«Доедай, не расстраивай маму»: от семейных привычек к проблемам с едой

«Я с рождения не ем молочку: если вижу продукт белого цвета, мне тяжело заставить себя его попробовать. Помню, как меня хотели «приучить» к сгущенке: четверо взрослых взяли меня за руки и за ноги и держали, пока бабушка запихивала ложку мне в рот. Я изворачивалась, как могла, но они держали меня, пока я все не проглотила.

Недавно я спросила у мамы, зачем нужно было так издеваться над ребенком, а она мне: «Не знаю. Бабушка так на нас повлияла», – Анне (имя изменено по просьбе героини) 27 лет, и случай из детства она вспоминает, как старую шутку. Смеется, добавляя: «Это не защитная реакция, правда. Я смеюсь не из-за травмы».

Глаза в чужой тарелке: когда контроль переходит черту?

«Пока не съешь, из-за стола не встанешь», «Девочки не должны так много есть», «Не расстраивай тетю, доедай» – слова, знакомые многим с детства. То, что можно расценить как заботу или силу семейных привычек, на деле часто наносит вред и разрушает отношения человека с едой. Из-за навязанных установок становится сложнее понимать сигналы своего тела, а реакция окружающих заставляет чувствовать себя «неправильным». Для такой формы давления существует специальный термин – пищевое насилие.

«Есть несколько однобокое представление, что пищевое насилие – это когда родитель заставляет ребенка что-то есть, – объясняет Ольга Хафизова, клинический психолог и специалист по коррекции пищевого поведения. – На самом деле пищевое насилие – это любое использование еды для того чтобы воздействовать на человека».

Манипуляции и угрозы за столом можно услышать дома или в гостях у родственников. Принудительное кормление или жесткие ограничения в питании распространены в спортивной сфере и индустриях, где внешность и цифры на весах становятся залогом успеха, как, например, в модельном бизнесе. Несмотря на ассоциацию с детскими проблемами, пищевое насилие встречается и среди взрослых.

Маме Анны было 16 лет, когда она познакомилась с будущим мужем и стала жить в его доме. Многое для девушки было новым: серьезные отношения, участие в быте чужой семьи, другие пищевые привычки. Мама рассказывала, что первое, что она помнит, это семейный обед в бабушкином доме: «Я сижу и понимаю, что все надо съесть, если я хочу понравиться маме моего парня. А там такие размеры порций, что я в жизни не смогу это съесть».

«В браке мама сильно поправилась и только после развода с папой смогла сбросить лишние килограммы. Так что это была не генетика: она была толстая, потому что переняла чужие пищевые привычки», – говорит Анна. В ее детские воспоминания о еде крепко вплетены бабушкины слезы и крики, и девушка признается: давление шло всегда со стороны бабушки. Родители пытались помочь, но сами оказывались в ловушке.

Бабушка Анны родилась в 1945 году. Несмотря на тяжести послевоенных лет, женщина смогла получить хорошее образование и обеспечить семье достойную жизнь. Даже в трудные 1990-е, когда родители работали на трех работах и не всегда получали деньги за свой труд, бабушка помогала детям деньгами. Правда, и цена этой помощи оказывалась высока. Анна вспоминает: чувство вины часто побеждало отсутствие голода.

«Бабушка давила нас морально, манипулировала деньгами. Могла расплакаться, если кто-то отказывался есть. Кричала: «Я горбатилась, а вы не едите! Я это для кого все готовила? Для кого зарабатывала деньги?» При этом она специально могла покупать очень дорогие продукты, даже зная, что никто их не ест. Как-то принесла домой огромную банку икры и не давала ее никому, кроме меня. Я ненавидела икру. Так и протухло все, а бабушка закатила скандал».

За пределами дома, где отказ от добавки казался преступлением, Анна видела: можно жить иначе. Оставаясь на обед у подруги, она удивленно смотрела, как окрошку разливают по маленьким мискам. «И все спокойно наедались, хотя у нас дома миски были намного больше. И никого не заставляли есть – даже дети сами ели»! В балетной школе, куда Анна ходила с 7 лет, нормой были ограничения в еде и едкие комментарии по поводу каждого лишнего килограмма. «Я все время слышала от педагогов, что я толстая, хотя это было не так. Из-за того, что я якобы была толще других девочек, меня ставили танцевать в последнюю линию».

