На общих основаниях, но со специальными условиями
Прежде всего следует уточнить: у старшеклассников с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ) есть выбор. В отличие от обычных выпускников, они могут отказаться от ЕГЭ (единый государственный экзамен) и сдавать ГВЭ (государственный выпускной экзамен).
В чем разница? По форме ГВЭ больше похож на экзамены прошлого века – проводится по билетам, а не в виде тестов как ЕГЭ. По мнению специалистов, такой вариант сдачи экзаменов является наиболее комфортным, особенно для ребят с повышенной тревожностью. Однако у ГВЭ есть большой минус: при поступлении в вузы результаты этого экзамена не засчитываются (в отличие от ЕГЭ). То есть вступительные экзамены придется сдавать отдельно.
Другое правило, которое распространяется на всех выпускников-инвалидов: для них продолжительность ЕГЭ увеличивается на полтора часа. А экзамен по иностранному языку (в разделе «Говорение») – еще на 30 минут.
Во время проведения ЕГЭ для его участников с инвалидностью также предусмотрены организация питания и перерывы «для проведения необходимых лечебных и профилактических мероприятий».
Что касается остальных спецусловий при сдаче единого госэкзамена, они зависят от характера заболевания выпускника. Так, для слабослышащих участников ЕГЭ аудитории, где проходит экзамен, оборудуют звукоусиливающей аппаратурой, а для совсем глухих ребят приглашают сурдопереводчика.
Инвалидам-опорникам организаторы ЕГЭ должны обеспечить возможность беспрепятственного доступа в аудитории, туалетные и другие помещения. В пунктах проведения экзаменов (ППЭ) обязательно наличие пандусов, поручней, расширенных дверных проемов, лифтов. Если лифта нет, аудитория располагается на первом этаже.
Кстати, о пунктах проведения экзаменов. По данным Рособрнадзора, в этом году организованы 5576 ППЭ, причем 66 из них – за рубежом. Для участников ЕГЭ с ограниченными возможностями здоровья организованы еще 14 таких пунктов в лечебных учреждениях и более 300 ППЭ на дому.
Метод Брайля и электронная лупа
Как сдают ЕГЭ инвалиды по зрению, мы попросили рассказать Павла Суворова, директора специализированной (коррекционной) общеобразовательной школы-интерната №2 г. Москвы:
– Начну с новшества. В декабре прошлого года на базе нашей школы состоялся совместный координационный совет по вопросам организации государственной итоговой аттестации для детей с ОВЗ. В этот совет входит профильный комитет Госдумы по образованию, руководство Рособранадзора, департамента образования Москвы, руководители ряда профильных учреждений науки в области дефектологии и, конечно, эксперты из школ некоторых регионов России. Обсуждались вопросы проведения ЕГЭ для слабовидящих детей. В частности, был уточнен ряд деталей проведения государственной итоговой аттестации.
Один из результатов той встречи касается детей, которые ослепли недавно и пока не освоили рельефно-точечный тактильный шрифт Брайля. Рособрнадзор прислушался к мнениям, которые звучали на совете, и выпустил обновленные методические инструкции к проведению государственной итоговой аттестации для детей с ОВЗ.
Например, слабовидящим во время проведения экзамена теперь разрешено использовать компьютер с синтезатором речи.
На той же встрече уточнялся вопрос и о дополнительном освещении. В частности, шел разговор о том, что это должны быть обязательно светодиодные лампы, современные. Причем лампы, возможно, с динамическим изменением освещения, что важно для некоторых категорий людей. Потому что есть светобоязнь, еще какие-то такие специфические вещи, которые довольно трудно учесть не специалистам в этой области.
Надо иметь в виду, что, если человек слабовидящий, совсем не обязательно давать ему масштабированный контрольно-измерительный материал (КИМ). Речь о бланках с увеличенным шрифтом, какие раздают нашим выпускникам.
Однако некоторым удобно писать на мелком материале, то есть на обычном, как у остальных детей, бланке, но при этом использовать электронно-увеличительное устройство. Это такой монитор, на который проецируется изображение с электронной лупы, установленной непосредственно перед текстом.
Такие устройства обязательно должны быть в ППЭ, где сдают экзамены слабовидящие ребята. Обязательно и присутствие на экзамене ассистента, который должен помочь такому участнику ЕГЭ заполнить все бланки.
Что касается незрячих старшеклассников, у них весь контрольно-измерительный материал переводится в рельефно-точечный тактильный шрифт Брайля. При сдаче экзамена образуется так называемая тифлокомиссия. Эта комиссия состоит из специалистов, которые владеют шрифтом Брайля. И они переводят бланки из рельефно-точечного шрифта Брайля в обычный вид, в графический.
В принципе, Рособрнадзор пошел навстречу до конца и даже организовал выпуск контрольно-измерительных материалов ЕГЭ. То есть они выпускают часть материалов для ЕГЭ в рельефно-точечном шрифте Брайля.
