В Москве недавно побывала известный психолог Ирис Юханссон. В Центре лечебной педагогики был аншлаг – Ирис рассказывала о себе, детстве и ответила на вопросы родителей детей с аутизмом.
Пропащий ребенок
История Ирис Юханссон произошла в среде, где никто слыхом не слыхивал об аутизме. Ирис родилась в 1945 году в Швеции, в простой крестьянской семье.
Ее мать страдала туберкулезом кожи, категорически не хотела иметь детей, считала себя неспособной с ними нянчиться и испытывать материнские чувства.
Но отец Ирис, мечтавший о большой семье, уговорил жену, пообещав, что возьмет на себя все родительские заботы. Так оно и случилось. Пока Ирис была маленькой, ее воспитанием занимался отец, и его это нисколько не тяготило.
Когда Ирис было всего три месяца, отец впервые обратил внимание на странности в ее поведении. То, что она совсем не кричала, даже когда была голодная, поначалу казалось родителям великим благом. У них уже был один крикливый ребенок – старший брат Ирис, и они могли только благодарить Бога за то, что дочка не добавляет хлопот.
Но однажды случилось странное. Брат решил покачать люльку, в которой лежала Ирис, и случайно прищемил ей пальцы. Ногти на детской ручке посинели, но малышка не издала ни звука. Это насторожило отца. Тогда он впервые задумался о том, что с дочкой что-то не так. Уездный доктор, к которому он обратился, заверил его, что с ребенком все в порядке. Действительно, физически Ирис развивалась абсолютно нормально.
Так шведский крестьянин, большую часть жизни проводивший на скотном дворе, оказался один на один с проблемой, над которой по сей день бьются психологи, дефектологи и педагоги. Ему предстояло вырастить и вывести в люди ребенка-аутиста.
Простой крестьянский папа
Девочка росла, и ее странности становились все заметнее. События вокруг не имели для нее никакого значения. Она жила в собственном мире, и установить с ней контакт было почти невозможно.
«Было такое впечатление, будто я не вполне присутствую в мире, будто я не совсем родилась», – напишет впоследствии Ирис. Впрочем, единственным человеком, которого это беспокоило, по-прежнему был отец. Его не пугало, что дочка не такая как все. В конце концов, ей всегда найдется работа на скотном дворе, даже если она не будет слишком умна. Но отец не хотел, чтобы его ребенок оказался отрезанным от мира. Каким-то шестым чувством он понял, что Ирис нужно во что бы то ни стало заинтересовать окружающей реальностью.
Когда у отца выдавалась свободная минута, он клал дочку на кровать, ложился напротив и пытался привлечь ее внимание. Обычно девочка смотрела сквозь него, как будто он был пустым местом. Иногда ее взгляд вдруг становился осмысленным, но стоило отцу проявить радость или почувствовать волнение, как дочка уходила «внутрь».
Позже отец признавался Ирис, что в эти минуты впадал в бешенство, а порой его охватывало отчаяние.
И не было ни одного человека вокруг, с кем бы можно было посоветоваться. Он шел на ощупь, доверяя только своей интуиции.
Чтобы Ирис контактировала с другими членами семьи, отец повесил для нее гамак в проеме кухонной двери, так что все, кто шел на кухню, обращали внимание на девочку и заговаривали с ней. Когда Ирис подросла, гамак сменился качелями, на которых она могла сидеть часами.
Все свободное время отец посвящал тому, чтобы научить дочь навыкам самообслуживания. Одеваться, умываться, чистить зубы, есть – во всем этом Ирис не видела никакого смысла. Она машинально повторяла эти действия, но в памяти ничего не оставалось, и в следующий раз приходилось все начинать сначала.
Затем отец поставил перед собой новую цель – объяснить Ирис, что значит «я».
Он вставал перед большим зеркалом, показывал пальцем на свое отражение и говорил: «Я». Потом он просил Ирис сделать то же самое. Так продолжалось четыре года, пока Ирис, наконец, не усвоила, что любой человек может сказать о себе «я» и это слово каждый раз будет иметь разный смысл.
Деревенский учитель и его ноу-хау
Люди, среди которых росла Ирис, привыкли к ее странностям и не обращали на них внимания, а дети даже по-своему заботились о ней. Ее асоциальность не была проблемой до тех пор, пока не пришла пора поступать в школу. Ирис протестировали и признали умственно отсталой: она не отвечала на вопросы, не реагировала на обращенную к ней речь.
Папа попытался объяснить учителям, что с Ирис надо общаться особым образом, что у нее нет нарушений в развитии, просто для того чтобы войти в контакт, ей нужно совершить определенные ритуалы. Его доводы никого не убедили. Отцу предложили отдать девочку в городскую школу, в коррекционный класс. Он представил себе Ирис в чужом месте, среди незнакомых людей, и пришел в ужас.
Этого нельзя было допустить!
И учитель ответил: «Есть закон, гласящий, что все дети должны ходить в школу, но в нем ничего не сказано о том, чему они должны научиться.
Даже если Ирис ничему не научится, она все равно может ходить в обычную школу вместе с детьми, которых она давно знает. Она не должна попасть в чужую среду». И девочку приняли в первый класс.
