Выжил только потому, что мама-медсестра была на смене
– Как вы узнали об этой семье?
Анастасия: Из чата в телеграме. «Многодетная мама из украинского города едет искать тяжело раненного сына в Москве, с ней пять девочек». Я написала, что мы готовы принять, есть жилье. Это была середина июня. Сначала мы думали поселить их в нашей московской квартире, но, поговорив с мамой по телефону, я поняла, что она абсолютно дезориентирована. И позвала к нам в дом в Подмосковье, куда мы перебрались на лето.
Мы сразу поняли, что две многодетные семьи – тут семь детей, там пять, еще взрослые – это сложно. И решили разделяться хозяйствами. Было понимание, что либо ты правильно организуешь быт, либо надорвешься и это станет обузой. Мы существовали автономно: могли видеться, но могли и длительное время не пересекаться. Тем более что Оле (имя изменено. – Ред.) надо было каждый день ездить в больницу помогать медсестрам: сыну 17 лет, он высокий, его надо поднять, пересадить.
Шли за водой и попали под обстрел. Бабушку убило, а мальчику разорвало легкое
– Как был ранен сын Оли?
Максим: Они с бабушкой, Олиной мамой, шли за водой и попали под обстрел. Бабушку убило, а его волной отбросило в здание. Разорвало легкое, печень и позвоночник очень сильно пострадал. Оля была на смене (она медсестра), и, когда ей принесли окровавленного, тяжело раненного сына, она убедила российских военных врачей делать опасную операцию. Исключительно благодаря этому он и выжил. Сразу после этого его «вертушкой» отправили в Белгород, а оттуда в Москву, в РДКБ. Он лежачий, плюс много ранений, осколков. Врачи обнадеживают, что в следующем году, возможно, мальчик восстановится и будет ходить.
– А почему она просила российских врачей?
Максим: Рядом с ее больницей стоял военный госпиталь с российскими врачами. Оля общалась с русскими, налаживала связи для получения медикаментов. Она показывала фото «госпиталя», где она работала: это подвальные помещения больницы. Стоят наскоро сбитые столы из деревянных паллет, на них кинуты клеенки. И на этих столах ежедневно круглосуточно проводятся операции. В подвал, где под потолком трубы, ходишь в три погибели, нет света, подсвечивают лампами, свечками, приносили людей и там их лечили.
– А пять девочек? Что с ними здесь происходит?
Анастасия: Двум старшим 21 и 19. Оля хотела их отправить учиться на медсестер. Но та, которой 19 лет, говорит: а я хочу быть парикмахером. Ей помогли устроиться в «Персону», она училась и параллельно работала: голову помыть, подмести. К помощи Олиной семье много кто подключился: есть куратор от Лиды Мониавы, в больнице сыну сделали регистрацию и собираются включить его в программу на реабилитацию.
Максим: Младшие девочки в сентябре пошли в Москве учиться. Оля договорилась со школой недалеко от больницы, где сын лежит. Понятно, что из Подмосковья каждый день ездить невозможно. Я пишу об этом пост в соцсетях, и мгновенно приходит несколько отзывов. Звонит очень хорошая наша знакомая: «Есть трехкомнатная квартира моих родителей, я там жила и ходила в эту школу, в которую Оля девочек устроила» – и за аренду прям ощутимо ниже рынка взяла. А другой друг предложил половину денег за квартиру переводить.
Потом подруга пишет: «Пришли мне карту Ольги, закину ей денег, чтобы к 1 сентября девчонкам что-то купить». Друзья приносили одежду, помогали наладить быт. Соцсети в этом плане работают очень хорошо.
Наш дом превратился в перевалочный пункт
– Олина семья не первая, кому вы помогли. Как появилась эта потребность?
Анастасия: Месяца полтора после 24 февраля я была в состоянии оглушения, сама того не осознавая. Я не попадаю в аварии, но в тот период я дважды стукнула машину. Потом ты понимаешь, что неадекватен, не понимаешь, как связать воедино информацию. Ты живешь концепцией, что малыми делами мы эволюционно придем в золотой век, и тут в одночасье все обрушивается.
