Фильм «Звезда пленительного счастья» произвел в 1975 году фурор. Стала уже забываться хрущевская оттепель, в телевизоре дорогой Леонид Ильич Брежнев, пусть еще не очень старый, но уже порядочно поднадоевший. И вдруг – очередной глоток чего-то свежего, бодрящего. Может быть даже свободы.
Прекрасная игра актеров, романс Окуджавы, преданные своей идее офицеры, царь молодой, но уже маразматик, кареты и возки, снега, снега, снега. Само название фильма завораживало – это ж надо было вытащить такую чудесную фразу из скучного, в общем, стихотворения Пушкина «К Чаадаеву».
А главное, конечно, судьбы декабристских жен, в частности, Екатерины Трубецкой. Их решение следовать за мужьями на каторгу – такое, по большому счету, человечное, естественное, каким бывает всякий настоящий героизм.
Каташа
Ровестница девятнадцатого века Каташа Трубецкая, в девичестве Лаваль, родилась на исходе 1800 года в Петербурге, в роскошном фамильном дворце. Каташе с рождения была уготована слава, но, правда, другая – блистательной придворной дамы.
Отец – управляющий Третьей экспедицией особой канцелярии Министерства иностранных дел, француз по крови Жан (Иван Степанович) Лаваль. Мать – Александра Григорьевна, в девичестве Козицкая, олицетворение богатства (наследница несметного состояния средневолжского купца, владельца пятнадцати железоделательных заводов) и просвещения (ее салон гремел на всю столицу). Чего же еще?
Девятнадцати лет от роду Каташа, будучи в Париже, познакомилась с другим столичным жителем, князем Сергеем Трубецким. Князь поначалу не особенно приглянулся Каташе – старый (разница – целых десять лет), некрасивый, не танцор. Правда, барышня сама была не воплощение очарования – низенькая, полноватая, на лице – следы перенесенной в детстве оспы.
Сестра Зинаида утверждала: «Лицом она была менее хороша, так как благодаря оспе, кожа ее, огрубевшая и потемневшая, сохраняла еще кое-какие следы этой болезни».
Но разве все это когда-нибудь мешало сокровенным девичьим мечтам? Тем более, что, по словам все той же Зинаиды, у нее были «прелестнейшие руки на свете».
Но мечты мечтами, а Каташа сызмальства была не глупа. Она сумела оценить и ум, и благородство, и легкий характер, и мужественность вчерашнего бесстрашного героя наполеоновской войны с более чем обнадеживающими перспективами.
Но оказалось, что и здесь не все так гладко. Князь тогда уже был одним из активнейших членов тайного «Союза благоденствия» и замышлял переворот. Каташа узнала об этом уже после венчания.
Более того, она была представлена единомышленникам. Пыталась отговорить от рисковой затеи и мужа, и других будущих декабристов. Между прочим, думала и о себе. В частности, говорила Муравьеву-Апостолу: «Ради Бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас и сложите свои головы на плахе».
Не удивительно – ее отец покинул Францию не просто так, а спасаясь от Великой французской революции. Он был уверен, что в консервативной монархолюбивой России ему ничего не грозит. И его дочь была тоже уверена.
И вдруг узнать, что ее муж – такой же якобинец, ежели не хуже.
Но, конечно же, отговорить мятежников Каташа не сумела.
А потом был 1825 год. Студеный декабрь, Сенатская площадь, страшная катастрофа, неожиданно нависшая над российской монархией.
Впрочем, для монархии все обошлось, чего не скажешь о восставших. Пятерых сунули в петлю, сотни подвергли репрессиям. Диктатора, ясное дело, одного из первых. Хотя, формально говоря, диктатор из него не вышел – на Сенатскую князь Трубецкой не явился. Почему – не ясно до сих пор. Видимо, просто растерялся, погрузился в обычные для русского интеллигента рефлексии.
Но это уже не имело значения.
Никакой Каташи больше нет. Теперь она Екатерина Трубецкая, жена государственного преступника.
Уже не Каташа
Не все, впрочем, потеряно. Еще до замужества Екатерине Ивановне довелось коротко пообщаться с великим князем Николаем Павловичем – тогда еще не Николаем Первым и не Николаем Палкиным. Танцевали, мило ворковали. Она произвела впечатление, будущий император назвал ее «самой просвещенной девицей высшего света».
И вот, встретились снова. Диспозиция совершенно иная. Он – уже Николай Первый (правда, Николаем Палкиным еще не стал, этот почетный титул поджидает его в будущем), а она пока что непонятно кто вообще. Царь дает шанс – забыть о пятилетнем браке с Трубецким и начать новую жизнь. А что? Детей не нажили, перспективы Сергея Петровича поменялись на ровно противоположные.
Император взволнован, переходит на крик: «Зачем вам оный Трубецкой, а?! Отныне вы, княгиня, свободны, не связаны более узами супружеского союза с каторжником Трубецким. Мы так хотим. Повелеваем!»
Выбор, однако же, не то, чтоб сделан – никакого выбора на самом деле не было. Незадолго до высочайшей аудиенции Каташа писала Сергею Петровичу в Петропавловскую крепость: «Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя. Я все готова снести с тобою, не буду жалеть ни о чем, когда буду с тобой вместе. Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе и все минуты жизни своей тебе посвящать.
Меня будущее иногда беспокоит на твой счет. Иногда страшусь, чтоб тяжкая твоя участь не показалась тебе свыше сил твоих… Мне же, друг мой, все будет легко переносить с тобою вместе, и чувствую, ежедневно сильнее чувствую, что как бы худо нам ни было, от глубины души буду жребий свой благословлять, если буду я с тобою».
