Иногда про хирургов сочиняют циничные развесёлые байки. А бывает, что больные отказываются от операционного вмешательства, надеясь вылечить запущенную болезнь если не таблетками, так заговорами и целебными травками. А ещё случается, что хирургов обвиняют в смерти родных и близких людей. Хирурги-онкологи окружены всеми этими мифами в двойной степени.
Доктор Зернов в операционной
– Я знаю, конечно, что про врачей ходят разные слухи, но я стараюсь на них не обращать внимания, слухи это пустая трата времени. И собственную страничку в интернете я не веду, и в социальных сетях не общаюсь. Работы много. А после работы я предпочитаю сразу домой, к родным, мне с ними хорошо и комфортно. Я, кстати, до женитьбы худым был. Смена ритма жизни. И расписание дежурств раньше было другим, работал сутки через сутки. А потом ещё приезжал домой, и не мог уснуть. Всё боялся, что сейчас позвонят с работы и скажут, что у больного возникли осложнения. Строчка из песни Розенбаума «Я очень не люблю ночных звонков» актуальна для меня и по сей день.
– Мама у меня гинеколог, папа хирург-онколог. Хотя, онкологом он стал чуть позже, уже лет в тридцать, наверное? А вообще они оба закончили Хабаровский мединститут и остались работать по распределению в Хабаровском крае. В институте, наверное, и познакомились? Работали в маленькой районной больнице, мама ассистировала отцу на операциях, поэтому говорят, что в первый раз я попал в операционную ещё в мамином животе. Детство мое проходило в Хабаровске, где до четырёх лет мы жили с бабушкой, а потом меня забрали родители в Ленинград. В детский садик я знаю точно, что ходил и в том, и в другом городе. А родители работали сутками, и на ночных дежурствах, и часто эти дежурства у них совпадали.
Папа у меня из семьи военного, родители его родом из Ленинграда, так что к деду мы и переехали. Так и жили в трёхкомнатной квартире, дед, сестра отца с семьей, и мы. Но когда я пошёл в первый класс, у нас уже была своя отдельная квартира в Красносельском районе, а родители работали в больнице Кировского завода, в медсанчасти N7.
– Врачи и родственники врачей болеют так же, как и все остальные. Иногда даже и сложнее всё складывается, потому что отрицание болезни у врачей сильнее. Это такая общая зашоренность, когда ты не хочешь осознавать опасность и признавать её. Когда речь заходит о себе или о своих близких, никто из врачей не верит в патологию, не верит в то, что происходит худшее.
– Наверное, это психологическое самоустранение, когда ты не хочешь осознавать опасность и признавать её. Когда ещё студентом был, ходил на дежурства в стационар, в одно из дежурств делал перевязку распадающейся опухоли молочной железы. Это уже запущенная стадия болезни. Я спрашиваю у пациентки про её образование, она отвечает: «Высшее». Уточняю, кто по профессии, слышу: «Врач». Потом спрашиваю про специализацию и узнаю, что она онколог и к тому же онколог-маммолог. Она лечит у других рак молочной железы, но у себя отрицала наличие этой болезни. Это достаточно стандартное поведение, когда человек отказывается признавать угрозу, не хочет видеть опасность. Это только во время обучения студенты медицинских учреждений проходят через «синдром третьекурсника»,и, изучая клинические дисциплины, находят у себя многие проявления различных болезней.
Доктор Зернов в операционной
А рак у онкологов встречается, как у всех. Ни реже и ни чаще. И так же, как и все, те, с кем это случилось, пытаются скрыть свою болезнь от окружающих. Никто не хочет, чтобы другие знали.
– В стране с каждым днём всё больше коммерческих медицинских центров и всё меньше государственных больниц. И многочисленное внедрение платных услуг зачастую происходит на фоне искусственного перевода множества врачей из бесплатной медицины в платную. И вынужденно покидают государственные учреждения в первую очередь именно те специалисты, кто имеет большой опыт и собственное мнение.
– Моему сыну четыре года. Я в этом возрасте дома у родителей открывал большую медицинскую энциклопедию, разглядывал иллюстрации и фотографии, это было так пугающе и интересно, человек изнутри, закрытая тема. Вообще, сколько себя помню, я всегда хотел стать врачом. А жена у меня с экономическим образованием.
