Что думает народ о нынешней российской власти? Каковы взаимоотношения рядовой интеллигенции и высшего чиновничества? Кто в наше время чаще всех поднимает сюжет их непрерывного противостояния? На эти и другие близкие вопросы невольно отвечаешь самому себе, посмотрев романтическую комедию Авдотьи Смирновой «Два дня», недавно вышедшую в непривычно широкий для камерной отечественной ленты прокат.
…И тишина
Время, в которое мы живем, отличается одной интересной особенностью; хотелось бы сказать – «уникальной», кабы не подозрение что, скорее всего, она была и есть, в той или иной степени, присуща самым разным временам. Однако в наши дни особенность эта выглядит как-то особенно скандально – а что есть скандальность, если не шокирующая непривычность?
Речь о специфическом сочетании невыносимости и индифферентности в социальной жизни нынешней России. О мирном сосуществовании откровенного, признаваемого пусть не всеми, но многими процесса разложения государственных органов – и безучастной пассивности граждан, ежедневно наблюдающих это разложение и ощущающих его на собственной шкуре. О владеющем пусть не всеми, но, повторюсь, многими чувстве отчаянной общественной деградации – и внутренней готовности с ней смириться. О добровольном конформизме тех, кому, казалось бы, сам Бог велел протестовать; о подозрительном спокойствии голодных и о загадочной усталости не ударивших палец о палец. О, наконец, обескураживающем «разочаровании в политике» тех, кто и не нюхал в своей жизни никакой политики.
Странно начинать заметку о ромкоме таким образом, однако ближе к ее концу станет понятнее, в чем тут дело.
Дворянское гнездо
В музей-усадьбу вымышленного русского классика XIX века – писателя Петра Сергеевича Щегловитова приезжают высокие гости: вороватый губернатор области (Борис Каморзин) и замминистра экономики и развития Дроздов (Федор Бондарчук). Экскурсией и хлебом-солью их встречают, в порядке появления, экзальтированный старший научный сотрудник Мария Ильинична Гронская (Ксения Раппопорт), «музэйная» работница-хлопотунья (Ирина Розанова) и юродствующий директор усадьбы (Евгений Мурович). Сообщение по телефону о захвате рабочими завода, который руководство области намерено закрыть, распродав оборудование, заставляет губернатора спешно уехать на переговоры с восставшим пролетариатом, бросив замминистра в идеологически враждебном окружении.
На самом деле судьба усадьбы решена – как и завод, ее должны закрыть, отгрохав на живописных угодьях новенькую губернаторскую резиденцию. Музейщики, однако, не подозревают, что решение давно принято, и распинаются перед гостем из Москвы, надеясь обрести в его лице поддержку. После экскурсии, саркастически проведенной директором на коленях, федерального чиновника (язвенника и трезвенника) усаживают за стол и потчуют (соленьями, грибами, самогоном – что еще нужно язвеннику, чтобы не встретить старость?), обильно сдабривая угощение сладкими руладами – вплоть до момента, пока Дроздов не высказывается самым искренним образом о том, что хорошо бы полностью выкинуть русскую классическую литературу из школьной программы по причине ее (литературы) полного несоответствия жестоким жизненным реалиям.
Услышанное заставляет заткнуться даже видавшего виды директора, зато взрывает Гронскую. Перепалка между ней и замминистра – в которой обе стороны предъявляют друг другу накопившиеся исторические счеты – служит началом большого романа. Оставшийся без губернаторской поддержки, якобы отрезанный от остального мира, федерал пренебрегает язвой, напивается пьян, ночует в дворянском гнезде, а наутро начинает с некоторым изумлением испытывать к взбалмошной, но интересной Марии Ильиничне нечто вроде любви.