Царь со своими предложениями интересен только как лицо, способное дать разрешение следовать за мужем. На одной чаше весов любовь, супружеская верность, а на другой нет ничего вообще. Лишение всех прав, нечеловеческие физические страдания – все это просто не берется в расчет и, соответственно, не обсуждается.
Николай же Павлович совсем недавно лично вел допрос государственного преступника Трубецкого. Не удержался и швырнул ему в лицо язвительную фразу: «Какая фамилия, князь Трубецкой гвардии полковник, и в каком деле! Какая милая жена! Вы погубили вашу жену!»
Истинных же чувств царя мы, разумеется, не знаем и не намерены строить фантазии на этот счет.
«Ну что ж, поезжайте, я вспомню о вас», – сказал царь.
И тут совершенно некстати выступила императрица, присутствовавшая при этой беседе: «Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем. На вашем месте и я не колебалась бы сделать то же».
А может быть, наоборот, очень кстати.
Надо ехать. Немедленно в путь.
Первая из первых
Екатерина Ивановна Трубецкая вошла в историю как первая жена декабриста, добившаяся разрешения следовать за ним. Все остальные, по большому счету, следовали у нее в фарватере. Именно она прокладывала путь.
С этого момента у Екатерины Ивановны началась новая жизнь.
Покоен, прочен и легок
На диво слаженный возок;
Сам граф-отец не раз, не два
Его попробовал сперва.
Шесть лошадей в него впрягли,
Фонарь внутри его зажгли.
Сам граф подушки поправлял,
Медвежью полость в ноги стлал,
Творя молитву, образок
Повесил в правый уголок
И – зарыдал… Княгиня-дочь…
Куда-то едет в эту ночь…
Это Некрасов, поэма «Русские женщины». Первая часть, которая так и называется – «Княгиня Трубецкая».
16 сентября 1826 года она в Иркутске. Тут возникает цепочка непредвиденных обстоятельств.
Сначала от нее скрывали, куда направили партию арестантов. Как писал Оболенский, «долго томили ее разными уклончивыми ответами».
Затем Екатерину Ивановну вместе с прибывшей в Иркутск Марией Николаевной Волконской огорошили свежесоставленным положением о женах ссыльно-каторжных: полный отказ от прав, от титулов (он распространялся также и на будущих детей), запрет на самостоятельную переписку, посылку и денежные переводы – все это исключительно через начальство, свидания с мужьями тоже по соизволению властей.
Может, не подпишет?
Подписала: «Все? Теперь я могу ехать? Велите дать лошадей!»
Тогда ей объявили, что лошадей нет. Если хочешь – следуй вместе с арестантами, с кандальными.
«Они идут группами по пятьсот человек и по пути мрут как мухи», – кричал на Екатерину Ивановну иркутский губернатор Иван Богданович Цейдлер.
Согласилась: «Я готова преодолеть эти 700 верст, которые отделяют меня от мужа моего, этапным порядком, плечом к плечу с каторжниками, но только не будете больше задерживать меня, прошу вас! Отправьте меня еще сегодня!»
И последний аргумент княгини Трубецкой: «Церковь наша почитает брак таинством, и союз брачный ничто не сильно разорвать. Жена должна делить участь своего мужа всегда и в счастии и в несчастии, и никакое обстоятельство не может служить ей поводом к неисполнению священнейшей для нее обязанности».
Тут возразить было нечего. Несколько неосторожных слов и сам в Сибирь отправишься, прямо из губернаторского кресла. Лошади сразу нашлись. И губернатор признался, что действовал по указке царя.
Что, впрочем, было понятно и так. Трубецкая прекрасно поняла, что обещание Николая Павловича «помнить» на самом деле означало «строить всевозможные препятствия».
И в феврале 1827 года в Благодатном руднике (сегодня город Нерчинск) состоялась первая – после более чем годовалой разлуки – встреча Екатерины Ивановны со своим мужем.
Она увидела его сквозь щель в тюремной ограде и упала в обморок. Так жутко выглядел бывший блестящий офицер.
* * *
По большому счету, тут и начинается история великого подвига. Каждодневного, ежеминутного, представить которой мы, сидя в уютных квартирах, в принципе не в состоянии.
Адский мороз. Изба со слюдяными окнами. Печь, топящаяся «по-черному», ведра с водой, замерзающей по дороге от колодца. Отсутствие теплой одежды, лекарств и нормальной еды. Отсутствие денег, чтобы все это приобрести.
«Ляжешь головой к стене – ноги упираются в двери. Проснешься утром зимним – волосы примерзли к бревнам – между венцами ледяные щели».
Обмороженные, вечно болящие, опухшие ноги. Дырявые, стоптанные башмаки – из меховых сапожек сшила другому декабристу, Евгению Оболенскому, теплую шапочку. Свидания с мужем в тюремной камере.
Да, этого при всем желании мы не сможем представить себе. Но каждый из нас может попробовать поставить себя на место молодой, избалованной и изнеженной женщины, муж которой вдруг в одну секунду превратился из уважаемого офицера в колодника, в государственного преступника. Ради идеалов, которые она категорически не разделяет. И когда лично император предлагает все забыть, начать жизнь с чистого листа.
Напомним, что Екатерина Ивановна отправилась за мужем первая, она даже не знала, последуют ли за ней другие декабристские жены или придется жить рядом с острогом одной.
