Начинаем публикацию дневника журналистки, которой больше года назад поставили онкологический диагноз. Рак – самая мифологизированная болезнь, он окружен самой настоящей фобией. Но после постановки диагноза жизнь не кончается. Какая она?
8 апреля
Вообще, конечно, всё это началось не сегодня. Всё это началось намного раньше, когда делая очередное контрольное УЗИ щитовидки, я, на всякий случай, заплатила в клинике и за обследование молочной железы. Узистка обнаружила опухоль, но поразглядывав её и так, и сяк, написала в заключении «Фиброаденома». И я с этой записью спокойно пошла домой. На дворе стоял ноябрь прошлого года.
Потом было много медицинской литературы и тщательное изучение собственного тела. А так как за год до этого мне уже ставили диагноз «Рак щитовидной железы», то, по крайней мере в основных онкологических терминах, я поднаторела. И в конце января, осознав, что узистка ошиблась, я отправилась на поиски хорошего онколога. Впрочем, не поймите неправильно. Слово «отправилась» не означает, что я вышла на улицу с плакатами «Ищу врача умного и недорого», я просто стала методично и настойчиво обзванивать и опрашивать знакомых и не очень знакомых людей, в нашей стране и в Израиле. Врач долго не находился. Так я дотянула почти до начала апреля. Поэтому, если вы скажете «Так ты же, дорогая, сама сколько времени зазря потеряла», то будете абсолютно правы.
Время было упущено, что при онкозаболеваниях практически недопустимо. Но лично в моём случае, есть небольшой нюанс, – я очень плохо отношусь практически ко всем врачам. Я людям в белых халатах не доверяю. Эти самые врачи за все годы моей жизни умудрились столько ошибок в моём теле понаделать, что временами я вполне серьёзно себе думала «Не найду нужного мне доктора, не начну и лечиться. Какая разница умирать от рака или от профессиональной ошибки очередного целителя». Но, кажется, врач нашёлся. Сегодня я была у него на приёме и поняла, что я готова ему доверять. Сегодня же в коридоре онкоцентра, под дверьми этого молодого и, как говорят, талантливого хирурга, я познакомилась со Светой. И завтра мы со Светой едем на первое обследование уже совсем в другую больницу.
10 апреля
Итак, доктор велел мне вести дневник. И это уже вторая запись в тетради моего наблюдения за лечением. Вчера нам со Светой сделали биопсию. Теперь эти кусочки, откусанные от опухоли, будут недели полторы или две проверять в гистологической лаборатории, а мы пока начнём сдавать предварительные анализы. Из городского онкологического центра нас перевели в Железнодорожную больницу, потому что химиотерапию нам будут проводить именно здесь, в отделении исследования и апробации. Если говорить простым языком, то нас включили в число подопытных. Будут на нас опробовать что-то такое, что ещё не выпущено в широкое потребление и продажу. Хорошо это или плохо? Я не знаю. Возможно, что нам достанется новейший препарат, благодаря которому человечество уже через несколько лет окончательно победит рак. А может быть и обратный вариант, когда эффект от лечения будет носить отрицательный характер.
В любом случае, нас заставили подписать огромную кипу бумаг, основной смысл которых «Я ознакомлена, я понимаю, я сама несу ответственность». Света подписала всё, не читая. Я с моим отношением к медработникам отправилась в холл под пальму, чтобы тщательно изучить бюрократическое крючкотворство. В итоге тоже, конечно, подписала, но так душа моя, хотя бы более спокойна.
27 мая
Пять дней назад нам со Светой сделали первую химию. В общем-то констатирую первые ощущения, – всё восприятие лечения основано на одном главном законе: это надо перетерпеть. Желчный мой, так коварно атаковавший в первый день после сеанса химиотерапии, кажется, поуспокоился. Но зато уже вчера вечером меня посетило нечто вроде гриппа. Сиплю, хриплю, потею, сморкаюсь. Пытаюсь лечиться традиционными средствами, но, понятно, что это не помогает, и я снова и снова повторяю: «Надо перетерпеть». В голове иголки, сознание затуманено, иногда охватывает ощущение, что я пью без просыха уже недели две. Потом соображаю, что нетрезвость моя обманчива, что пить то я и не могу, и я снова повторяю: «Это химиотерапия. Это ненадолго. Это просто надо перетерпеть».
А, в общем, все остальные мысли о том же, что и прежде. Кто хочет, тот живёт, кто устал, тот сдаётся. В отделении Железнодорожной больницы с нами лечится женщина, уже двенадцать лет носящая в своём теле метастазы. К сожалению, врачи не могут их убить и убрать окончательно. Но постоянными процедурами они старательно поддерживают её желание жить и бороться. Тяжело ли ей? Наверное, да. Но насколько легче, например, инсулинозависимым диабетикам? Или тем, кто находится на постоянном диализе печени?
25 июня
Звонила Лариса. «Купила себе новую швейную машинку, хочу старую отдать в хорошие руки, – начала она сразу о деле, – Возьмешь?» Конечно, возьму, почему не взять. В конце концов, если тоже решу купить себе новую, то эту также передам по цепочке в хорошие руки. А кладовка в новой квартире позволяет мне нынче складировать кучу всякого барахла. И хотя я так себе Плюшкин, я, скорее, любитель выбросить вещи, чем хранить, но машинка в хозяйстве реально пригодится, да и не плохая она у Ларисы.
«В общем, приезжай, забирай, у меня тележка есть, на ней до метро машинку и дотащишь», – вот на этих Ларисиных словах, я уже к концу предложения громко смеялась. Какая тележка? Куда тащить? Пришлось Ларисе объяснять, что пока я на метро доеду из своего Центрального района до ее Кировского завода и дойду до ее дома на Васи Алексеева, меня уже и саму можно будет только на тележку. Ну, и тащить.
Потом Лариса расспрашивала меня о настроении, о новой короткой прическе, о том, как я переношу химию. И, кажется, так окончательно и не поверила, что я давно уже и без сил, и без волос. Странно, если честно, ведь Лариса сама врач. Пусть она и не онколог, но все равно должна иметь представление как влияет на организм болезнь, и сколько жизненной энергии съедает химиотерапия.
Я несколько минут пыталась ей что-то объяснять, но потом поняла, что устала. Есть люди со мною рядом, которые узнав о болезни, продолжают вести себя, как и прежде. Они шутят, смеются, балагурят, они заставляют меня забыть, что я сегодня слаба. Но в какой-то момент протягивают вкусное со словами: «Съешь и моё, тебе сейчас это нужнее» и незаметно поддерживают под локоть в момент, когда меня слегка заносит от потери равновесия. Это такие простые будничные мелочи, но в каждый подобный миг меня захлестывает волна благодарности и нежности к миру. И есть те, кто с пафосом говорит: «Ты мне сразу звони, если что, я помогу». А звонить то им как-то и не хочется.
Пожалуй, сделаю самой себе памятку на будущее. Когда я захочу кому-то помочь, надо просто это осуществить. Буднично, тихо и без огласки сделать то, что в моих силах. Лучше купить буханку хлеба, чем пообещать килограмм икры. Больные не всегда просят о помощи. Больным это зачастую неловко. Больные очень боятся получить отказ.
