О простоте и прощении. «Потому, что ты мне веришь…»
Часто мы недооцениваем совсем простые, но очень важные вещи.
Мой больной, живущий в коммунальной квартире – признан недееспособным по психическому заболеванию.
Он незлоблив, наивен, часто говорит странные для нас, нормальных людей ,вещи.
Но иногда он пронзителен в своем понимании происходящего.
Больной курит. Соседи по его просьбе покупают сигареты.
Не те, которые он просит, а те, что попадутся. Ему не из чего выбирать, он не придирчив.
– Н., тебе опять принесли эти плохие сигареты. Они вонючие, ведь ты просишь другие?
– Да, прошу другие.
– А почему приносят вот эти ?
Он молчит некоторое время, потом отвечает –
– Наверное, потому что они меня не уважают.
– А почему ты не скажешь им об этом?
– Мне их жалко. Лииииз. Жалко людей.
Он прячется от «зла» под одеялом. Сидя, он накрывает себя с головой, оставляя маленький кусочек, через который он осторожно смотрит на свою комнату.
– Н, ты опять спрятался?
– Да.
– Это твоя палатка?
– Нет. Это мой дом.
– Можно я с тобой посижу рядом?
– Я должен подумать.
Некоторое время он сидит молча, потом приоткрывает одеяло и тихо говорит :
– Ладно. Садись. Чтобы тебя тоже не обижали.
– Ты меня там защитишь?
– Нет. Я не могу защитить. Я тебя спрячу.
– Потому что мы дружим?
– Нет. Потому что ты мне веришь.
«Блаженны чистые сердцем…»
Это о нём.
Мой больной Н. Которого любили все в нашей команде . Который любил всех нас, каждого – по – своему, но любил.
Его отдали мне в ноябре с прогнозом , при благоприятном течении, в две недели. Мы дожили до вчера.
Мы боролись. За ещё один месяц, потом за неделю, потом за дни. И за час боролись тоже. Он боролся вместе с нами. Сейчас я понимаю не потому, что хотел, а потому что жалел нас. Потому что, как и сказала, любил. Я всё больше убеждаюсь в том, что эти два чувства идут рядом.
И со «злом» боролся, которое бродило где – то около . Это он в одиночку.
– Ну, Н., ну я тебя очень прошу давай что – нибудь скажу тем …ну тем плохим, которые тебя обижают.
– Лииииз! Они не плохие – они коварные.
– Накажем?
– Нет.
– Простим?
– Не наше это дело. А потом простим. Мы всех простим.
– Это кто?
– Это Петрович, мой друг.
– Аааааа. Лиииииз! Петрович теперь мой большой друг.
– А Серега?
– Хороший друг.
– А Ленка?
– Подруга.
– А ты, Н., моя радость.
– А ты – моя радость.
Он смотрел на меня детскими ярко – голубыми глазами и смеялся в голос. До слёз. Своих и моих.
– И ты, Лииииз, бросишь работу, и мы поедем на дачу. Жить там будем.
– Да?
– Да. Я же люблю тебя.
– Поедем. А ребята из команды?
– С нами. Ленка пусть книжки читает и в саду гуляет. Шофер мясо пожарит.И говорить будем. Как сейчас говорим.
– А мы с тобой?
– А мы – любить будем.
– А как – любить?
– Сильно очень. Я стол поставлю под яблоней. Ты будешь пить чай, а я буду приносить тебе вишни. В миске.
– Вместе собирать будем?
– Нет. Я один. Ты будешь их есть.
– А потом мы будем играть косточками из вишен?
– Будем.
– Я уеду на два часа, но ты дождись меня. Мне нужно привезти лекарства. С тобой останется Петрович.
– Дождусь. Не бойся.
Я боялась и Серега гнал машину к нему, ни говоря ни слова.
Он дождался – мы так мало верим , Господи – и сказал вчера :
– Такой я счастливый. Умираю, а ты успела и все собрались друзья.
Мы держались за руки, на руках он и отошёл от нас.
– Ты на похороны приди, Лииииииз. Свечку поставишь, а я посмотрю.
Это за три месяца до смерти…
Он знал, когда мне не просто. Не задавал вопросов, которые задают все или почти все. Чувствовал всё, что происходит и решал сам, стоит говорить об этом или нет и умел уловить то, что я уловить не умею.
– Лиииз!
Никто никогда не звал меня так. И не позовёт больше. Пока не встретимся. С миской спелых вишен под яблоней.
У Бога все живы.
