Добровольцы: о причастии страданию или когда уже ничем не помочь

Добровольцы иногда сталкиваются с ситуациями, когда они не могут помочь. Не потому, что конкретно у них нет возможности помочь конкретному человеку – в этом случае им можно найти замену. Речь идет о ситуациях, когда поступает просьба, мы знакомимся с человеком, начинаем помогать по мере сил и, наконец, понимаем, что помочь ему трудно, а иногда и совсем невозможно.

Действительно, возможности добровольцев, несмотря на то, что их больше тысячи человек, существенно ограничены. Мы не можем осуществлять высококвалифицированный круглосуточный уход, не можем дать денег на лекарства или сиделку, не можем взять ребенка к себе домой, не можем оказать психологическую или узкоспециальную помощь, а часто бывает так, что сами болеем, уезжаем в отпуск или просто работаем по будням, и не у всех есть возможность вырваться с работы, чтобы сопроводить подопечного в поликлинику, которая, как и мы, не работает по выходным… А иногда видишь подопечных, которым совершенно некому помочь, и складывается удручающее впечатление, что они один на один с целым миром, огромном и безучастном.

Для кого-то эти ситуации могут оказаться шоком, даже привести к выгоранию. Кто-то не может смириться и начинает искать способы помочь человеку несмотря ни на что. Кто-то начинает помогать в том, о чем не просили, например, настаивать на уборке у больного человека, когда тот просил о прогулках. Все случаи и модели поведения не перечислить. Но иногда на конкретных примерах убеждаешься, как можно было помочь человеку, для которого уже ничего невозможно сделать.

Долорес

Мы познакомились с ней в больнице, когда ко мне пришла просьба навестить ее, передать что-то из продуктов, узнать о нуждах. Звонил неизвестный человек. Когда я приехала и разузнала, как ее найти, передо мной предстала маленькая, сухонькая, пожилая армянка. Она смотрела заинтересованно, доброжелательно, но не совсем доверчиво. Оказалось, что она попала в больницу с побоями, к тому же она не могла говорить – после операции год назад в горле зияло отверстие, и воздух со свистом проходил через него. Для решения этой проблемы требовалось специальное медицинское устройство и еще одна операция. Мы с ней разговаривали так: я говорила вслух, а она крупными буквами писала ответы на листочке. Попросила принести немного молочных продуктов, помочь решить проблему со сбором 17 000 рублей на медицинское оборудование, а также добраться до дома после выписки. Казалось, это несложные просьбы, тем более Комиссия по церковному социальному служению обещала выделить ей деньги.

Но со следующим визитом выяснилось, что домой она вернуться не сможет, потому что ее избил сын, который прописан в квартире. Долорес сказала, что ее готова на время приютить знакомая, но нужно съездить домой за вещами, а заходить домой она боится. В день выписки, она без моего ведома, через персонал больницы, связалась с добровольцем, который к ней приезжал, и попросила его увезти ее из больницы. Он увез. Но в тот же день она позвонила мне из ближайшего магазина и сообщила через продавщицу, что знакомая ее не пустила и ей негде жить. В ЦСО и ОВД подтвердили, что она зарегистрирована по месту своего жительства с сыном, но по делу сына информацию раскрыть не могли. Мы начали искать места, куда бы ее приняли временно до разрешения ситуации. Был холодный апрель и бабушке надо было где-то ночевать. Мы звонили в ночлежки и приюты, государственные, православные и даже католические, но везде находились препятствия а, связь с Долорес была очень неустойчива. Наконец, мы послали письмо в ЦСА «Люблино» откуда нам пришел ответ, что бабушка жила у них долгое время, но ушла в феврале и с тех пор не появлялась. Оказалось, что у нее синдром бродяги и нигде ее удержать невозможно… На связь Долорес больше не выходила, у меня остался лишь ее номер телефона.