Она жила будто в разных мирах: дом, где нужно есть как можно больше, танцы, где ее тело всегда недостаточно тонкое и легкое, дружеский круг, где нет деления на правильное и неправильное. Для ребенка давление разных стандартов оказалось слишком велико, и в жизни Анны началась новая глава – бесконечный цикл диет и перееданий.

Между заботой и насилием

Человек легко становится заложником своих привычек или условий, в которых проходило его становление. Говоря о пищевом насилии со стороны старшего поколения, психолог Ольга Хафизова подчеркивает: нельзя игнорировать исторический контекст.

«У нас несколько поколений пережили голодные времена: уже уходящее поколение людей, переживших 1940-е, и поколение, прошедшее через голодные 1990-е. Это опыт, который невозможно забыть. Мы знаем, что даже единственный опыт диетического голодания оставляет след на всю жизнь и потом сказывается на пищевых привычках человека. А тут не диета, а несколько лет самого настоящего голода».

Пищевые привычки, представления о красивом теле и многие другие установки родители часто передают своим детям. Однако, пытаясь повлиять на питание человека, можно не только навредить его здоровью, но и разрушить его доверие к собственным чувствам и сигналам организма. «Пищевое насилие не обязательно приводит к РПП, – объясняет Ольга Хафизова, – например, человек впадает в апатию или даже депрессию, разучается доверять своему телу. У меня в практике было много людей, которые перестали понимать, когда хотят сходить в туалет или поспать. Если человек не понимает свои базовые потребности, как правило, в дальнейшем ему сложно принимать жизненные решения».

Грань между заботой и насилием может быть тонкой, и нет единых критериев, чтобы понять: помогает ли то или иное действие привить человеку здоровые привычки или наносит его психике вред. С точки зрения психолога, нельзя давать общие рекомендации, когда дело касается риска развития расстройств: важно смотреть на конкретную клиническую ситуацию.

«Если мы говорим про тяжелые клинические случаи, там действительно бывает насильное питание через зонд или капельное внутривенное питание. Насилие ли это? Возможно, но на деле мы спасаем человека. Наверное, главный вопрос, который стоит себе задать, это для чего мы предпринимаем какие-либо действия: ухудшает это состояние ребенка или все-таки улучшает? Ломаем мы психику или делаем все, чтобы в первую очередь спасти человека?»

«Важно сказать, что родители сами по себе не могут спровоцировать развитие расстройств пищевого поведения. Нельзя обвинять их в том, что только их действия привели к проблемам. РПП – это биопсихосоциальная модель, то есть влияние на человека могут оказывать разные факторы: личностные особенности, отношения с родителями и сверстниками, СМИ и социальные сети. Также велика доля генетического компонента: порядка 70% риска развития РПП связано с наследственностью», – уточняет психолог. Однако далеко не всегда люди, подвергающиеся давлению из-за питания или фигуры, страдают от психических расстройств.

«Ты хорошая, но нужно похудеть»: как слова о весе разрушают отношения с едой

«РПП такой диагноз, что важно очень грамотно подбирать слова, когда вы общаетесь с ребенком, – рассказывает Ольга Хафизова, – даже если вы хотите поддержать его, например, во время похудения. Большой вопрос: ребенок воспримет ваши слова как поддержку или как подтверждение, что с ним что-то не так? Тут все должно быть, как у юристов: конкретно, однозначно, понятно обеим сторонам». 

Триггером для начала нездоровых отношений с едой может стать что угодно: расставание с партнером из-за «плохой» фигуры, травля в школе или пост паблика о похудении. Однако часто механизм ненависти к своему телу запускают самые близкие люди. «Я считала себя очень толстой, хотя на деле немного округлилась. Это были нормальные возрастные изменения», – говорит Инна, смотря на фотографии двадцатилетней давности. Сейчас девушке 34, и с 13 лет она живет в борьбе с собственным весом. В подростковые годы Инна поправилась и, хотя сама сначала не обращала на фигуру внимание, родственники не были готовы принимать девочку в новом теле: «Ты хорошенькая, но нужно немного похудеть», – говорила бабушка, а тетя каждый раз приносила листочек с очередной диетой и спрашивала: «Как успехи?»

