Немного информации о полезном. В первые пять – семь дней после химиотерапии практически не кусают комары.
Ах, да, забыла о самом важном! Мне провели третью химию.
10 июля
Сегодня мне снова пытались рассказать, что медицина в нашем государстве бесплатна. Месяц назад мой бывший доказывал мне по телефону, что лечат у нас исключительно по полису и на безвозмездной основе. «Сам-то давно в поликлинике был?», – спрашиваю его. «А я туда не хожу, там очереди, я дома аспирином лечусь».
Вот, вот – очереди. О том и речь. Когда мне хотелось спокойно обследоваться, я тоже в районную поликлинику по талонам приходила. Взял талончик на исследование крови, через месяц твоя очередь подошла, сдал, еще через неделю результат получил. Месяца три на УЗИ стоишь, флюорографию в нашем районе вообще больше года сделать было нельзя. Аппарат сломался, посылали в другие поликлиники, а там уже «чужих» просто посылали. Так и ждали мы все, пока новую трубку для флюорографического аппарата из Москвы выпишут и привезут и наш аппарат починят.
А теперь представьте, что речь об онкологии. Тут пока в очереди на анализы постоишь, уже сто раз и помереть можно. В онкологии всё же счёт не на месяцы, а на дни и, максимум, на недели идёт.
Да, меня, как и всех в нашем отделении, лечат бесплатно. Но давайте будем честны, меня сюда привёл, буквально за ручку, знакомый врач. Услышав о моей проблеме, он начал думать: кому звонить и кого просить о помощи. У меня в тот момент вообще назревало решение, что надо всё продавать и ехать лечиться в Израиль. Благо там другие мои знакомые уже и русскоговорящего врача нашли.
Лечение в Израиле это, несомненно, очень дорого, и после всего встал бы вопрос: «где жить, на что жить и как во взрослом возрасте начинать всё заново», но ведь это были бы уже совсем иные проблемы. Да и не факт, что эти вопросы были бы актуальны. Это я о том, что не всегда онкология излечима – как, впрочем, и многие другие болезни. Так что в подобном случае (моё личное мнение) можно и всем имуществом рискнуть. Впрочем, мой знакомый меня вовремя отговорил.
«Понимаешь, – убеждал он меня, – лечить тебя там будет всё равно наш же человек, выпускник нашего вуза. Все русскоговорящие врачи в Израиле это бывшие наши, так что знания у них те же, что и у нас. Аппаратура в России тоже уже есть неплохая, лекарства от онкологии почти во всём мире используют одинаковые. Другое дело, что в нашей стране по-настоящему тебя лечат, только если кто-то лично в твоём здоровье заинтересован. Поэтому поступим проще – я найду того, кто будет лечить». Вот так я и попала в эту программу. Впрочем, как и все остальные, с кем я говорила. Все отвечали шёпотом «Меня сюда привели знакомые, и вас?». И меня привели.
Мы тоже здесь небольшие деньги платим. Но это не за само лечение, а за попутные вещи. Пройти маммографию, сделать УЗИ, сдать отдельные анализы. Можно все эти процедуры оформить и в своей поликлинике по полису, если опять же забыть об очереди на месяц вперёд. А можно за дополнительную оплату в кассе сделать всё в одном месте и в один день. Вы что выберете? Впрочем, этот вопрос можно даже и не задавать, он совершенно неуместен. Потому что процесс лечения идёт, для его успешного продолжения результаты всех этих обследований нужны здесь и сейчас, а без них никто продолжать лечить не будет.
Стоимость одного сеанса химиотерапии около ста тысяч рублей. Может иногда и чуть больше, в зависимости от того, какое сочетание ядов и в каком порционном количестве вам вольют. Порция просчитывается в прямой зависимости от роста и веса, и, действительно, даже при одинаковом заболевании может разниться. Теперь давайте уточню для тех, кто сейчас махнул рукой «Ну не так уж и дорого, не обязательно для этого имущество распродавать». Это я озвучила стоимость одного сеанса. Столько стоит химия, которая вливается за один раз, за те самые полтора – два часа процедуры. А химий делают шесть, десять, при тяжелых случаях и пятнадцать, и больше могут проводить. Посчитали? Я посчитала. И ужаснулась, надо сказать. Мне пока говорят о четырех, с учётом, что моя опухоль небольшая, около сантиметра, и доктор надеется на лучшее. Но даже при таком благоприятном прогнозировании, стоимость лечения уже почти полмиллиона.