Был длинный путь к пониманию, что же делать. Я даже прописала три пункта: все, что мы можем, – это помогать людям, вне зависимости от стиля общения продолжать разговаривать с людьми с Украины, поддерживая связь на человеческом уровне, и пытаться осмыслить, а что вообще произошло, как это произошло.
Максим: Насте было совсем плохо, внутренне. У нас обоих половина родственников на Украине. Мы с ними были очень близки, все произошедшее стало для нас личной трагедией. Мы перестали понимать, как общаться с родственниками.
С моими сложилось все довольно неплохо, все всё понимали. А вот с Настиными было тяжело. У Настиной племянницы, на свадьбе которой мы были почетными гостями еще недавно, пропало молоко, когда они впервые спустились в бомбоубежище. А потом и вовсе с двухмесячным ребенком в статусе беженцев жили в Европе. Я понимал ее душевное состояние, проклятия в наш адрес и вообще всех русских, но Настя очень страдала. В итоге она нашла чаты помощи в телеграме, и они стали для нее отдушиной. Наш дом потихонечку превратился в перевалочный пункт.
Не тебя бомбят, и у тебя есть возможности
Анастасия: Я очень сильно включилась. Много разных историй. И это исцеляет. Не тебя бомбят, и у тебя есть возможности. Едет много людей, беженцев в Европу, которым надо помочь. Это далеко не всегда сложно. Допустим, встретить человека на одном вокзале, покормить чаем с бутербродами и перевезти на другой вокзал, посадить на поезд. Алгоритм выглядит так: беженец через чат-бот показывает миграционку, другие документы, его проверяют и заявку раскладывают на «запчасти». Люди через куратора помогают. Мы предлагали кров или трансфер до Питера.
Максим: Желание помочь есть у многих, они просто не знают как. Поэтому рассказы об этом, на мой взгляд, необходимы. В нашем обществе много хороших людей, я это знаю, с этим живу. Людям надо подсказать, что делать.
Анастасия: Тяжело начать с нуля, когда выжженная земля. Если кто-то уже начал строить муравейник, проще примкнуть. Она уже систематизирована, поделена. Надо впрыгнуть в эти каналы – тебя добавляют – и потом изнутри ты можешь переходить в другие. Когда я пошла онлайн присоединяться к другим городам, стало ясно, что в Москве самые активные люди, здесь больше денег. Есть южные города, где гораздо меньше и того, и другого.
Единственный выход – спуститься на уровень человека
– Есть украинцы, которые хотят уехать в Европу, но есть и те, кто решает остаться. Почему?
Максим: Тут проще найти себе применение. И вообще – я людей возил, которые мне говорили, что видели Москву один раз в 1980 году. Просили провезти по Тверской, Арбату. Как они себя будут чувствовать в Европе?
Анастасия: Кто-то боится, что не знает языка. В России ты, по крайней мере, понимаешь, где ты живешь. При этом украинцы, которые остались здесь, получают очень много хейта. Как ответить на вопрос, почему Оля не поехала в Европу? На ней семь детей-иждивенцев, им надо учиться, у одного отставание, и еще ребенок лежит в РДКБ раненый.
Мы в первую очередь хотим для своих близких нормальной обстановки и спокойствия. У тех, кто хейтит, тоже есть внутренние переживания, которые им нужно погасить.
Все пытаются найти себе короткое объяснение, что хорошо, что плохо и как быть. Ищут простые решения, но получается, что, поднимаясь на уровень идеи, мы начинаем перемалывать людей.
Единственный выход – спуститься на уровень человека. Человека, который хочет растить детей, хочет понятного будущего, безопасности для семьи, для себя, для родных. Может, это малодушие, но я для себя выше всего ставлю эти базовые вещи: ценность их жизни, их пути, не связанного с общей идеей нации. Жалко этих людей, которые и так прошли через жернова, а их еще пытаются встроить в концепцию, как должен себя чувствовать правильный украинец, как он должен поступать, куда он должен поехать и как должен себя вести.
Ищу Твоей воли и пытаюсь Твою волю исполнять
– Украинцы, с которыми вы встречались, готовы обсуждать происходящее на уровне идеи?