Это уникальная вещь! Не школа переводит своими силами – они это делают.
Рособранадзор, так же, как и Мособрнадзор, очень серьезно контролируют вопросы сдачи единого госэкзамена для детей с ОВЗ, что, конечно, в целом способствует уменьшению сегрегации инвалидов в обществе в целом.
Не все дети – левополушарные аудиалы
Менее оптимистично настроена президент Центра проблем аутизма Екатерина Мень:
– С одной стороны, действительно, можно через ПМПК (психолого-медико-педагогическую комиссию – ред.), получить довольно большие уступки по чисто пространственной, организационной части, получить какую-то гибкость. То есть гибкость, которая позволяет, допустим, ребенку с аутизмом, каким-то образом его уединить. Либо сохранить при нем тьюторство, чтобы тьютор (ассистент) не вмешивался в процесс сдачи экзамена, но помогал в каких-то бытовых вопросах. То есть создать такому инвалиду условия, которые тревожили бы его в наименьшей степени.
Но проблема в том, что сама дидактика, то есть сами контрольно-измерительные материалы, особой гибкостью не отличаются. Я говорю об отсутствии вариативности именно содержательной… Ну хорошо, допустим, вы создадите условия для минимизации у ребенка чисто экзаменационного стресса. Но если материал предполагает апелляцию к каким-то сторонам ученика…
Дело даже не в его академических способностях, а именно в содержании текста – такого, которое требует особого, типичного восприятия. Или сложное содержание задачи. То есть, например, в математике мы проверяем не только математические действия, а именно: из какой-то задачи вычленяется постановка целей, что нужно решить, для того, чтобы получить правильный ответ. Вот весь этот контекст, условно говоря, сложен для аутиста, смысл, который в этой задаче предложен, ему непонятен.
Предполагается, что писать изложение нужно от руки. Но в случае с ребенком-аутистом это могут быть две разные задачи.
У него может отставать, например, функция письма, и тогда он не сможет написать изложение, потому что ему не хватает моторных письменных функций. А мы сделаем вывод, что ребенок не понял текст и не смог написать изложение по нему. Но ребенок с аутизмом может хорошо писать на компьютере…
Варианты, когда используются какие-то высокотехнологические средства предъявления того, что ребенок может сделать – их тоже нет. То есть требуется гибкость – именно дидактическая, именно содержательная, чтобы все возможные варианты предъявления своих знаний и умений у ребенка были. Это касается и детей с моторной, допустим, ограниченностью. То есть, чтобы дети могли использовать максимальное количество девайсов, максимальное количество каких-то современных приспособлений… Могли набрать предложение на компьютере, на планшете. Вот этих вещей нет!
И еще. Мы хотим проверить, как ребенок понял смысл текста. То есть наша задача: понять, как он владеет внутренней речью, потому что внешняя речь у детей с аутизмом всегда отстает от внутренней.
Если мы не дадим большое количество вариантов, то как он может предъявить то, что он умеет? Ребенку будет очень трудно это сделать. Мы реально не узнаем, а что он там освоил, что он думает. Ну то есть нам очень трудно оценивать его знания и степень его обученности в тех предметах, которые мы проверяем.
Поэтому с одной стороны есть некоторый прогресс, действительно можно, например, договориться об условиях. С другой – в этих условиях дети-инвалиды все равно должны быть, как обычные.
Даже если им добавляют время, сами задания не меняются – они такие же, как у других детей. То есть дидактически, внутренне, по своей когнитивной содержательной логике они никаким образом не меняются. А значит, не учитывают то, как думает этот ребенок.
Довольно известны исследования о том, что модальностей обучения много. Есть аудиалы, есть визуалы, есть кинестетики. И когда учат взрослых, все про это знают. Когда вы идете на какие-то тренинги или учите иностранный язык, все вот эти ваши особенности учитываются. Берется во внимание тот факт, что модальность существует, что есть ведущий канал восприятия информации.
Как ни странно, школьные программы, совершенно не учитывают – у кого левополушарная доминанта, у кого – правополушарная. И исследования говорят, что вся типовая школа, типовая программа ориентирована на левополушарных аудиальных детей. Если ребенок – аудиал (по своей ведущей модальности), если он левополушарный, то он, скорее всего, будет хорошим учеником. Поэтому дети, которым повезло (они левополушарные и они хорошо воспринимают через аудиальный канал), и тесты хорошо сдают, и ЕГЭ.
Мало кто об этом думает, когда мы говорим о нейротипичных детях, а в случае с ментальщиками это обостряется. Среди аутистов очень мало аудиалов, они либо визуалы, либо кинэстетики. И когда мы их учим, мы учитываем эти вещи. У нас идут программы, мы их учим действительно через другие подходы, через опору на другие сенсорные каналы, на другие типы. А потом они выходят на ЕГЭ…
Им очень трудно сдавать, потому что эти тесты тоже преимущественно для левополушарных аудиалов. Программа эти особенности не учитывает.
