырка от него все равно остается».
Это особо сильно отзывается каждому родителю выросших детей – и чем старше мы и наши дети, тем больнее отзывается. Ночами лежишь и думаешь, и всплывают какие-то непоправимо сказанные слова, какие-то сущие вроде бы мелочи, вдруг отозвавшиеся в твоем ребенке. Он давно, давно уже не ребенок, он сам родитель – а боль вдруг всплыла. Запоздалое понимание, запоздалое раскаяние – сделанного не воротишь, «дырка от гвоздя осталась».
И бывает, спустя многие годы узнаёшь от этого давно взрослого человека, сколько боли жило в нем от такой сразу забытой тобою «мелочи».
Да, память хранит всё, буквально всё
Это доказано наукой. Еще в XX веке обнаружилось, что, если раздражать какие-то зоны мозга, человек ясно, в деталях вспоминает то, чего совершенно не помнил и даже чего «помнить не мог». И по-настоящему ничто, ничто не забывается – а лишь запечатывается в недоступные нам хранилища. Но порой внезапно из этих хранилищ высвобождаются призраки прошлой боли и ужаса. В такие моменты обнажения душевных травм видишь, как они исказили твою жизнь (или жизнь родного человека), наложили страшную печать на восприятие мира. Наверное, это переживали все.
Психологи давно работают с такими забытыми, запечатанными травмами, умеют извлекать их на свет: травму надо пережить, это стало уже азбукой и научной, и популярной психологии и основой многих психотерапевтических практик. От этой азбуки не убежишь, как не убежишь от реальности: мы все, сталкиваясь с проблемами сознания и личности, сосредоточиваемся на душевных травмах и упираемся в то, что излечить их может только специалист, а пойди найди его – грамотного, не травмирующего (а травмирующих тоже море).
И если посмотреть трезво и честно – мы (то есть и наши близкие, и просто значимые для нас люди) остаемся без помощи, наедине с этими неисцелимыми травмами прошлого. Прячутся и забываются они спасительно, иначе бы нас совсем разорвала неисцеленная боль. Но потом они совершенно внезапно могут всплыть в сознании и поразить страшной болью и безнадежностью.
Но человек – не забор с дырками от пережитой боли
Если уж говорить о травмах, то травматология – отрасль медицины – занимается не душой, а телом, и телом живым. А в живом теле дырки, порезы, переломы – зарастают, с помощью врача или сами, правильно или неправильно, болезненно или нет – но дырок-то не остается.
И у души есть собственные ресурсы для заживления ран, только мы не умеем управлять ими, и психология нас не учит этому так же настойчиво, как учит она сосредоточиваться на самих ранах.
В жизни каждого человека есть целительные, опорные, спасительные слова, поступки, образы действий людей – родителей и родственников, или друзей, или даже совершенно «случайных» людей, которых и имен не знаешь, – на всю жизнь спасающие и держащие. Также забытые, также неизгладимые!
Их трудно вспомнить, они так же внезапно могут сами всплыть, и тогда понимаешь, что они всю жизнь тебя хранили и держали.
Приведу свои примеры, большой и маленький
В детстве я спросила маму о смерти: и я умру? И мама, которая в Бога не верила и о вечной жизни не знала, но просто любила меня и берегла от травмы страха смерти, ответила: «Да, люди умирают. Но не все! Изредка рождаются такие, которые не умирают. Мне в роддоме сказали, что ты не умрешь». Я облегченно побежала дальше и никогда, никогда уже не знала страха смерти. Когда я уже выросла, я считала, что мама «солгала во спасение», – но я уже получила опору в восприятии жизни как того, что ЕСТЬ, а смерти – как того, чего нет. А позже поняла, что мама сказала мне правду, сама того не зная (конечно, не про роддом, а про то, что я не умру).