Анастасия: В чатах есть железобетонное правило: политику не трогать. Она видна сквозь истории. Весной-летом мы наелись разговоров. Проще не знать. И потом, это же не про рациональные доводы, почему одни думают так, а другие сяк. Это защитная реакция. В том числе когда ты присоединяешься к сильному. Люди хотят жизни для себя и для своих в понятной перспективе.
– Как ваше воцерковление помогает вам помогать другим?
Максим: В Евангелии от Луки есть слова Иоанна: «У кого две одежды, тот отдай неимущему; и у кого есть пища, делай то же». Но благодаря воцерковлению ли мы это делаем? Честно, вряд ли. Однако воцерковление – лучшее, что могло с нами случиться в плане нашей семьи. Я считаю, что благодаря воцерковлению наша семья и существует. У нас были серьезные трения. Больше скажу, я держался в какие-то моменты из последних сил, понимая, что есть дети, будет неправильно нам разойтись.
Семь лет назад мы воцерковились. И Настя стала другой. Поменяла отношение к себе, к своим родителям, к моим, ко мне. Она первая ушла в Православие. Я сильно удивился, меня жутко заинтересовало, куда это Настя ходит, что так сильно меняется, что там с ней происходит. И я пошел за ней.
Анастасия: Ничего ярче в жизни мы не испытывали – когда ты во время воцерковления понимаешь, что ты настоящий и полноценно живешь только в моменты приближения к жизни с Богом.
Максимально ухожу от вранья
– А как вы пришли к Богу?
Анастасия: Я очень взрывная была всегда. Когда у меня родились дети, я поняла, что не владею собой. Как в Писании говорится: «Что хочу делать – не делаю, а что не хочу, то делаю». Я с этим справиться не могла. Везде искала мира и спокойствия – в эзотерике, в психотерапии.
Близкая знакомая, которая от такой же вспыльчивости и сложности характера пришла к миропринятию и внутренней и внешней гармонии, открыла дверь. Мне потребовалось интеллектуально разложить все до основ, перечитать Писание, Катехизис, понять основное вероучение Церкви. От каких-то вещей – отказаться, и это было тяжело.
Помню момент, когда я сознательно решила, что принимаю заповеди, максимально ухожу от вранья, пытаюсь идти этим путем, а когда не получается, буду каяться и пытаться идти заново. Помню, как помолилась в Сергиевой Лавре: «Сергий, я готова, но что-то до конца не складывается, объясни мне, как правильно». Ощущение было, как в сказке про Кая и Герду – что осколок в сердце тает. Случился глобальный перелом, который меня исцелил от тараканов, которые всем моим окружающим очень сильно мешали.
Сложнее всего у меня было с принятием, что над тобой кто-то есть. Не ты стоишь на табуреточке, и ты такой успешный, потому что самый умный. А необходимость принять, что тебе что-то дано для чего-то. А когда случился этот перелом, стало так: «Я признаю, Господи, что Ты стоишь надо мной, а я ищу Твоей воли и пытаюсь Твою волю исполнять».
Максим: Потом у нас было венчание, незабываемое по духовному, эмоциональному накалу.
Анастасия: Фаворский свет для нас не легенда, мы это чувствовали. И это состояние в сложные моменты дает понимание, где правда-истина закопана. Потому что ты помнишь этот опыт. Потому что ты помнишь этот опыт. Эту память невозможно, к сожалению, удерживать постоянно, она ускользает, но в момент духовного бодрения ты уже физически знаешь, что ты не один, опыт нахождения в духе поддерживает и расставляет все по местам.
Максим: После того как Настя начала ходить в церковь, она родила сына Мирона в мой день рождения. Потом мы уже вдвоем воцерковились, венчание случилось, и родился Семен в ее день рождения. А сколько еще доказательств Его присутствия у нас в жизни было!
Я неимоверно счастлив, что все так произошло. Никакой помощи беженцам бы не было, если бы настолько плотно не были прикрыты тылы дома. Семеро детей – умные, прекрасные, ухоженные, все у них замечательно. И жена, с которой мы смотрим в одном направлении.
Иллюстрации Оксаны РОМАНОВОЙ