Уточню ещё раз, – нас лечат здесь бесплатно. Но если говорить об общей ситуации в стране, то случаев, когда за лечение онкологии берут деньги, достаточно много. Иногда это плата за то, чтобы быстрее продвинулась очередь на лечение. Иногда за то, чтобы вливали препараты более щадящие, с меньшим количеством побочных эффектов. Иногда просто от того, что пациент уже начал платить на первоначальном этапе обследования и его негласно передают с рук на руки как платёжеспособного. Как учила меня моя двоюродная сестра, уже несколько лет ухаживающая за лежачей свекровью: «Пока есть у тебя возможность не платить, – не плати. Потому что если раз ступишь на эту стезю, свернуть с неё обратно уже практически невозможно». Я этот совет учла, делюсь им и с вами.
В общем, сегодня мне снова рассказывали о бесплатной медицине. На это раз это была Зоя. Вот, ведь, вроде бы женщина умная, образованная, взрослая, столько повидавшая за свою жизнь, а такие милые наивности мне совершенно искренне выдавала: «Какие деньги, о чём ты говоришь, я с приятельницей о тебе разговаривала, она мне даже закон назвала на этот случай. Онкологию лечат всегда бесплатно, никто ни с кого не имеет право денег брать. Если, вдруг, будут требовать, никому не плати». Ох, Зоя, Зоя, даже спорить с тобой не буду. Нет у меня на это ни сил, ни желания. Я с тобой, Зоя, сегодня встречаюсь, чтобы от суеты отдохнуть, в кафе посидеть, на Невский поглазеть, о милых женских пустяках поболтать, а политэкономические споры оставим в стороне. И будем надеяться, что платить нам за подобные вещи и правда никогда не придётся.
29 июля
Звонила Света. Ну, понятно, что ничего странного в этом нет, мы со Светой почти каждый день по телефону разговариваем, даже если с утра уже виделись и общались в больничке. Но этот звонок меня расстроил. А сама Света в панике. Встретила она на улице Таню, с которой мы познакомились в отделении, и ужаснулась ее внешнему виду: «Понимаешь, она высохла. Не похудела, нет, вроде как такая же по объемам, а именно высохшая как Кощей». Да, понимаю я, понимаю. Я видела онкобольных за месяц – два до смерти и ясно представляю, как усыхает человек от болезни.
А Света еще долго рассказывала про Таню. Про то, что Тане уже делали одну операцию. Сначала хотели органосохраняющую, удалив лишь опухоль, но когда на операционном столе взрезали, то увидели, что сохранять там нечего и удалили всю больную ткань. И Таня долго потом приходила в себя морально, потому что не была готова потерять грудь. А спустя короткое время опухоль появилась и во второй груди. Нынче химию ей пока еще не начали, лишь проводят обследования, но выглядит она уже хуже, чем к началу нашего знакомства.
«И, понимаешь, – говорила мне Света, – она смеется, она шутит, она еще меня подбадривает, она продолжает активно жить». И я снова понимаю, что же тут непонятного, и мы стараемся жить. «Ты думаешь, она умрет?», – спросила меня Света. «Умрет», – согласилась я. А что я еще могла сказать? Конечно, умрет, и мы умрем, да и вообще нет в мире вечных людей, умирают все. Но надо ли об этом думать?
И я начала что-то рассказывать Свете про девяностые, про то, как часто мы тогда хоронили знакомых и близких людей, но сами-то выжили, что уже хорошо. Что у нас в Питере каждую зиму с крыш падают сосульки и убивают, так же как и рак, то есть окончательно и насмерть. Что вообще у каждого своя судьба, и не надо примерять на себя чужую, потому что если думать о смерти, то не останется времени жить.
И мы еще что-то об этом говорили, и убеждали друг друга то в одном, то в обратном. И после окончания разговора я все еще об этом продолжаю думать. Права ли я? Точно ли, что надо стараться не думать о смерти? Не напоминает ли это позицию страуса с головой в песке? Не знаю, не философ. Одно понимаю, что если буду думать о возможности смерти, то, пожалуй, скоро сойду с ума. Поэтому я закрываю для самой себя эти темы и просто тихо живу. Утром в бассейн, потом в больницу, затем сразу на работу, а вечером, если ни на что иное уже не хватает сил, то за продуктами в магазин и домой. И я очень рада, что у меня есть Света. С ней, по крайней мере, мы можем о многом откровенно поговорить. О многом.
О том, что другие просто не поймут.