Превозмогая боль

Тамара Ивановна обратилась за помощью к добровольцам, попросив найти и привезти ей пожертвованный кем-нибудь телевизор и два раза в неделю приносить продукты. На первый взгляд, это была стандартная просьба и мы начали ей помогать. Но потом добровольцы начали замечать в ее поведении серьезные странности, которые ощущались и мной, координатором, в разговорах по телефону.

Она не выходила из дома, хотя ей был 61 год, могла долго расспрашивать добровольцев о самых разных вещах, могла позвонить мне в час ночи с претензиями и подозрениями, жестко критиковать или жаловаться на окружающих людей. Когда ее доброволец легла в больницу и попросила найти себе замену, я сообщила об этом Тамаре Ивановне и спросила заодно, почему продукты ей не приносит соцработник. Бабушка отреагировала на эти новости очень болезненно и решила, что доброволец не ложился в больницу, но отказался от нее из-за неприязни. О соцработнике она сказала только то, что он ей не положен. Когда я позвонила в ЦСО, при одном упоминании ее фамилии мне посоветовали с ней «не связываться» и сказали, что у них имеется письменный отказ Тамары Ивановны их услуг. Заведующая рассказала мне, что бабушка состоит на учете в ПНД, а для этой группы людей у них отдельный соцработник, что она не раз не пускала соцработника в квартиру, требовала купить что-то по второму разу, один раз даже разыграла самоубийство, а в другой – перерезала дома телефонные провода и потребовала бланк для отказа.

Я позвонила бабушке и объяснила, что мы от нее не отказываемся, но советуем наладить отношения с ЦСО, чтобы ей приносили продукты. Далее наше общение развивалось исключительно в форме монолога. Тамара Ивановна гневно выговаривала мне все о нашем к ней отношении и требовала сделать так, чтобы из ЦСО к ней присылали «обычного» соцработника, потому что она «не состояла на учете». А через месяц она скончалась… Умерла в больнице. Там, куда ее привезли, обнаружили обширнейшую опухоль всего желудочно-кишечного тракта. Правда, это сделали не врачи, а патологоанатомы. Нам сказали, что она чувствовала страшнейшие боли, но либо игнорировала их, либо скрывала. При таких болях нервная система и тормозная функция психики настолько расшатываются, что человек при всем желании не может контролировать свое поведение. Так что большой вопрос, было ли у нее психическое заболевание (ведь ясного диагноза в ПНД не было) или так повлияла опухоль.

Надо ли постоянно быть рядом?

Зинаиде Павловне мы помогали почти четыре года. Но при любой помощи было ясно, что мы не можем решить ее проблем, главная из которых – панический страх больниц, врачей, нежелание покидать свою квартиру и просьба, чтобы с ней постоянно кто-то находился. Кроме того, она все время мучилась от болей в животе, скачков давления, различных болей и сильного старческого зуда.

О на постоянно просила найти ей священника, желая причащаться и собороваться как минимум 2 раза в неделю, хотя священник, который жил в ее доме и часто ее навещал, дал благословение причащаться трижды в месяц и ежегодно собороваться.

Все наши уговоры полежать в больнице или решить вопрос с уходом за ней всеми возможными способами она отвергала, требуя постоянных визитов добровольцев и даже медицинской помощи от них на дому. Конечно, мы не могли удовлетворить ее желание полностью. Было решено ограничиться помощью ей около 2 раз в неделю и встречами с ее участковым врачом для контроля ситуации и госпитализации.

Почему так?

История Владислава Алексеевича еще печальнее. Когда ему было 45 лет, он красил крышу на даче и неудачно упал. После этого он стал лежачим инвалидом. За ним стала ухаживать его 75-летняя мама, у которой с каждым годом оставалось все меньше и меньше сил. Его состояние ухудшалось. Анализы показывали плохое состояние почек, он мучился от болей, а еще больше – от вечно преследующего его вопроса: «Почему так?»

