Я уже исписала столько страниц в дневнике, а самого главного до сих пор и не рассказала. Ведь до того, пока я сама не начала проходить лечение, я тоже не очень ясно представляла себе это действо. Мне почему-то казалось, что раз людей кладут в больницу, то значит, что их там каждый день и лечат, и лечат, и лечат.
31 июля
Нас в больницу не положили. Мы проходим химиотерапию амбулаторно. Скажу и больше, когда нам вливают химию, мы даже не лежим на кушетке, мы просто сидим на стульчиках. Сидим и болтаем обо все на свете. А в это время по трубочкам системы, а затем и по нашим венам бежит настоящий яд.
Химиотерапию в нашем случае проводят один раз в три недели. Двадцать один день дают врачи организму на то, чтобы он смог вобрать в себя этот яд, чтобы под действием химии перестали размножаться новые, а, по возможности, погибли и уже существующие раковые клетки. И чтобы за этот срок организм еще успел и восстановиться, и приготовиться принять следующую порцию яда. В эти же дни умирают и полезные живые клетки нашего тела. Это и те самые частички волос и ногтей, ну то есть то, что наиболее заметно всем окружающим, и множество внутренних невидимых составляющих здоровья, которые и поддерживают функции человеческой жизни.
Падает гемоглобин, уходят лейкоциты, страдает микрофлора кишечника. Дальше перечислять не буду, потому что совсем понятные мне слова в лексиконе закончились, а если буду оперировать незнакомыми, то набегут критики биологи и анатомы и обвинят меня в сеянии неразумных знаний. Поэтому, как и всегда, лишь опишу то, что я сама чувствую. А описать это можно буквально тремя словами, – болеть начинает все.
Итак, за день до начала химии мы начинаем принимать выписанное врачом гормональное. От него, кстати, еще все сразу и толстеть начинают, но зато оно глушит многие воспалительные процессы и помогает организму перебороть последствия ослабления после химии. Я пью его в таблетках, Света колет внутримышечно, никакой роли это не играет, просто каждый выбирает наиболее удобный для себя способ употребления.
И утром в день «Х» мы приезжаем в больницу, сдаем мочу, сдаем много крови в разноцветные пробирки для многочисленных необходимых исследований и проходим УЗИ. Когда забирают кровь, то в вене сразу оставляют и прикрепленный пластырем катетер, чтобы потом не делать повторных дырок. А на аппарате УЗИ проверяют селезенку. Это кроветворный орган и для восстановления всех функций после химии она должна оставаться все время в пределах нормы. Чревато как ее уменьшение, так и резкое увеличение. Еще, перед самым началом лечения, нам дважды делали кардиограмму. Пока больше сердечко не проверяли, может будут потом еще его работу смотреть, а может и ограничатся.
Убедившись, что все в порядке, сажают под капельницу. Ах, да! Забыла написать про укол, который вводят внутривенно перед началом химии. Название не знаю, но, по пояснению медсестры, это что-то для разжижения крови, чтобы бежала она красненькая пошустрее, и яд от кончиков пальцев и до самых до ушей разносила наиболее оперативно.
В общем, сели. И потом влили нам по очереди по три бутыли жидкости. Нам, я пишу, потому что на процедуры мы со Светой приходим вместе. Обговариваем точное время встречи, сидим вместе в очередях на обход всех процедур, вместе и усаживаемся рядом со стойкой, обвешанной пластиковыми бутылочками с нашими лекарствами. Какие ощущения при введении? А никаких. Просто вливают нам по очереди из разных бутылей сначала одно противорвотное, а затем два противоопухолевых. Насколько я понимаю, точно такие же препараты применяют для лечения онкологии во всем мире. И в этом смысле наша страна не сильно отличается от передовых Германии и Израиля.
Говорят, что многие плохо себя чувствуют и при введении лекарства. Некоторые дамы сразу ложились, потому что у них уже бывали случаи, когда еще под капельницей начинала кружиться голова и возникала угроза падения. У нас со Светой совершенно идентичная первая реакция, – лишь краснеют лица и возникает повышенная возбудимость. И если вначале вливания мы просто болтаем друг с другом и остальными лечащимися, то к концу второго часа, я бы назвала наше общение уже настоящим тараторством. Ну, в том смысле, что мы и тараторим, и тараторим, и тараторим. В принципе, этим наше возбуждение и ограничивается.
Иногда возникают неприятные ощущения, если яд начинает бежать по трубочке системы слишком быстро. Но мы с этим успешно боремся. Верное время введения каждого препарата известно, и сестра регулирует скорость капель. Впрочем, еще на первой химии мы забрали процесс в свои руки, вооружились часами, засекли время, рассчитали примерную скорость опустошения бутылочек и теперь все время самостоятельно подкручиваем колесико. И в зависимости от наших манипуляций капли иногда торопливо бегут «кап-кап-кап», а потом, остепенившись, выдают уже солидное и неспешное «кап». Но в итоге, к финишу мы приходим вовремя и громко кричим, подзывая медсестру и сдавая вахту: «Верочка, мы все!».
Почему мы превращаем процесс химиотерапии в цирк? Да чтобы нескучно было. Вы же прекрасно понимаете, что если самим себя не развлекать, то в суровых стенах больницы можно зачахнуть скорее и не от болезни, а от грусти и депрессии.
07 августа
Сегодня на час пораньше ушла с работы, чтобы успеть на дневной показ очередных «Смурфиков» и утащила вместе с собой и своего дизайнера. Идея как-то родилась внезапно, мы залезли на сайт ближайшего кинотеатра и, хором закричав: «Последний сеанс через двадцать минут», побежали из офиса. И, вот, сегодня я и поняла, насколько сильно я сдала.
До кинотеатра от нашей работы всего километра полтора, и раньше я такое расстояние спокойно проходила меньше, чем за пятнадцать минут. К тому же по старому городу, по его историческому центру намного приятнее пройтись пешком, чем втискиваться, пусть и на пять минут, в переполненный вагон метро. Мы и пошли. Надя девушка худенькая, юркая, шустрая и раньше, буквально совсем ещё недавно, она всегда торопилась за мной почти вприпрыжку, и за моей спиной приговаривала: «Ой, ну как вы так быстро ходить умудряетесь?» А сегодня это я за ней едва поспевала. Она шла все тем же обычным своим шагом, а я почти бежала, чтобы не отстать и понимала, что у меня уже начинают отказывать ноги, а я сама потихоньку задыхаюсь.
Она оглянулась, все поняла, сказала: «А давайте-ка поедем на метро». И окинула меня жалостливым взглядом. Мы развернулись в обратную сторону и через несколько десятков метров спустились в подземку.
Кино было хорошим, я вообще мультфильмы люблю. А вот мысли у меня – грустными. Я, конечно, и раньше понимала, что силы уходят, ощущала, что слабею, давно уже не ходила гулять далеко от дома, краткие посиделки с подругами сразу определяла «Только, чур, не больше часа», да и вообще старалась не назначать самой себе больше одного дела в два дня. Но этот пример был уж больно показательным. Здесь не было расплывчатых: «Я теперь ложусь чуть раньше, встаю чуть позже, а устаю чуть быстрее». Жизнь выдала мне совершено четкий пример сравнения. Скорость ходьбы одного человека и скорость ходьбы другого, и снова скорость ходьбы одного и медленную скорость другого. Вот и все, вот такой звоночек. И снова я понимаю, что надо об этом не думать. Что же, буду стараться. Не думать, не думать, не думать.
Спать!