Веселые картинки
Несмотря на всеобщее одобрение, с которыми «Два дня» были встречены сначала на «Кинотавре», а затем выйдя в прокат, надо сказать, что комедия не избегает ряда характерных черт, которыми грешат отечественные ромкомы последних лет (и которыми фильмы в этом демократичном жанре отличаться вовсе не обязаны). Во-первых, невесть откуда взявшаяся, но довольно стойкая уверенность создателей в том, что романтическая комедия – это непременно жанр для детей и юношества. Во-вторых, убеждение, будто персонажи должны быть максимально шаржированы и «узнаваемы». В-третьих, необыкновенная легкость пера, которую сценаристки, очевидно, приняли за непрерывные творческие озарения. В многочисленных интервью после премьеры Смирнова рассказала, что сценарий был написан ей в соавторстве с Анной Пармас за пять дней, и, как ни странно, когда смотришь ленту, этот малый срок не вызывает удивления – наоборот, очень похоже на правду. В картине нет ни одного принципиального решения и ни одного, пусть даже маленького фабульного поворота, которые средний зритель не успел бы предсказать; весь фильм – ритмически бойко организованная, веселая гирлянда штампиков и штампов разной степени эффектности и тяжести.
И все-таки назвать его провалом было бы несправедливо; особенно по сравнению с предыдущим режиссерским опусом того же автора – совсем уже беспомощной мелодрамой «Связь» об адюльтере петербуржца и москвички. И дело не только в радушном приеме ромкома широкой публикой. При всем своем капустническом характере картине удалось потрафить как интеллигентским вкусам, так и ожиданиям массового зрителя (вот самый потрясающий отзыв, обнаруженный вашим покорным на каком-то украинском сайте: «Фильм вовсе не о бабьей мечте, зрите глубже. Фильм о патриотизме, о ценностях, которых мы не учитываем сейчас. Да, и почитайте обязательно Щегловитова, наверняка многие о нем услышали только в фильме»). Да, фильм непритязателен, но он не низкопробен; вторичен с головы до пят, но не засален; весь состоит из штампов – но в идиотизме, людоедском мессадже или в спорных моральных акцентах не замечен. А это, по нынешним-то трудным временам, да для российского широкого проката – уже немалое достижение. Чтобы не сказать успех.
Сеанс магии с ее последующим разоблачением
Однако, соглашаясь с тем, что для сегодняшнего нашего кино, и для Смирновой в частности, этот фильм – скорей удача, чем фиаско, хочется обратить внимание на один прелюбопытнейший момент, который, кажется, сама Смирнова искренне не замечает. Впрочем, рецензенты его тоже упустили или «замолчали» из соображений ложной деликатности.
Внутри центрального идеологического конфликта «Двух дней» – конфликта «вечного», по мнению режиссера, противостояния российской власти и народа (а если шире – конфликта имущих и неимущих, угнетателей и угнетаемых), сама Авдотья Андреевна, сколь бы ни болело ее доброе сердце за бесправный люд, безусловно, принадлежит к почетным представителям первой категории. Просто по праву рождения. Как честная дочь своего отца, знаменитого создателя «Белорусского вокзала». Как представительница «золотой молодежи» и такого же «золотого миллиарда», вернее, платиновой его прослойки. И здесь не следует обманываться интеллигентской идентификацией; интеллигенция – достаточно неоднородный класс. Ни творческая профессия, ни незаконченное высшее, ни даже честная приверженность высоким идеалам отечественной литературы не упраздняют ни принадлежности к элите, ни того факта, что в смысле своих естественных, биографически обусловленных жизненных возможностей Смирнова относится скорей к ненавидимым ею «власть предержащим», нежели ко всем музейным работникам из глубинки вместе взятым.
А говорим мы это вот к чему: художественная логика всегда безошибочнее и глубже логики сознательной, а любое высказывание всегда сообщает нечто сверх того, что автор подразумевал. Сделав глуповатого чиновника Петра Сергеевича Дроздова полным тезкой Щегловитову (не говоря уже об их одинаково птичьих фамилиях), сценаристки имели в виду ироническую рифму, однако вышло даже убедительнее, чем планировалось, ибо равная принадлежность федерального чиновника и крепостника-дворянина «правящему классу» оказывается настолько же важнее равной к ним любви Марии Ильиничны, насколько сатирическая составляющая в картине получилась безупречнее надуманной романтической истории. («Глобальную неправду», спрятанную в фабуле, признавала в интервью и сама Смирнова: «эти мальчики не влюбляются в таких девочек».) Неслучайно и то, что роль непосредственного дроздовского начальника – министра экономики и развития, готовящего самый вкусный кофе на свете, исполнил не кто-нибудь, а отец Авдотьи Андреевны, Андрей Смирнов. И, конечно же, есть прекрасная и, кажется, тоже никем не замеченная (опять из вежливости?) ирония в том, что Дроздова сыграл не кто-нибудь, а Бондарчук – еще один, даже более блестящий, чем Смирнова, представитель звездной кинематографической династии.