Родители почти всю жизнь работали вместе. И дома вместе, и на работе вместе. Я думаю, что это очень тяжело, я бы не смог. А как они? Я не спрашивал. Не очень я люблю откровенных разговоров. Но к профессору Семиглазову Владимиру Федоровичу, выдающемуся онкологу меня привёл, конечно, папа. Я тогда уже поработал хирургом, и в Институте скорой помощи, и в районной больнице города Шлиссельбург. Доезжал в Шлиссельбург на работу по Мурманской трассе за сорок минут, там ходит рейсовый автобус, было очень удобно
– Многие, услышав онкологический диагноз, уезжают лечиться за рубеж. И люди состоятельные, кто может себе позволить оплачивать такое лечение, и средний класс, зачастую вынужденный продавать для оплаты счетов иностранных клиник, единственное жильё. Почему мы не доверяем нашей медицине? И почему историй о том, что за рубежом вылечили тех, от кого отказались в России, не становятся меньше?
– Смертность от онкологии у нас в стране выше, чем во многих других странах. Но значит ли это, что там лечат лучше? Я так не думаю. В силу профессии постоянно приходится обмениваться опытом с зарубежными коллегами, бывать в иностранных клиниках. Всё то же самое там, а что-то у нас даже и получше. Я не очень понимаю тех, кто продаёт всё, чтобы лечиться за рубежом. А таких людей я знаю. Собранные на лечение в зарубежной клинике деньги заканчиваются, и люди всё равно приезжают к нам. Так стоит ли? Надо просто понять, с какой целью едут за границу. Только если за более комфортным проживанием в больнице? Лечение-то одно и то же.
И если всё-таки о смертности? Более низкие отдаленные результаты лечения рака молочной железы прямо пропорционально коррелируют со стадией заболевания. Чем выше стадия заболевания тем хуже результаты. В итоге важно выявлять болезнь на ранней стадии. А такое возможно только при профилактическом поголовном обследовании большинства здоровых женщин. Маммографический скрининг (ежегодная маммография у здоровых женщин в возрасте от сорока пяти до семидесяти лет) позволяет увеличить выявляемость больных ранним раком молочной железы. Ведь рак in situ, рак нулевой стадии может быть излечен одной малотравматичной и не калечащей операцией, без системной терапии и облучения. И дешевле такое лечение, и эффективнее.
Поэтому сравнивая отдаленные результаты лечения в разных странах нужно понимать, работает там маммографический скрининг там или нет. Для адекватного внедрения скрининга требуется мотивация населения, например бесплатное обследование Но и этого мало. В ряде иностранных государств женщине постоянно напоминают, что она должна пройти обследование, её активно вызывают на маммографию. И делается пометка, что приглашение состоялось. Кто-то эти приглашения игнорирует. Но когда позже приходят с болезнью, то те, кто не проходил обязательное обследование получают лечение за свой счет. А лечение онкологических заболеваний является очень затратным.
–Медицинское сообщество уже несколько месяцев обсуждает внедряемые в медицинской сфере изменения, и в тех или иных формах выражает своё отношение. Но можно ли называть полноценной реформой те сокращения штатов врачей и сестёр и перепрофилирования бюджетных больниц, что сейчас происходят в Москве? И как эти изменения коснутся учреждений в других городах России?
– А что я думаю про нынешнюю медицинскую реформу? Да, ничего не думаю. Вообще ничего. Я уже привык, что у нас всегда задумывается одно, потом выполняется совсем другое, а в итоге получаем на финише третье. Было бы хорошо, если бы я мог вообще не задумываться ни об экономических, ни об организационных вопросах, а только оперировать. Хорошо оперировать, приносить пользу.
Работа врача требует постоянного повышения квалификации, учебы, обмена опыта с коллегами. Периодически возникает такая возможность, и я с радостью ею пользуюсь. Работая хирургом-онкологом, которому часто приходиться удалять важный для каждой женщины орган, невольно задумываешься о необходимости органосохраняющего лечения или реконструкции формы молочной железы. Если в мире появляется что-то новое или вспоминается давно забытое старое, очень интересно внедрять это в свою медицинскую практику. Практически любая методика, с которой знакомишься на мировом уровне, воспроизводима и у нас.