«Это был 2003 год, как раз было сильно влияние Голливуда: все эти похудения, миллион разных диет. Не понимаю, почему тетя начала вести со мной такие разговоры. Для меня это был взрослый и родной человек, я чувствовала, что должна придерживаться этих диет: вот спросят меня на следующих выходных, как дела, и что я отвечу?» – так Инна вспоминает начало своего пищевого расстройства.

Девушка перепробовала всевозможные диеты: пила уксус натощак, неделями сидела на овощах, ограничивала порции. Чтобы отслеживать результаты, Инна ездила к тете домой и вставала на весы – своих дома не было. Постоянно чувствуя голод и тревогу из-за диет, девушка попала в замкнутый круг: стараясь сбросить вес, она все чаще переедала и теряла результаты всех своих усилий. В школе Инну обзывали жирной, и для девочки-подростка это был знак: таких, как она, нельзя любить. В будущем это станет проблемой: девушка будет разрывать отношения с новыми знакомыми в самом начале, чтобы «избежать неловких моментов»: «Я думала, что они еще просто не знают, какая я нехорошая, неинтересная, некрасивая, поэтому сама решала благородно избавить людей от своего общества».

«Есть такой интересный термин – жирные разговоры. Это постоянная оценка чужих тел и обсуждение своего тела в контексте «мне нужно похудеть» или «ой, смотри, как она потолстела», разговоры о диетах», – рассказывает Ольга Хафизова. По словам специалиста, чем чаще ребенок слышит жирные разговоры, тем выше риск, что он захочет сесть на диету. Дети понимают: лишний вес не одобряется.

Инна вспоминает, что самым тяжелым испытанием были семейные застолья. Родственники, которые совсем недавно советовали похудеть, настаивали: нужно поесть, нужно попробовать все, и обижались, получая отказ. Единственной, кто старался поддерживать Инну, была ее мама: она не заставляла дочь есть, всегда выслушивала и жалела, но и не защищала от нападок родственников. «Если бы я была своей мамой, я бы, наверное, сказала бабушке и тете замолчать, запретила склонять своего ребенка к похудению, советовать ему диеты. Я бы говорила с дочерью о том, что происходит с ее телом, но точно не поддерживала бы любые способы сбросить вес», – в словах Инны нет злости, но сожаление с годами не прошло.

«Близкие детей с лишним весом часто могут поступать жестоко, – объясняет психолог. – У лишнего веса есть большой генетический компонент и родители сами могут иметь лишний вес или опыт набора веса. Вместо того, чтобы разобраться в причинах набора веса, взрослые начинают давить на ребенка, забирать у него еду. А ведь можно было спокойно проговаривать эти моменты с ребенком, научить его прислушиваться к телу, учитывать свои особенности».

«Меня вытащила цель, не связанная с похудением, – рассказывает Инна. – Чудо не случилось: просто в какой-то момент я поняла, что только сама могу себе помочь». История похудения длилась уже более 10 лет, вплоть до поступления в вуз, пока Инне не диагностировали клиническую депрессию. В то время девушка совмещала дневную учебу с работой и активными тренировками в зале, продолжала изматывать себя диетами.

Она осознавала, что вредит здоровью, однако страшнее было терять контроль над собой: у Инны не осталось ни сил, ни желания жить, думая только о еде и собственном теле. Тогда девушка усиленно взялась за изучение английского и смогла поступить в зарубежную магистратуру. Это стало началом новой жизни: без жестких ограничений в питании, без чужих советов по похудению, в новом поддерживающем окружении. Только проблема не испарилась сама собой: Инна до сих пор работает над своими пищевыми привычками и ищет психолога, который поможет ей перестать видеть в еде опасность.

В конце разговора Инна признается: еда для нее никогда не будет «просто едой»: «Я считаю, что у меня есть только одна зависимость – еда: ничто не дает мне такого удовольствия, как приемы пищи. Проблема в том, что, когда у тебя зависимость, например, от наркотиков, из нее можно выйти. Это нелегко, но перестать употреблять возможно. А если ты подсел на еду, избавиться от нее на 100% не выйдет: тебе нужно постоянно находиться рядом со своей зависимостью и научиться с ней безопасно существовать».