И «маленький» пример: мне, уже взрослой, было очень плохо на душе, после какого-то мучительного разговора я шла по улице к метро – и мне позвонила знакомая по православному форуму девушка, с которой мы много-то и не общались. Просто позвонила проведать меня, чего никогда не делала. И это было как чудо Божие, потому что я услышала, восприняла искреннее сочувствие далекого человека, которому и не рассказала ничего, что произошло со мной (я и сама не помню, отчего тогда было так тяжко), но человеческое тепло пробило броню моего почти-отчаяния…
Надо было бы привести другие, более яркие примеры, но штука в том, что эти многочисленные лучи негасимого света, эти опорные, держащие жизнь моменты очень трудно вспомнить произвольно, как ни напрягайся! Они проявляются внезапно – а методики такого вот вспоминания и осознания у психологов, насколько я понимаю, нет, в отличие от осознания душевных травм, «дырок от гвоздей» и всяких штук, идущих от дедушки Фрейда.
Мы «прорабатываем травму», но не прорабатываем дар, силу, свет, которым жив человек – ВСЯКИЙ, даже зверски травмированный душевно человек, пока он живет на земле.
Я мучаюсь как мать, вспоминая какие-то как бы «незначительные» эпизоды, которых не вернуть: как я осмеяла фильм, павший на душу сыну, или как орала в истерике на него за его почерк, или как выкинула игрушку дочери, казавшуюся заброшенной, а она потом ее искала, а я признаться не могла, – ну, и «посерьезнее» вещи, в которых я каялась на исповедях и просила у детей прощения спустя десятилетия.
И с каждым из моих трех детей были у меня эпизоды двоякого рода. Каждый когда-нибудь поминал мне такой забытый мною родительский грех, осознавая его как ту самую «дырку от гвоздя», нестираемое клеймо, – но и каждый в какие-то моменты вспоминал, поминал и осознавал также забытые мною эпизоды нашей жизни как причину для благодарности за опору тоже на всю жизнь. Не с моей подсказки, а потому, что всплыло и осозналось, и спасло спустя годы и десятилетия даже. Снова спасло.
И похожее бывало, обоюдно, у меня не только с детьми. Появляется человек, которого ты имени и не помнишь, и говорит: а вот вы тогда спасли нас. Или наоборот, спустя годы всё вспоминаются лучи добра, участия, света от далекого вроде человека.
Евангельский талант, зарытый в землю
Талант – кусок серебра. Зарытый в землю кусок серебра не дает прироста. Боюсь, что в нашей психологической практике (я имею в виду и нашу личную, собственную практику отношений со своей жизнью) мы таланты, дары Божии – зарываем в землю.
Но тот талант, который не мертвое серебро, а «серебро Господа моего», дар, – он скорее подобен живому зерну, которое Господь прорастит. Только опять же, по другой притче, прорастание это происходит по согласию почвы. (Помните? Упало при дороге, упало на камень, упало в терние, упало на добрую почву.) И не только терния надо выпалывать, но и вспомнить о семени – о том, чем все-таки мы живем. Не просто вспомнить, а возделывать это.
Но как? Этому нас не учили.
У меня об этом только два соображения.
Память о светоносных, жизнеопорных эпизодах нашей жизни таится порой глубоко, не обнажается постоянно. Но когда это случается, когда вдруг осенит такое воспоминание – надо ухватить его и зафиксировать, записать словами. Кстати, это могут быть и какие-то слова великих людей или слова Священного Писания, когда-то мощно озарившие душу.
А второе: помнить добро – это благодарить, Бога или людей. Обновляя в памяти то, что приносило нам силу жизни, мы благодарно поминаем тех, от кого и через кого это пришло к нам. Такое благодарное поминание доступно и неверующему человеку, но, по сути, это все равно молитва. И тем более – для верующего человека. «Поминайте наставников ваших» (Евр. 13:7) – а все эти люди стали для нас наставниками.
Нельзя выключить тьму
Мы не застрахованы от нашествия злой памяти о пережитых боли и ужасе – как и о причиненном нами кому-то зле. И когда случается такое нашествие, наш внутренний мир погружается во тьму отчаяния. А тьму не выключишь – нет такой опции.
Но возможно включить свет.
Думаю, памятная бумажка с несколькими дорогими записями, простое благодарное воспоминание о тех, кто когда-то помог, поддержал, дал опору, – уже своего рода «выключатель», возможность вернуться к разуму, к осознанию себя, вынырнуть из моря обессмысливающей боли.
А «прорабатывать травмы», конечно, во многих случаях необходимо. Но не ради травмы, а ради того, чтобы и в эти «дырки от гвоздей» просиял свет Жизни.