Должно быть много пакетов, гораздо больше вариантов КИМ
– Про это весь мир говорит, нужно учитывать данные когнитивных наук, нейрофизиологических, о том, как мозг учится, сколько он может удерживать внимание, – продолжает Екатерина Мень. – Откуда появляется репетиторство? Репетитор занимается в том числе с умными детьми. То есть почему-то школа умному ребенку не додает, а репетитор (хороший репетитор) просто индивидуализирует подход.
Иными словами, школа не справляется не потому, что она плохая или плохие педагоги, а потому, что существует стандарт, который не учитывает разнообразия воспринимающих механизмов (нейросенсорных и т.п.).
Мы говорим не только об умственно отсталых детях или об интеллектуальной недостаточности, мы говорим о детях, которые имеют выраженные особенности когнитивной модели. Они по-другому мыслят. Для них вообще ничего нет. И они, как увеличительное стекло, это все выделяют, укрупняют. Поэтому существует такой феномен: хорошие дети из хорошей семьи почему-то показывают плохие результаты в школе.
На мой взгляд, появление ментальных инвалидов наиболее ярко высветило то, что нужно сделать. А сделать нужно очень много. Например, в контрольно-измерительных материалах (КИМ) нужно добиваться гибкости не только на уровне количественной адаптации: не пять задач, а три, не три часа они решают, а четыре с половиной. Это лишь один из критериев. Нужна содержательная гибкость.
Должно быть много пакетов. Должно быть гораздо больше вариантов КИМ. Сейчас их мало. И их мало именно на уровне дидактики, на уровне содержательного подхода. Об этом речь.
Условия-то можно создать. Но в этих условиях ребенок все равно будет писать то, что задумано для людей, которые думают по-другому. Понимаете? Он так не думает.
Нужно в КИМах достичь такой гибкости, чтобы мы могли предположить наибольшее разнообразие и презентации задач, и способов выражения ребенком его ответа.
Например, у нас невербальный ребенок. Все дети пишут сочинение «Как я провел лето», а этот ребенок делает презентацию. Он хорошо владеет программой PowerPoint, она у него есть в компьютере. С помощью этой программы ученик готовит презентацию с фотографиями, которые он сделал на свой телефон или на мамин, что-то пишет. То есть ему позволяют сделать визуальный отчет о своем лете. И это принимается. И это уже – опора на его сильные стороны. Он хорошо понимает сам в компьютере, он может сверстать презентацию, он может ее подписать короткими предложениями.
Сочинение написать тяжело, потому что он в принципе пишет тяжело, он плохо владеет письмом… Ну, моторики у него не хватает письменной и т.д.
Мы можем это в рамках нашей школы делать, а когда он выходит на экзамен, у него таких вариантов нет. Ему никто не предлагает компьютер, на котором он мог бы сделать по определенному заданию презентацию. То есть сделать проект, показать проект. И, таким образом, это было бы принято в качестве его экзаменационного задания. Вот о чем речь.
Ментальная инвалидность связана не только с интеллектуальной недостаточностью. Она связана еще с особенностями мышления, восприятия, переработки информации. Вот что такое ментальные особенности. Интеллект сам по себе может ничего не решать.
И если вы не даете достаточное количество средств выражения знания (или того, что ребенок понял), вы загоняете его исключительно узкую систему. Вы выстраиваете барьер – ребенок не может себя предъявить в полной мере, показать, на что он способен. И это проблема.
«Ложка меда» в поддержку ЕГЭ
Чтобы не заканчивать этот материал на минорной ноте, вернемся к разговору с Павлом Суворовым, директором школы, где учатся дети с нарушением зрения.
– К ЕГЭ все очень по-разному относятся. Некоторые критикуют такой формат экзаменов, мол, много тестового материала. Хотя с течением времени ЕГЭ меняется. Я считаю, что для наших детей ЕГЭ – это благо.
Были ситуации, когда наши дети приходили в институт, сдавали свои аттестаты, где написано: «специальная (коррекционная) школа», а потом они подвергались сегрегации. Их, например, не допускали до вступительных экзаменов в некоторых вузах. Сейчас, имея результаты ЕГЭ, ребенок может поступить туда, куда он считает нужным.
Кроме того, благодаря ЕГЭ повышается качество образования. При выпускных экзаменах в школе бывало по-разному: могли и завысить оценки, и занизить. Был субъективный фактор. Сейчас так не получится. ЕГЭ – это, в первую очередь, независимая оценка. Так что в целом ЕГЭ для детей-инвалидов – это большой плюс, большое преимущество.
