С чего начинается первый добровольческий день? С сомнений и страхов? С радостного ожидания или волнительного предчувствия? Мне кажется, он начинается с дверей. И опыт преодоления этих дверей у каждого свои. Хочу рассказать историю своего первого дня. Может быть, кому-то она поможет войти в их первые двери.
Старт
Подхожу к дверям. Еще можно повернуть назад, но я только шепчу себе: «Господи помоги, Господи спаси…», только крещусь дрожащей рукой. И вот передо мной двери детского дома-интерната Южного Бутова. Шаг, еще один, двери тихо разъезжаются. Чистый холл, седой усатый охранник бурчит: «Куда?». Я, несмело: «Я доброволец». «Ну, ждите».
И я жду. Светлый холл, в конце – аквариум, серая плитка на полу. Мне навстречу идет Лена, дежурная сестра. Я ее совсем не знаю, но улыбаюсь и говорю: «Я Таня, первый раз». Иду за ней по длинному коридору. Чисто, двери деревянные, красиво и тихо. В сестринской она быстро выдает мне халат, белый-белый. Сую руку в карман, а там косынка. И вот я уже бегу за Леной куда-то наверх, по дороге завязывая косынку, и думаю, похожа ли я на сестру милосердия, как в моих детских книжках.
«У тебя группа 50, у меня 62, если что ищи меня там». «Хорошо». Мы заходим в дверь с золотистым номерком «50», проходим в небольшую комнату-палату, уставленную детскими кроватками. Лена быстро представляет меня: «Это Таня, первый раз». Я улыбаюсь, и жду. Воспитатели, их трое, молчат.
«Бери любого»
– Что мне делать? – спрашиваю.
– А бери любого.
От ответа немного теряюсь: как это – «бери», куда бери?
– Что, любого? – уточняю
– А, бери вон того… и походи с ним.
Я иду по направлению вытянутой руки, от одной кроватки к другой. На меня смотрят неумытые мордашки с раскосыми глазами и полуоткрытыми ртами – даунята.
«Стой, надевай ему ботинки, они внизу под кроватью». Лезу под кровать, достаю синие детские ботиночки и смотрю на ребенка. У мальчика ДЦП, он длинный и очень худой, а голова как будто немного сплющена. Но мне не страшно, я не испытываю острой жалости – я думаю, как одевать ботинки. Потому что я в жизни ни разу никому не надевала ботинки! Племянников у меня нет, сильно младших братьев и сестер тоже нет. И тут я понимаю, что вся моя уверенность, что я смогу и у меня обязательно получится, основана на опыте из фильмов, и не более того. И я, получая второе высшее образование, банально не знаю, как правильно: ботинок одевать на ногу, или ногу запихивать в ботинок.
Эдик
Пробую первый вариант – не получается. Пробую второй. Ботинок одет. Надеваю второй. Колготки ему явно велики и в ботинок не запихиваются. Подтягиваю колготы. Ну вот, с ботинками и колготами управилась, теперь надо его вытащить. Наклоняюсь и спрашиваю: «Тебя как зовут?» Воспитатель шепчет: «Эдик. Он не говорит. Они все здесь не говорят».
Я не пугаюсь, хотя еще не знаю, как буду общаться с ребенком, который не разговаривает.
Инстинкт. У меня должен проснуться инстинкт, он есть у всех женщин, даже у тех, которые детей на руках никогда не держали. Я протягиваю к нему руки и вытаскиваю из кроватки. Эдик тяжелый и рыхлый, ножки его не держат, голову и спину он тоже держать не может. Хватаю его за подмышки и пытаюсь поставить на ноги, а он их выпячивает, упирается в пол и не хочет идти.
«Вы его не за подмышки, а за ручки, и ручки высоко не держите, – подсказывает воспитатель. – Вот так, и по коридору походите». «Сейчас все получится», – думаю я и тяну Эдика за ручки. Он нехотя делает тяжелые шаги. Приговариваю: «Еще один, еще разок, ну, еще разочек».
Без паники!
Мы торжественно прошли по десятиметровому коридору туда и обратно, и тут Эдик стал кричать и вырываться. Он прогибался всем телом, выгибал шею, как будто хотел встать на мостик, скалил на меня свои редкие зубки, стонал, кричал и выл одновременно. Мне было не страшно, просто я не знала, что делать.
– Мне кажется, он устал, может его положить?
– Капризничает – говорит одна из воспитательниц.
Иду к кроватке, кладу его обратно, снимаю синие ботиночки. Странное чувство разбитости, ничего не выходит. Только без паники!
