Когда-то я написал текст о том, кто таков профессионал в благотворительности. Однако в этом тексте начисто опущен один аспект профессиональных требований – аспект, о котором не особенно принято распространяться. Это аспект нравственных требований к профессии.
Владимир Берхин, президент фонда «Предание» Фото с сайта pravmir.ru
Это не о том, что на работе нельзя лениться и воровать, ибо это требование универсально, нет на свете такой работы, где лениться и воровать допустимо или похвально. Это о том, что есть занятия, при которых в рабочем процессе важны даже качества личности.
Обычно профессионализм подразумевает независимость качества выполнения работы от состояния личности работника. Для грузчика или биржевого клерка профессионализм – это выйти на работу несмотря на плохое настроение и работать с полной отдачей, даже если на душе кошки скребут.
На большинстве известных мне должностей работодателю все равно – работают у него люди добрые или злые, милосердные или черствые, храбрые или не очень. Важны чисто инструментальные навыки – аккуратность, умение соблюдать общие правила, способность к обучению, усидчивость, наличие необходимых знаний и умений. А что у человека на душе, какие у него идеалы, ценности, во что он верит и каков он в момент серьезного жизненного выбора – неважно, будь он грузчик, менеджер по торговле пылесосами или инженер отопительных систем.
Но есть и иные профессии, где личные качества человека принципиальны для достижения поставленных должностью целей… Например, такая профессия, как священник. Ну не может священник, если он хороший священник, быть жадным или жестоким человеком. Священник – это пастырь, а пастырь заботится об овцах, а забота не может соседствовать с ненавистью, корыстью или равнодушием. Результат работы священника – духовный рост его чад, но его невозможно даже и пронаблюдать, не обладая самому хотя бы каким-то собственным духовным опытом. Священник не может не верить в Бога, уж извините – потому что тогда он просто не понимает собственных прихожан. Священник не может не бороться своими страстями – опять же, священник, вольно обращающийся с церковной кассой или истерзанный тщеславием, в принципе возможен, а вот примирившийся с собственными грехами и не борющийся с ними – уже не очень. У него просто не получится ничего, кроме показухи.
Воспитатель, учитель, священник работают именно своей личностью. Живым примером, невербальными сообщениями, общей структурой своих действий, которые невозможно полностью сымитировать или проконтролировать – люди в близком контакте всегда воздействуют друг на друга. И когда один из них ведущий, а другой ведомый, один падает, а другой старается его удержать, то нет ничего хуже и опаснее, чем расхождение между словами и делами, между личностью и ее проявлениями. Крайне опасны ложные надежды и напрасные ожидания.
Психологи, для которых эта сфера профессионально более близка, пытаются избежать подобного риска путем построения формальных правил и границ взаимодействия терапевта и клиента – обязательной оплатой, ограничением времени сессий, запретом на чересчур близкие отношения и так далее. Однако и они вынуждены учитывать всю сложность межличностного взаимодействия, и стараются допускать до живых клиентов того, кто не прошел определенного порядка супервизий, в ходе которых, в том числе, доказывается зрелость души того, кто берется помогать другим разобраться в их душевных сложностях.
Это длинное вступление требовалось для ответа на вопрос, который волнует многих моих коллег – а должен ли работник благотворительного фонда в принципе быть добрым человеком? Как надо относиться к подопечным? С одной стороны, ситуация, как правило, вопиет о горе и несчастии, и нет ничего более естественного, чем пожалеть, поддержать и открыться. С другой стороны – будешь открываться всем и каждому, быстро сгоришь и вместо помощи начнешь заниматься решением личных проблем. Да и личные отношения доверия и поддержки плохо сочетаются с регламентами работы фонда и принципами оказания помощи: отказывать со спокойным сердцем всегда легче, чем после совместных рыданий.
Коллеги мои – люди, к сантиментам не особо склонные. Уж скорее мы ценим сарказм и продуцируем зашкаливающую самоиронию. А «распускать нюни» дозволяем себе не очень часто и всегда с некоторой отстраненностью. В ходу крепко сжатые зубы и побелевшие костяшки, а не часто выжимаемые носовые платки.
Но есть и другая сторона. Работник фонда, особенно тот, который общается с жертвователями, постоянно говорит о милосердии, о сочувствии, о том, что помогать ближнему есть радость и польза, а не убыток и огорчение. Такова его работа, и неважно, пишет он фандрайзинговую рассылку, проводит ярмарку или встречается с кем-то лично – он в любом случае пытается пробудить в людях некоторые чувства.
Однако тот, кто призывает к действиям и чувствам, которые не совершает и не испытывает сам, называется лицемером. А быть лицемером чрезвычайно вредно для нашей профессии. Становясь активным, публичным работником благотворительного фонда, стоит лишний раз внимательно посмотреть на собственную жизнь под углом наличия любых компрометирующих фактов – это тоже отчасти профессиональное требование. Тем более, что в России деятелей благотворительности частенько путают со святыми и ставят в вину даже такую нравственно нейтральную вещь, как обладание дорогими вещами – что уж тут говорить о двусмысленной личной жизни или участии в сомнительных экономических начинаниях.
При этом – уж поверьте опыту – лицемерие не спрячешь. И как ни старайся, подлинное лицо всегда вылезет из под маски. Причем, чем глубже спрятано, тем внезапнее найдется, и чем сильнее ты старался изобразить милосердие – тем явственнее станет, насколько сильно тебе в конечном счете наплевать. И тем болезненнее будет пробуждение – как твое собственное, так и публики вокруг.
Это не относится напрямую к рабочим качествам – милосердный человек может быть и жестким, и требовательным, и даже скандальным. Важно лишь, что у него на душе, и зачем он так себя ведет. Если в сердце у человека любовь к ближнему, то реализовывать ее можно довольно разнообразными путями.
Есть и другая сторона: подлинные чувства рождаются только от подлинных чувств, а не от обмана. Я знаю, опять же, по себе – если я прошу о помощи людям, к которым лично ничего не чувствую, если при написании просьбы о помощи я равнодушен к их судьбе – толку не будет, получится формальная отписка, и денег никто не даст. Если не любить подопечного, то никто другой его и не полюбит. Да, какой-то отклик будет – но не будет Чуда, будет работа.
Чтобы эффективно стучаться в сердца надо обладать каким-никаким, но собственным опытом милосердия. Полностью равнодушный человек с этой задачей просто не справится. За большим делом всегда стоит большая мотивация – а что может быть больше Любви?
Есть и третий аспект, связанный уже не с внешними, а с внутренними отношениями в организациях: немилосердный, жестокий, равнодушный к ближнему человек в большинстве случаев несимпатичен. Особенно как начальник и лидер в общем деле. Маленькие зарплаты и большие нагрузки во многом исключают для работников благотворительной сферы роскошь быть плохими начальниками, а особенно – начальником-формалистом.
Можно быть строгим и требовательным, но нельзя не любить дело, которое делаешь – от тебя просто все разбегутся, ибо удерживать их будет нечем. А любовь к своему делу в нашей профессии означает, в конечном счете, именно доброту к подопечным, искреннее желание решать чужие проблемы – иначе зачем вообще затеваться?