Ирис пошла в школу, где все дети хорошо ее знали. Некоторые даже начали ее опекать и подсказывать, что нужно делать: «Повесь свои вещи на крючок», «Одевайся», «Выходи», «Входи». Ей это очень помогало. Брат Ирис, учившийся на класс старше, тоже за ней присматривал.
Все это, конечно, было прекрасно, но учиться Ирис не могла. Она не понимала, что должна делать, не могла составить буквы в слова, не отвечала на уроках. Неудивительно, что учителя снова и снова предлагали отцу перевести ее в специализированную школу. Но папа был непреклонен. А в пятом классе у Ирис появился еще один заступник.
«С пятого по седьмой класс у меня был потрясающий учитель, – рассказывает Ирис. – Он ничего не знал про аутизм, но видел, что я не могу читать и писать, как обычные дети. Он сказал, что будет заниматься со мной отдельно и постарается найти способ доносить до меня нужную информацию. И еще он пообещал, что в любом случае будет ставить мне оценки».
Учитель посадил Ирис на первую парту, так что он говорил, стоя прямо перед ней. Ради Ирис он проходил все темы намного подробнее, чем нужно было другим детям, но считал, что им это только на пользу. Он знал, что Ирис не может сама делать уроки, и отправлял ее родителям записки, в которых писал, чем с ней надо позаниматься. Когда другие дети выполняли самостоятельные работы, он садился рядом с Ирис, показывал ей примеры в учебнике и просил переписывать их в тетрадь снова и снова в надежде, что рано или поздно знания закрепятся у нее в голове, хотя казалось, что этого не случится никогда.
Самым замечательным изобретением этого удивительного учителя стала техника написания сочинения, придуманная специально для Ирис. Дело в том, что девочка не могла сама ничего написать. Сколько бы она ни старалась, у нее всегда получались бессмысленные нагромождения букв. Но она умела рассказывать. Поэтому когда дело доходило до сочинения, учитель подзывал Ирис к себе и просил рассказать то, что она хотела бы написать. Она говорила, а он записывал.
Затем учитель вручал Ирис свои записи и просил их переписать в тетрадь. Переписывать, скорее даже срисовывать, Ирис умела прекрасно. Кода она сдавала переписанное сочинение, учитель говорил: «Ты сама это сказала и сама написала, так что я могу поставить тебе четверку».
Выбор, которого не было
Когда Ирис было 10 лет, она стала догадываться, что в мире людей есть нечто, что ей пока недоступно – общение. «Я стала обращать внимание на то, как люди разговаривают. Один задает вопрос, другой отвечает, – рассказывает Ирис. – Смысл этих действий был мне непонятен». Она бежала к папе и спрашивала: «Что они делают?» Отец не сразу понял, что Ирис интересует, как люди общаются друг с другом. А когда понял, постарался «зацепиться» за этот интерес, чтобы вывести Ирис в реальный мир.
Это была неравная борьба. Ирис было комфортно и спокойно находиться «внутри» себя, а реальность «снаружи» была нестабильна и изменчива. К ней приходилось постоянно приспосабливаться. Для аутиста это непростая задача.
Сейчас Ирис объясняет это так: «Если происходит что-то неприятное, обычный ребенок расстраивается, плачет, а затем успокаивается и принимает новые обстоятельства. Чувства помогают ему перестроиться. У аутистов все иначе. У нас плохо развита чувственная сфера, поэтому нам сложно существовать в постоянно изменяющемся мире».
«Внутри» было гораздо спокойнее, чем «снаружи», но временами пусто и невыносимо одиноко.
Ирис пыталась наполнить чем-нибудь эту пустоту: она кусала и царапала себя, билась головой о стену. Это было больно, но зато пустота отступала.
В 12 лет Ирис столкнулась со смертью – в один год умерли ее бабушка и дедушка. Раньше человек, исчезая из поля зрения, просто переставал для нее существовать. Теперь же Ирис вдруг осознала, что смерть – это когда человек выходит из своего тела и больше в него не возвращается. Это открытие ее потрясло.
Она все больше понимала о мире людей. Думать о нем было тяжело, но ее влекло к этому миру. Девочка стала замечать, что люди иногда ссорятся. Они произносили слова, которые причиняли другому боль. Ирис спросила папу, почему они так делают. Папа ответил: потому что они враги.
Ирис впервые задумалась о том, что у нее есть выбор – остаться «внутри» или попытаться наладить контакт с реальностью. Ей очень хотелось махнуть рукой на этот мир с его враждой, смертью и прочими мучительными вещами. Находиться «внутри» было гораздо проще. Но, с другой стороны, если люди так глупы, что становятся врагами, ей нужно быть среди них и сказать им, чтобы они перестали это делать. Ведь они все равно умрут, и то, из-за чего они стали врагами, не будет иметь никакого значения.
Эта мысль увлекла Ирис, и однажды, когда отец в сердцах воскликнул: «Неужели ты совсем не можешь жить в реальном мире!», она неожиданно ответила: «Я постараюсь».
Ирис выбрала остаться с людьми. Только много лет спустя она поняла, что на самом деле выбора у нее не было. Папе удалось пробудить в ней интерес к человеческим отношениям и так определить вектор в жизни. Мир «снаружи» уже захватил Ирис, и ей, как Маугли, ничего не оставалось, как отправиться навстречу тем таинственным существам, которые зовутся людьми.