Но самая пикантная ирония в том, что Дроздов – единственный живой, «нормальный» человек на всю картину, все остальные герои которой суть ходячие карикатуры на тот или иной хорошо узнаваемый российский тип, будь то ворюга-губернатор, реставратор-алкоголик или экзальтированная тургеневская барышня, чей жестко прописанный, шаржированный облик не спасает даже исполнительское мастерство актрисы Раппопорт. И получилось так из-за того, что именно с Дроздовым, а не, допустим, с Машей Гронской, соавторши, как это ни смешно, бессознательно себя отождествляют. Потешаясь по-доброму над его лысиной и высмеивая, уже всерьез, приписываемые ему взгляды.
Принадлежность режиссера к «сливкам общества», то бишь к семейству Дроздовых, а также ее симпатии к семейственности как таковой (иначе – к кумовству) последовательно педалируются Смирновой во всем, включая мелкие нюансы и эпизоды. Так, обрамляет основной сюжет, появляясь на минуту в начале и на минуту в конце картины, съемочная группа, члены которой бродят по саду, готовясь снимать о Щегловитове байопик. В этих маленьких ролях отметились Борис Хлебников, Михаил Брашинский, Анна Михалкова. Впрочем, правильнее сказать Боря, Миша, Аня, ведь именно в таком – уменьшительно-ласкательном, домашнем качестве они здесь любовно представлены, хоть героиня Раппопорт может об этом и не догадываться.
Объяснить подобную настойчивость Смирновой в саморепрезентации (а это не что иное, как саморепрезентация – «поддержка зала», «скажи мне, кто твой друг», и все такое) – саму по себе не зазорную, но вопиюще диссонирующую с демократическим, эгалитарным пафосом картины – можно, пожалуй, лишь укоренившейся, если не врожденной привычкой автора олицетворять собой культуру и искренне не ощущать себя чем-либо самостоятельным по отношению к ней и внеположным.
План «Перехват»
Есть такой очень мощный прием, как присвоение аргументации оппонента. Можно люто, бешено критиковать, например, власть с ее же согласия и на ее же благо, с целью сохранения статус-кво. Чаще, разумеется, защищаются иначе – оправдываясь или же, наоборот, контратакуя, в духе «На себя посмотри», не чураясь лжи и клеветы, но это уже грубые приемы, грязная работа, низкий стиль. Гораздо правильнее и эффективнее четко изложить если не все, то многие реальные претензии к самому себе или к твоему, если угодно, клану, не дожидаясь, пока это сделает визави, – и в этом случае последний просто потеряет интерес к дискуссии, ему не захочется повторять уже сказанное и выглядеть занудой.
Этот прием – так сказать, самоирония элиты, ее добродушный смех над собой и своими слабостями, – расцвел в сегодняшней России пышным цветом. Не считая Авдотью Андреевну ни классовым врагом, ни лицемерным человеком, трудно не заметить, что ее картина полностью вписывается в этот тренд, может быть, отчасти объясняющий парадокс «молчания ягнят», описанный нами в первом абзаце. Объективно сложившийся общественный заказ на социальную тематику привел к тому, что звездные дети, чьими каляками-маляками население не перекормили лишь по чистой случайности, осваивают теперь «нравственное беспокойство», приобретают навыки политической фронды и учатся болеть за народ. Случайно ли еще одна комедия этого года, выдержанная в точно такой же «оппозиционной» тональности «Когда же, наконец, вы сдохнете, кровососы» – «Гоп-Стоп» – снята Павлом Бардиным, сыном знаменитого мультипликатора Гарри Бардина?
– Мы вас любим, простолюдины, хотите вы того или нет, – как бы говорят нам создатели этих комедий, – и будем снимать фильмы о нашей любви, от которых вы все равно никуда не денетесь. Так что получайте удовольствие и смейтесь вместе с нами. Вместе с Борей и Мишей. Вместе с Аней и Федей.
Петр ГРИНЕВ мл.