Он лег, как внутриутробный младенчик, подобрал под себя ножки и ручки и стал качаться из стороны в сторону. Мне стало страшно. Говорю: «Ну-ка, встань ко мне». И происходит чудо – он встает, он меня слышит, он меня понимает! «Обними меня за шею». Он тянет ручки и неуклюже хватает меня за плечо. Обнимаю, шепчу ему на ушко: «Какой мальчик, молодец». От радости хочу прыгать: он меня понимает, он меня слушает!
Чувствую – кто-то за ноги хватает. Оборачиваюсь – маленький дауненок, улыбается и прячет мордашку в складки халата. Даю ему руку. Крепко хватает и смотрит на меня. Так мы стоим несколько минут: в одной руке у меня маленький дауненок, а в другой Эдик.
Я вдруг поняла, что все получится, и сразу стало легко и спокойно. Нацеловала, наобнимала Эдика, опять одела ему ботинки, приноровилась водить его по коридору. Он левым боком опирается на мою ногу, а его за правую руку держу.
Пока мы с ним ходили, подошли другие даунятки знакомиться. Тычутся в руки, ноги, хватаются за халат. Не заметила, как ободрали с меня бахилы.
Эдик устал, с каждым шагом все больше запаздывает от меня, но не капризничает. Сажаю его в коляску. Подошла одна девочка-дауненок – Оленька – и стала возить со мной коляску. Подошла вторая – Таня – и мы стали катить коляску втроем. Вернее, я их троих потащила.
Кубики
Эдик сидит смирно, не дергается, только ноги все время с подножки коляски спадают и болтаются, а я поправляю – мне почему-то кажется, что это важно. Посередине коридора стоят детские качельки, в них качается Настя. Настя больше похожа на мальчика, чем на девочку. Берет меня за руку и ведет к концу коридора. Показывает куртки, ботинки. Рядом Маша сидит. «Не пускайте туда Машу, она шнурки вытаскивает». Смотрю, а Маша уже какой-то шнурок сосет. Маша – беззлобная и тихая, но непослушная.
Сначала путала Диму с Таней – кто из них со мной коляску катает? Потом поняла – лица у всех даунят разные! Теперь уже не путаю, и не только потому, что у Димы синие колготы, а у Тани голубые.
За спиной кто-то плачет. Это рыженький, мой знакомый, дауненок Леша. У него серые заплаканные глазки, и страшная тяга к открыванию дверей. В конце коридора две двери, одна ведет в коморку воспитательниц, другая – в небольшое подсобное помещение, где стоят швабры и ведра. «Леша, все ищет выход, чтобы сбежать, не разрешайте ему двери открывать», – предупреждают воспитатели. А я не верю, что он ищет выход, мне кажется, ему просто нравится дверь открывать. Он ее откроет, а внутрь не заходит, стоит и кричит. И ведь не оттащишь его от этих заколдованных дверей. Я только закрою, а он уже опять открыл.
Смотрю, а Эдик вылез из коляски, и ползет на четвереньках по коридору. Я его руками зову: ну, вставай! И он встает, хватается за мои руки. «Вот пройдем, Эдик, два раза по коридору и пойдем на качели».
А на качелях опять Настя. Протягиваю ей руку, она хватается за нее, встает с качелей и уступает место. Усаживаю Эдика. Он умеет раскачиваться сам, но голову совсем не держит. Щекочу ему подбородок, он смеется и на секунду голова задерживается, но тут же падает обратно.
Леша опять все двери пооткрывал – иду закрывать. Оттащить от дверей не могу, приношу ему кубики к двери, он берет синий и кидает в пустую коморку. Что делать закрываю двери, хотя уже точно знаю, это ненадолго.
Заглядывает Лена.
– Как дела?
– Да уже ничего. А они кричат все время – это ничего? – уточняю у Лены.
– Ничего, не волнуйся.
На ковре лежит светленькая Оля, у нее желтое платьице, и она похожа на цыплнка. Беру желтый кубик, ставлю, беру второй, ставлю рядом и предлагаю ей: «Найди мне еще один такой же желтый кубик». У нее ножки дрожат, она пошатываясь идет и приносит мне желтый кубик. Не верю, случайность, прошу ее принести еще один. Приносит. Хочу играть с ней дальше, но она уже развалилась на ковре и тянет мне ручки, ворочается с боку на бок, играть не хочет. Оля самая улыбчивая, самая послушная и добрая. Все дети время от времени дерутся, что-то делят, а она нет, только катается по ковру и улыбается мне.
Эдик, наверное, устал один на качелях. Все дети кроме него и еще одной девочки ходят, поэтому я за ним особенно слежу. Переношу его на ковер. Он залезает на «качалку» – видно, они давно знакомы – и начинает сам раскачиваться.