«Я недавно пыталась обсудить с мамой, почему она ничего не сделала, чтобы остановить насилие, – рассказывает наша первая героиня – Анна. – А мама ответила: когда ты родилась, у меня была одна большая книжка «Как быть мамой», никакого интернета. Это сейчас каждый третий психолог, а тогда я ничего не могла знать о том, что правильно, а что нет. Господи, она родила меня в 20 лет, и я вспоминаю себя в этом возрасте – сама еще ребенок».

Анна вспоминает, как они с мамой придумывали, как спастись от давления бабушки. Почти безотказно работала отгроворка: у Ани гастрит. Этого хватало, чтобы несколько недель никто не заставлял девочку есть. В остальном приходилось быть хитрее: когда бабушка отворачивалась, мама забирала у дочери лишнюю котлету и перекладывала на свою тарелку. Женщина была для Анны товарищем по несчастью, но никогда не могла сказать твердое «нет» свекрови. Не могла и защитить дочь от ее влияния.

Анна до сих пор учится жить с мыслью, что еда не враг: эра диет завершилась, когда девушке было 19, а спустя три года терапии девушка начала чувствовать голод и насыщение, есть все, что ей хочется, в нужном количестве. С бабушкой Анна не общается: с возрастом женщина не изменилась – до сих пор настаивает, чтобы внучка ела все, что ей предлагают. С мамой же отношения стали только крепче: выйдя замуж во второй раз и начав новую жизнь, женщина стала еще большей поддержкой для дочери – помогла пересмотреть рацион и начать формировать новые пищевые привычки. Сейчас Анна понимает: мама всегда желала ей лучшего, просто не имела ни знаний, ни сил, чтобы помочь, когда это было нужно.

«Не знаю, как бы я поступила, будь я в той же ситуации, что мама, с тем количеством информации, которое у нее было. Возможно, я бы сама стала насильником для своего ребенка».

«Он ничего не ест»: от чего страдают привереды и их родители

У Елены (имя изменено по просьбе героини) двое детей: старшей дочери 22 года, а сыну 12. Разных по возрасту и характеру, их объединяет одно: избирательность в питании. «У меня Маша с детства не ест овощи, – говорит женщина, – поэтому кормить ее было сложно. До двух лет она ела только манную кашу, а на этапе детского прикорма к любым пюре из овощей и даже фруктов она не притрагивалась».

Попытки привить девочке любовь к овощам и фруктам не увенчались успехом: всю жизнь Маша ела некоторые крупы, мясные и молочные продукты, а из зеленого на ее тарелке мог быть только огурец. Несмотря на жесткие ограничения в питании, дочь росла крепкой и здоровой, поэтому Елена не сильно беспокоилась за ребенка.

Первое время женщина искала способы расширить рацион Маши, но у девочки была своя форма протеста: «Она очень послушная, не может не делать то, что родители говорят, поэтому в детстве просто брала и засыпала над тарелкой. Так она выражала свой отказ. Мы все перепробовали: и игры, и угрозы, и обещания купить что-нибудь. Как Маша подросла, у нее появился рвотный рефлекс: берет еду в рот – и все назад лезет. То есть заставлять ее есть смысла нет, зачем издеваться над ребенком?»

Говоря о попытках разнообразить питание дочери, Елена вспоминает, как вместо фруктовых тарелок заваривала Маше ягодные чаи, старалась заменять нелюбимые продукты достойными альтернативами с точки зрения питательных веществ. Женщина покупала витамины в аптеке и следила состоянием дочери, но все было в порядке: дефицит продуктов в рационе никак не сказался на здоровье девочки. Однако Маша хорошо помнит, как взрослые пытались заставить ее есть через угрозы: «будешь наказана», «вырастешь слабой, будут проблемы со здоровьем» – все это не ощущалось как родительская нелюбовь, но пугало девочку. Став взрослой, Маша не изменила мнение: в отношениях с едой нет места для давления и запугивания.

