Названия работ Аполлинария Михайловича известны только тем, кто увлекается историей всерьез: «Улица в Китай-городе. Начало XVII века», «Красная площадь во второй половине XVII века». «Гонцы. Ранним утром в Кремле. Начало XVII века».
Что же, получается, что старший лучше младшего? Не все так просто.
Одна семья – разные судьбы
Многие современники воспринимали братьев Васнецовых как некое целое, через запятую. Оба участвовали в знаменитых «профессорских обедах», которые давал юрист и публицист В. И. Танеев в московском ресторане «Эрмитаж». Оба рисовали декорации для частной оперы Саввы Мамонтова. Оба любили гостить у Шаляпина.
Тот же Шаляпин писал: «Поразительно, каких людей рождают на сухом песке еловые леса Вятки! Выходят из вятских лесов и появляются на удивление изнеженных столиц люди, как бы из самой этой древней скифской почвы выделанные. Массивные духом, крепкие телом богатыри. Именно такими были братья Васнецовы».
Но при этом братья были не только очень разными живописцами, но и судьбы их были непохожи одна на другую. Хотя оба родились под Вяткой в одной семье сельского батюшки.
Виктор родился в 1848 году. Жизнь его складывалась вполне удачно. Окончил Вятское духовное училище, поступил в Вятскую духовную семинарию. Всерьез увлекся живописью и за год до окончания семинарии уехал в Петербург, поступать в Императорскую Академию художеств. Разумеется, с благословения отца.
И когда тот в 1870 году скончался, Виктор Михайлович уже отучился у Крамского в Рисовальной школе общества поощрения художников, стал студентом Академии художеств и даже успел получить три серебряные медали – две малые и одну большую. Словом, сделался вполне самостоятельным и, больше того, преуспевающим молодым человеком.
У Аполлинария все сложилось иначе. Он родился в 1856 году. И когда умер отец, ему исполнилось всего тринадцать. Мать, Аполлинария Ивановна – в честь которой его и назвали, – умерла еще раньше.
Сирота, со всеми присущими комплексами.
Он учился все в том же Вятском духовном училище. Пример старшего брата оказался заразительным – мальчик увлекся живописью. Впоследствии Аполлинарий писал: «Я и художником-то стал потому, что с детства видел его рисунки и работы. Виктор зорко следил за правильной передачей натуры, следил за формой, техникой и выбором натуры, и все альбомы того (вятского) времени рисованы при его руководстве».
Мальчик брал уроки у художника Михала Эльвиро Андриолли, сосланного в Вятку за участие в Польском восстании 1863–1864 годов. Тот тяготел к романтизму, а вообще брался за все, что подвернется. Создавал портреты вятичей, расписывал церкви, занимался гравировкой и даже выстроил – собственноручно – парусную лодку.
Аполлинарий Васнецов писал: «Я никогда не видел его скучным или без дела».
В 1872 году юноша окончил духовное училище и по настоянию старшего брата приехал к нему в Петербург.
Трудный поиск себя
Виктор Михайлович вовсю был занят собственной карьерой. Тем не менее он взял над младшим братом – сиротой – некое шефство. И сам обучал его живописи – тому, чему успел научиться, и уговорил помочь своих старших товарищей: Илью Репина, Василия Поленова и Марка Антокольского.
Настаивал, чтобы брат поступил в Академию. Но тот все колебался. Да, живопись привлекает молодого человека, но привлекают и история, и геология, и астрономия, и педагогика. Он романтичен и в отличие от брата совсем не стремится к карьере.
Хочет заниматься тем, чем хочется, но сам не понимает чем. Тянет время, колеблется. Сироте все сходит с рук.
В результате в 1875 году Аполлинарий снова в Вятке. Он держит экзамен на звание народного учителя и отправляется в село Быстрица Вятской губернии. Впрочем, земское подвижничество в скором времени надоедает. В 1878 году он вновь решает укрыться под крылом заботливого брата.
Правда, Виктор Михайлович за это время успел переехать из столицы в Москву, ну да это не важно. Москва так Москва.
Крыло вновь не подводит. Брат все же убеждает его выбрать профессию художника. Виктор Михайлович, невзирая на молодость, человек уважаемый, даже влиятельный. Он с легкостью сводит знакомства с полезными людьми в самых разнообразных областях человеческой деятельности. И охотно делится связями с братом.
Аполлинарий пробует себя как пейзажист. Он талантлив, у него имеется своя манера. Он выставляется, его работы покупают. Он свой человек в Абрамцеве, у Саввы Мамонтова.
