Вадим Васильевич Шверубович
От редакции
Вадим Васильевич Шверубович родился 28 июля 1901 года. Сын Василия Ивановича Качалова и Нины Николаевны Литовцевой, актеров Художественного театра, Шверубович и сам был работником МХАТа, имел право на бронь от службы в армии. Но во время Великой Отечественной войны ушел в ополчение и попал в плен под Вязьмой.
Однако он сумел не просто бежать из фашистского лагеря, но через альпийский перевал Сен-Ботард пробрался в Италию, в горный монастырь бенедиктинцев. Смог участвовать в движении Сопротивления, став командиром партизанского отряда.
Победителем он вернулся на родину, где его тут же арестовали и заключили в концлагерь. И, возможно, он бы разделил участь многих узников ГУЛАГа, если б не вмешался МХАТ, если б не великий отец Вадима Васильевича, благодаря просьбам которого Шверубович был освобожден.
Он написал несколько книг о себе, о семье, о МХАТе, которые читаются легко и с интересом: Шверубович был писателем с несомненным даром. Умер он 13 июня 1981 года.
Уже на склоне лет, выполняя просьбу своих учеников, Вадим Васильевич Шверубович письменно сформулировал для них то, что считал главным уроком своей жизни. Сегодня мы публикуем эту небольшую статью.
***
Мне выпала на долю довольно сложная жизнь. Жизнь суровая, к которой я совсем не был подготовлен своим воспитанием. Тем, что я через все это (гражданская война, война с Германией в рядах Красной Армии, плен, побег и партизанская война в рядах итальянских партизан, а затем репатриация в условиях сталинского отношения к военнопленным) прошел без существенного морального и физического ущерба, я обязан только и исключительно Христовой вере, главным образом – христианской этике.
Гражданская война, которую я провел в особо тяжелых (в смысле моральном) условиях, вступив в нее в возрасте 17 лет, была моей первой школой. Выработавшиеся в результате года службы правила жизни, осознанные благодаря мучительному опыту законы общежития были, по существу, бытовым христианством. Пришел я к ним не сразу – первое время я пытался отстаивать свое благополучие, прибегая к той же грубости, к физической силе, хитрости и коварству, с которыми подходили ко мне, пытаясь взять с меня больше, а дать мне меньше, улучшить свою жизнь, ухудшая мою. Жилось скверно мне, и другим было скверно от меня.
Не знаю, произошел ли какой-нибудь резкий перелом, не помню, кто или что на меня повлияло, но через два-три месяца я начал получать удовлетворение и даже радость от своей способности уступать и чем-то жертвовать, отдавать больше, чем брать. К концу гражданской войны, вернее, к моему выходу из нее, я уже ясно понял, что источником этого удовлетворения и радости является сознание единственности Истины Христова учения о любви к ближнему больше, чем к самому себе, об отдаче рубашки просящему кафтан, о непротивлении злу злом, точнее, о непротивлении злу, причиняемому лично мне, так как защита слабых даже и путем применения силы является одной из главных обязанностей христианина.
Не смею сказать, что с тех пор жил по этим заповедям, нет, на это я не был способен ни раньше, не способен и теперь, но стремление к тому, чтобы хоть в малом, хоть иногда, в лучшие минуты жизни поступать согласно Евангелию, у меня было всю остальную жизнь и есть поныне. Я понял, что истинную радость дают только отдача, только жертва. Ощущение подлинного счастья, гордости, вернее, удовлетворения собой (а это ведь счастье) дает способность к самоограничению ради других, победа над маленькими желаниями во имя большого желания добра.
Любить врагов – это слишком много, на это мало кто способен, но жалеть творящих зло следует, так как нормальному человеку делать зло тяжело и грустно, а люди, способные творить зло легко и с веселием, – это больные, уроды, и они заслуживают еще большей жалости.
Уже сорокалетним мужчиной, избалованным комфортом, без всякой тренированности в смысле лишений и физического труда, я попал в армию, а затем и в самые страшные условия плена. Перенес я и то, и особенно другое только благодаря вере, сознательному исповедованию и выполнению, насколько был на это способен, христианских заповедей.
Делание добра дает радость, и немедленную, так как радостен самый процесс добротворения, и дает радость длительную, создавая радостный и светлый строй жизни всей окружающей среды, создает атмосферу любви и заботы друг о друге, как бы жестоки ни были обстоятельства жизни. А иногда тем любовнее, чем тяжелее и пограничнее со смертью жизнь. Любовь и добро заразительнее, чем зло, и распространяются быстро и прочно. Они распространяются по спирали, захватывая все большие и более широкие круги людей.
Добро в отношении к человеку выражается в самой мелкой и повседневной заботе о нем, начинается с пустяков – с уступки лучшего места: если холодно – того, где меньше дует, если жарко – того, где прохладнее, но под каким-нибудь предлогом, чтобы тот, кому уступаешь, не чувствовал «благодеяния»; уступки части пищи тому, кто особенно голоден, – под предлогом, что сыт.
Между прочим, я проверил, что, лишив себя 20 граммов хлеба от ста, от этого с голоду не умрешь, а удовлетворение от своей выдержки получишь большое и сил моральных, а от них и физических прибавится больше, чем от нескольких десятков граммов пищи. А силы нужны не только, чтобы выжить, а чтобы спасти и помочь выжить другим.
Надо иметь силы для сознательного «захвата» худшего места, худшей пищи, более тяжелой работы – это не может не вызвать подражания, это непременно заразит окружающих, и, таким образом, распространится стремление всех заботиться о каждом, каждого обо всех.
Самое замечательное, самое ценное, что группа, ячейка, зараженная такими взаимоотношениями, питается лучше, чем та, где люди, как волки, рвут друг у друга пищу. Если налажен общий стол, образуются остатки, которые перетирались бы в карманах жадных. Труд спорится, так как каждый старается сработать больше, чтобы не переработал его друг; спится теплее и уютнее, так как все укрываются всеми шинелями. Люди становятся здоровее, выносливее, добрее и счастливее. И понимают причину этого. Группа делается ведущей, образцовой. Ей стремятся подражать, и, таким образом, добро и вера (первоначально в качестве понимания блага любви) распространяются все шире…
Не нужна пропаганда этики (тем и сильно христианство, что несомненность его истинности не требует доказывания) – нужно действие в любви. Забота о ближнем и ближних больше, чем о себе, не может не заразить, если не всех, то большинство, а это и создает атмосферу уступчивости, заботы, любви, то есть нормальную атмосферу христианского общежития.
Еще мне хочется сказать о молитве. Молитва – это духовная зарядка, так же (а вернее – больше) необходимая, как зарядка физическая. Молиться следует не о даровании тех или иных благ и не о спасении от тех или иных зол – этой молитвы нужно избегать до моментов крайности, когда иного выхода нет, – молиться надо, благодаря за все хорошее, полученное от людей, от природы, благодаря Бога за свои силы, за свое здоровье, за свои способности делать людям добро (если они проявились). Перебрать в памяти с благодарностью пославшему все, что было хорошего, все удачи, все блага, все прошедшие мимо несчастья и неудачи, которые могли бы произойти, но не произошли. Такая молитва придаст силы и бодрость духа и сделает ощущение жизни радостнее и светлее.
Просить же надо и можно только о чем-то очень существенном, очень важном и только если просимое не во вред другим людям.
Источник: Шверубович В.В. Добротворение – радость немедленная и длительная Публикация А.Бартошевича, газета «Экран и сцена»