Избирательность в питании часто объясняется плохим характером или брезгливостью ребенка, однако не все так просто: на формирование привычек влияют разные факторы от возрастных изменений до неудачного знакомства с новым продуктом. Специалист по коррекции пищевого поведения Ольга Хафизова рассказала, с чем может быть связана детская «привередливость»:

• Неофобия, или боязнь новых продуктов. Это природный механизм, который активируется обычно в два года: в этом возрасте дети активно изучают мир и норовят попробовать его на вкус, что не всегда безопасно. С появлением неофобии ребенок тянется к продуктам, которые ему уже знакомы, поэтому чем больше разнообразной еды детям дают в прикорме, тем лучше.
• Высокая чувствительность вкусовых и обонятельных рецепторов. Людям с такой особенностью многие продукты могут казаться неприятными на вкус. Справиться с этой проблемой возможно: врачи назначают препараты, снижающие чувствительность рецепторов, а после терапии людям предстоит научиться есть новые для себя продукты.
• Патологии в работе центра голода. Из-за особенностей работы мозга люди могут не чувствовать голод. В этом случае им приходится питаться по времени, вне зависимости от желания.

«Поэтому, когда ребенок отказывается от каких-то продуктов, важно понять, почему так происходит, нет ли у него склонностей к каким-то проблемам, – говорит психолог.

Намного сложнее Елене было с сыном: в отличие от сестры, Вася прекрасно ел овощи, но не принимал почти ни один источник белка. «Я довольно поздно поняла, что сын на самом деле просто не мог жевать, – рассказывает Елена, – Васе было уже 4 года, когда врачи сказали, что у него короткая подъязычная уздечка. Он поздно начал говорить, ему было трудно жевать – и все это из-за такой особенности. Помню, доктор спросил меня: «А как он вообще у вас грудь брал, как он сосал?» Тогда стало ясно, что Вася не ест мясо не потому, что не любит: ему просто всегда было трудно его есть.

Мальчику сделали две операции: первая оказалась неудачной, и в пять лет пришлось обращаться к хирургу повторно. Реабилитация была долгой: Вася ходил к логопеду, чтобы растянуть уздечку и привыкнуть к новым ощущениям. Тогда же мальчик стал есть переработанное мясо, а к 9 годам смог полноценно жевать. Это был большой прогресс для ребенка, но ограниченное питание в детстве уже сказалось на его развитии: «Он до сих пор очень маленький, – говорит Елена, – организму не хватало витаминов и микроэлементов, а для мускулатуры все-таки нужен белок».

Чтобы поддержать здоровье сына, Елена давала ему много молока. Мальчик сопротивлялся, но иногда сдавался перед беспокойством матери: мог выпить стакан через силу. Однако, когда женщина всерьез занялась питанием Васи и повела его на обследования, выяснилось, что у сына непереносимость лактозы. «Я боялась, что ему не хватает продуктов для роста, а, оказалось, зря заставляла его пить молоко: непереносимость как раз и вызывала проблемы с кишечником и со многими другими органами. Теперь понимаю: сначала лучше выяснить, почему у ребенка какая-то непереносимость».

С самого детства мальчик боролся за возможность нормально есть, и многое на пути к здоровому питанию было для ребенка испытанием. «У нас были крупные ссоры в семье, когда Вася обижался, что его заставляют что-то есть. Позже я слышала от него: «Меня никто не любит», но не знаю, было ли это эмоцией после конфликта или действительно ощущением какого-то насилия из-за еды», – вспоминает сестра мальчика.

И все же попытки надавить на сына, заставить его есть хотя бы ради здоровья не испортили отношения в семье. Сейчас, когда оба ребенка достаточно взрослые и знают свои ограничения, Елена не сталкивается с трудностями: никто не вертит головой, уворачиваясь от ложки, а многим нелюбимым продуктам удается находить замену. Осталось только одно сожаление: что не задумалась о причинах избирательности раньше, особенно когда подрастала дочь.

«Я все думаю: может быть, недостаток этих продуктов как-то сказался на ее внутреннем мире? Сейчас мне кажется, зря я даже не попыталась выяснить, почему дочь многое не ест. Она особо не делится со мной своими мыслями, но, может, если бы мы нашли причину, если бы поняли, в чем дело, Маша была бы более счастливым человеком, открытым, радостным?»

Иллюстрации Екатерины ВАТЕЛЬ