Мы познакомились с ним, когда ему было уже 52, а маме 81, когда ночи для них стали сплошным кошмаром, и несколько раз в неделю на ночь к ним приходили сестры милосердия, чтобы мама могла выспаться и ухаживать за ним днем и другими ночами. Ситуация усугублялась тем, что они жили на пятом этаже в доме без лифта и мама уже не могла выйти из дома за продуктами, лекарствами и справками, потому что очень сильно болели ноги. Добровольцы выполняли эту несложную работу, но морально им было очень сложно. Чуть легче стало, когда у Владислава стараниями сестер и добровольцев появился знакомый священник, который мог побеседовать, исповедовать и причастить. Но все равно в минуты отчаяния у Владислава появлялись суицидальные мысли, а у его мамы накапливались огромная усталость, отчаяние и желание, чтобы все это закончилось. Они начали подумывать об интернате, но каждый раз останавливались перед решительными шагами и терпели.

Владислав скончался жарким летом 2010 года. Мы знали его 3 года. И хотя прошло уже много времени, до сих пор не хватает его тихого, спокойного голоса в трубке телефона.

Таких ситуаций и случаев у добровольцев – десятки, в Москве – тысячи, а в мире – миллионы. Есть и более сложные, более запутанные, а есть более банальные, когда человек становится лежачим, а у него нет ни денег на сиделку, ни родственников, а пойти в госучреждение он не согласен… Как помочь тем, кому мы не можем помочь – уволиться с работы и сидеть с ним, взять к себе домой, исцелить о психического заболевания, убедить в бытии Бога и ответить на все его мучительные вопросы? Как при этом не выгореть, не отчаяться, не начать панически бояться Страшного Суда, понимая, что ты ничего не сделал? Наверное, от таких мыслей можно начать сходить с ума, если не прислушаться к советам тех, кто опытнее в служении ближним, не спрашивать об этом более опытных добровольцев, координаторов и своего духовника, если не жить церковной жизнью. А если попробовать, то все становится на свои места. Стоит только спросить, поделиться своей болью и болью своих подопечных, чтобы понять, зачем мы существуем и пытаемся кому-то помогать. Тогда можно услышать мудрые слова о Кресте Христовом и понять это не абстрактно, а явственно ощутить. Можно услышать наконец о том, что важно не только помочь и потешить сделанным свое тщеславие, но и причаститься страданиям другого человека, увидеть их глубину, чтобы понять, насколько сильны были страдания Христа.

И этот опыт намного ценнее того, чем просто изо дня в день заниматься «волонтерством». Это – совсем другой уровень. Только сталкиваясь с ситуациями, когда уже ничем нельзя или мало чем можно помочь, мы учимся по-настоящему молиться за человека, сострадать ему, расставаться в земной жизни и ждать встречи в иной, видеть свою немощь и ограниченность в реальном свете, и постигаем тайну страдания и сострадания. Ведь главное, наверное, в жизни человека – научиться предстоять Кресту Господню на Голгофе, каждый год, на Страстной Седмице, чтобы потом войти в радость Воскресения Христова.

Тем, может быть, полезнее для нас не радоваться и достигать успеха в деле служения ближним, а учиться каяться, чтобы на Страшном Суде услышать: «Приидите, благословенные Отца Моего…», потому что те, кто удостоился услышать эти слова, спросили о том, когда же они видели Его и помогли… Дай Господи и мне до самого конца не быть уверенной в том, что я кому-то помогла, но все же услышать заветные слова только из Твоих уст и спросить…

Наталья АКСЕНОВА

Подробнее узнать о службе добровольцев можно на странице Православной службы «Милосердие». Если вы хотите стать добровольцем службы «Милосердие», мы ждем вас каждое воскресенье в 11.45 по адресу: г. Москва, Ленинский проспект, дом 8, корпус 12, (метро «Октябрьская» – кольцевая). Телефон для справок: 972-97-02