Конечно, если говорить о высоких заработках врачей за рубежом, то там и очень высокая конкуренция и невероятно серьезные требования к доктору. И врачи, с учётом подобной конкуренции, могут оказаться невостребованными. При этом они постоянно учатся, не боятся и сами делиться с коллегами опытом. В нашей сфере вообще надо постоянно учиться и узнавать новое. И мне тоже хочется иметь возможность учиться. А вот уехать насовсем мне не хочется.
– Зачем хирургу психология? Должен ли врач решать внутренние сомнения и проблемы своих пациентов? И почему в обыденной жизни поругивая врачей, в моменты кризиса мы смотрим на них как на последнюю надежду? Что же это за крепкая связка врач – пациент?
– Если кто-то думает, что рак молочной железы проблема исключительно женская, то очень сильно ошибается. Мужчины также болеют раком грудной железы, но реже. Приходилось оперировать мужчин с данной патологией: за всю практику, наверное, не более десяти раз. Когда я ещё работал в Институте онкологии, мы вообще редко брали в отделение мужчин. Там палаты рассчитаны на четверых. Но мы же не положим к женщинам в палату четвёртым одного мужчину? Не комильфо как-то. Значит надо или отдельную палату, или в платную класть. Поэтому пациент госпитализировался в отделение общей онкологии. Сейчас у нас палаты двухместные, поэтому есть возможность оперировать и мужчин, вот как раз сейчас двое мужчин у нас проходят лечение.
Медицинский психолог, психотерапевт – это необходимые специалисты в онкологической клинике. У нас есть психотерапевт-консультант, который приглашается при необходимости – чаще всего, если врач подозревает развитие острого психоза у больного. Иногда приходиться вызывать психиатра, когда поведение пациента принимает угрожающие формы, когда он становится опасен и для себя, и для окружающих. Бывают случаи, когда в процессе лечения больные становятся дезориентированными в пространстве и времени. В этот момент они вполне могут и в окно выйти. Такие пациенты иногда требуют перевода в психиатрическую клинику.
Но говоря, о психологе или психотерапевте, я подразумеваю рутинную, плановую работу с пациентами. Диагноз «рак» утрата органа могут приводить к психологическому конфликту у больного абсолютно здорового в психическом плане. И было бы очень хорошо, чтобы психолог был в каждой онкологической клинике, возможно и в каждом отделении, чтобы мог побеседовать с каждым пациентом.
Ведь это большая психологическая травма для женщин. И онкологическое заболевание само по себе уже вызывает шок, и когда встаёт вопрос о мастэктомии, об удалении молочной железы, это ещё больше психологически травмирует.
Но штатным расписанием у нас такой специалист не предусмотрен. Не только у нас, я не про наш Центр говорю, вообще в клиниках в нашей стране не предусмотрен. Конечно, есть в городе целые психосоматические отделения в больницах, но там получают лечение больные с развившемся острым психозом. Поэтому чаще функцию психолога берет на себя лечащий врач, онколог. Кто-то лучше выполняет функции психолога, кто-то хуже, кто-то совсем не умеет.
А вообще это большое удовольствие работать в онкологическом центре, подобном тому в котором работаю я. Это новый, современный центр, оборудованный по последнему слову техники, комфортный не только для работы медицинского персонала, но также и для пребывания больных в клинике. Корпуса расположены за городом, в курортном районе, в хвойном лесу, выходи в любое время, дыши свежим воздухом, гуляй. Или просто на крылечке постой, на лавочке перед корпусом посиди. Три раза в день кормят, делать ничего не надо, только отдыхать и поправляться после операций.
Доктор Зернов на природе
Константин Юрьевич Зернов, онколог-хирург высшей категории, в кабинете
Многие женщины у нас к пребыванию как к санаторному отдыху и относятся. И общаются, и гуляют, и в ближайшие магазины в посёлок за покупками ходят.