Настя тянет меня к мячу. Я вспоминаю свои институтские занятия по физкультуре и показываю ей, как прыгать на мяче, она тут же повторяет.
Вторая девочка, которая не ходит, сидит на стульчике. Такая маленькая, чумазая, на лице застыли капельки – сопельки, на носу большие очки. Молчит, не плачет, не рвется. Просто сидит и играет со своими руками.
Настя теперь тянет к коляске: «Ну что, тебя покатать? Садись». Катаем опять втроем, Оля, Таня и я. Чувствую, что устала. Смотрю на часы – пять тридцать, еще полтора часа. Что же мне еще с ними поделать? Леша опять все двери открыл, кидается своим синим кубиком, я хочу забрать – не отдает. Дима дерется с кем-то, бегу разнимать.
Начинают мыть пол, меня просят собрать детей на игровом коврике и не пускать их в спальню, пока там моют. Легко сказать – «не пускать». Я загородила коврик детским стульчиком, столиком, коляской и еще чем-то. Настя вылезает из под стола, Леша пошел открывать очередные двери, Маша где-то у шнурков, а я пытаюсь разнять дерущихся Диму с Таней.
Ничего не выходит?
Собираю всех опять вместе. Леша не хочет сидеть, все норовит убежать. Щекочу его, он хохочет и вдруг кусает меня за руку – сильно, но я не кричу, не ругаюсь, просто пытаюсь оттянуть его от руки, отдираю. Он норовит укусить еще раз, промахивается и кусает себя за язык, опрокидывается навзничь и начинает плакать.
И тут мне становится страшно: у Леши изо рта кровавая пена, он видно сильно прикусил язычок. Плачет, он прямо как обычный ребенок, безутешно и так горько. Хватаю его на руки бегу к воспитателю:
– Он язык прикусил, кровь.
– Он вам сейчас халат испачкает, отпустите, – говорит воспитатель.
-Не страшно! Это ничего что у него кровь? – беспомощно переспрашиваю.
– Оставьте, сейчас я ему промою.
Бегу обратно на ковер, слышу там уже возня, Дима кидается пластмассовыми кубиками в Настю. Настя плачет, из глаз сыплются бусинки. Что же это такое? Ничего не выходит! А Дима уже переворачивает маленькую в очках через голову, мне страшно, сейчас он ей шейку свернет, но, слава Богу, все в порядке. «Господи, помоги!» Крещу спинку Димы, глажу Настеньке голову.
Несмотря на заболевания, каждый, даже абсолютно недвижимый, ребeнок – личность. У каждого свой вкус в еде, приоритеты в общении
И вдруг все успокаивается. Лешу мне возвращают, он тихо сопит. У меня руках лежит Настя, я глажу ей голову, что-то нашептываю, а она оттягивает на моей ноге колготки и «стреляет» ими, как из рогатки. Успокоилась, сопит.
Тяну руку Оле – она смеется, играет с рукой, то дотронется своей, то пытается убежать. Таня на меня прыгает со спины, но она уже большая и мне немного боязно: если она сейчас прыгнет, то Леша, который мирно сопит у меня на руках, упадет. Я грожу Тане пальцем, а она хитро улыбается.
Подходит девочка-дауненок с черным каре. Всем поднимает волосы и смотрит на голову. И мне тоже начинает поднимать волосы, прядку за прядкой, чем-то очень на груминг у обезьян похоже, щекотно. Дима стащил свои синие колготы, и дети по очереди ими кидаются.
Приходит Лена: «Пора». Как уже без десяти семь? Я прощаюсь с моими маленькими подопечными. Думаю, надо будет купить им самых простых мягких игрушек, а то мне на прощанье Дима так кубиком по лодыжке дал – искры из глаз. Воспитатель говорит, что противопоказаний нет…
Я вернусь
Мой первый день подошел к концу. Смотрю, на желтой качалке, в углу коврика сам качается Эдик, тихий и, кажется, довольный.
Лена опять ведет меня длинными коридорами, только уже вниз. Она спешит, ей на электричку в Сергиев Посад. За спиной тихо съезжаются автоматические двери. Где-то там за ними остались дети и три часа моей новой жизни.
На улице дождь, а мне спокойно и хорошо. Только сейчас чувствую, как ноги устали, как плечи болят. Дома отстирываю халат, который Леша запачкал кровью. Мерно шумит вода, стекая в водосток. Мне спокойно – я к ним еще вернусь.
Татьяна ЛОПУХОВА, доброволец
Вы тоже можете стать нашим добровольцем! Для начала – просто загляните на наш добровольческий форум!