Виктор Михайлович гордится братом и продолжает оставаться его покровителем, чуть ли не нянькой. Иногда подбадривает как ребенка. Пишет, например: «Видели, между прочим, твой пейзаж „Сумерки« – он (Павел Третьяков. – Ред.) очень хвалил его… так что мы в грязь лицом не ударили. Я лично нахожу, что это самая твоя настроенная вещь. Работай – не трусь».
А ведь «Сумерки» написаны в 1889 году. Их автору – 33 года.
Пейзажист-москвовед
Аполлинарий Михайлович наконец увлечен. Он много ездит и много работает – Крым, Кавказ, Урал, Сибирь, Европа. А затем появляется новая страсть – старая Москва. И к началу XX века она становится профессией.
Васнецов-младший вспоминал: «Первая серьезная работа, заставившая меня заняться археологией Москвы, был рисунок к изданию Лермонтова, к „Песне о купце Калашникове«. Привелось с альбомом в руках собирать графический материал по музеям и библиотекам. Следующая работа – декорация для театра Мамонтова („Хованщина« Мусоргского) заставила также много порыться в материалах. Дальнейшие большие мои картины по старой Москве шли уже по инерции, раз получив толчок в этом направлении. Чем далее шло увлечение прошлым Москвы, тем более и более открывались несметные сокровища этого города».
Отчасти образцом для подражания снова стал старший брат. В его работах тема прошлого довольно ощутима. Но для старшего она – совсем другое.
Виктор Михайлович пишет своих «Богатырей» и, по большому счету, ему все равно, жили они когда-нибудь вообще или же нет. Богатыри стоят в одном мифическом ряду с героями других его работ – «Витязь на распутье» и «Иван-царевич на Сером Волке».
Для него главное – коммерческий успех картины. Востребована лубочная былинность, значит, будем писать лубочную былинность.
Люди образованные это, разумеется, прекрасно понимали. Анатолий Мариенгоф спустя десятилетия писал о Тверской площади: «Теперь на этой площади высится монумент основателю Москвы Юрию Долгорукому. Он крепко оседлал лошадь Васнецова с картины „Три богатыря».
Но большинству нужно именно это. Неестественно былинная картина, неестественно былинный памятник. Да, в жизни все это выглядело иначе. Но Виктору Михайловичу важен успех у большинства.
У Аполлинария Михайловича все наоборот. Мнение толпы ему неинтересно. Гораздо важнее – историческая достоверность. И не беда, что это могут оценить всего несколько сотен человек. Важно, что именно их мнение имеет для него значение.
Одним из подобных ценителей Аполлинария был Александр Бенуа: «Его виды старой Москвы, являющиеся в научном отношении очень верными иллюстрациями, драгоценны и в чисто художественном отношении».
Но и Бенуа подчеркивал вторичность Аполлинария по отношению к Виктору: «В них он, подобно своему брату, сумел разгадать коренную русскую, окончательно в наше время исчезающую красоту, вычурную старинную прелесть целой безвозвратно погибшей культуры».
Именно так, «подобно брату».
Между тем Аполлинарий Васнецов становится членом Комиссии по охране древних памятников при Московском археологическом обществе. Затем – членом самого общества. Входит в Комиссию по изучению старой Москвы.
Он участвует в раскопках, сидит в библиотеках, лазает по старым чердакам в поисках древностей, возносится над городом в корзине «пузыря» – так в то время называли воздушный шар. Изучает старинные карты и планы – называет их своими кормильцами и поильцами. И даже отыскивает изображения старой Москвы на древних иконах.
Васнецов фактически переместился из современной для него Москвы в XVII век. Вся его жизнь теперь происходила там, в глубокой древности. Его картины словно списаны с натуры, а рассказы не менее реалистичны.
Вот, например, описание Варварского крестца – небольшой площади в начале улицы Варварки – в исполнении младшего брата: «Шумная суетливая жизнь кипела на этом бойком месте старой Москвы. Здесь находились кружала и харчевни, погреба с фряжскими винами, продаваемыми на вынос в глиняных и медных кувшинах и кружках… Пройдет толпа скоморохов с сопелями, гудками и домбрами. Раздастся оглушительный перезвон колоколов на низкой деревянной на столбах колокольне. Разольется захватывающая разгульная песня пропившихся до последней нитки бражников… Гремят цепи выведенных сюда для сбора подаяния колодников. Крик юродивого, песня калик-перехожих».
Владимир Гиляровский посвящает Васнецову-младшему экспромт:
Тем-то и хорош, что не нов,
Аполлинарий Васнецов.
И одновременно Аполлинарий Михайлович руководит пейзажным классом Московского училища живописи, ваяния и зодчества.
У Виктора Михайловича между тем совсем другой размах, совсем другой масштаб. Сегодня он делает фрески в Киевском Владимирском соборе и эскизы для мозаик Спаса на Крови. А завтра рисует фантики для шоколадных конфет.
Беседка «Избушка на курьих ножках» в Абрамцеве, надгробные памятники, эскизы частных особняков, Памятный крест на месте гибели Великого князя Сергея Александровича, самовар «Петух» для венской выставки, книжные иллюстрации, почтовые марки. Заказов множество, самых разнообразных. Виктор Михайлович выбирает повыгоднее.
Многие его за это презирали. Многие, напротив, уважали. Археолог князь Вячеслав Тенишев, по словам его супруги, «больше всех… уважал Виктора Васнецова за то, что, несмотря на славу, он был практичным, менее „богема«, чем другие, серьезнее и умел составить себе состояние».
Завидовали почти все. Младший брат не завидовал. У него и так все было хорошо.
Два разных дома
В 1894 году Виктор Михайлович выстраивает для себя неподалеку от Садового кольца сказочный домик-теремок. Теперь он становится как бы создателем и одновременно героем своих лубочно-былинных картин. Перемещается внутрь той реальности – уже телесно.
Федор Шаляпин вспоминал: «Замечателен был у Виктора Васнецова дом, самим им выстроенный на одной из Мещанских улиц Москвы. Нечто среднее между современной крестьянской избой и древним княжеским теремом. Не из камней сложен – дом был срублен из дерева. Внутри не было ни мягких кресел, ни кушеток, ни бержеров (модных в то время кресел с подушечками. – Ред.). Вдоль стен сурово стояли дубовые, простые скамьи, в середине стоял дубовый, крепко сложенный, простой стол без скатерти, а кое-где расставлены были коренастые табуреты. Освещалась квартира скудно, так как окна были небольшие, но зато наверху, в мастерской, к которой вела узенькая деревянная лестница, было много солнца и света».
Шаляпин, конечно, лукавил. Федор Иванович прекрасно понимал, что все эти столы и табуреты сделаны на заказ и за большие деньги.
Племянник же хозяина (и сын Аполлинария Михайловича) Всеволод Аполлинарьевич писал: «Особую необычность обстановке дома дяди Виктора придавала внутренняя деревянная винтовая лестница, ведшая из гостиной в мастерскую и „светелку«. Перилами этой лестницы служила толстая веревка, обшитая красным сукном. Медленно поднимаясь и поскрипывая ступеньками, дядя всегда подтягивался за эту веревку. Он говорил, что так легче подниматься – пользуешься не только ногами, но и рукой».
Особняк-изба Виктора Васнецова притягивала москвичей. Хозяин этому был только рад. Общительный, энергичный, деловой, он жил, что называется, открытым домом. Здесь собирались Савва Мамонтов, Федор Шаляпин, Константин Станиславский, Владимир Гиляровский, многие другие знаменитости.
Конечно, и брат заходил.
Аполлинарий же, тихий, спокойный и несколько робкий, со своей явно непредставительной внешностью (по словам Андрея Белого, «с неприятным видом скопца»), наоборот, любил уединение. Младший брат жил в обычной квартире, в доходном доме недалеко от Училища живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой, в котором он преподавал. Конечно, просторной и светлой – все-таки Аполлинарий Михайлович неплохо зарабатывал, но и без особенных затей.
Тот же Всеволод Аполлинарьевич писал: «Московская квартира наша состояла из шести комнат, вернее, из пяти жилых и большой передней, где стояла вешалка, стулья, а по стенам висели автолитографии в рамах, изображавшие характерные для творчества отца исторические сюжеты.
В передней четыре двери. Одна из них вела в самую большую комнату – гостиную, куда препровождали малознакомых или официальных посетителей. Пол ее, во всю площадь, был застлан красивым и мягким персидским ковром.
Меблировка состояла из старинного, красного дерева, гарнитура павловских времен. У стен стояли кресла и диван со спинкой замечательного „пламени« (особого рисунка. – Ред.). У противоположной стены – пианино с бронзовыми подсвечниками. Посередине гостиной стоял восьмиугольный стол, вокруг него кресла».
И никаких претензий на богемность. Подобных квартир в Москве было множество.
* * *
После революции оба художника не пострадали. Больше того, Аполлинарий Михайлович возглавил Комиссию по изучению старой Москвы.
Может, власти просто не успели испортить братьям Васнецовым жизнь. Старший скончался в 1926 году, а младший в 1933-м.
Незадолго до этого Михаил Нестеров написал: «Доживает последние дни Аполлинарий Васнецов… О нем можно и теперь уже сказать, чем он был, был добрым, хорошим, тихим человеком, любившим поболтать о старине, о том о сем».
