Детство древних

«Дети – единственный привилегированный класс в СССР», – так говорили в советские времена. Сегодня детей можно было бы назвать «главной целевой аудиторией» рекламы, да и вообще, опорой нынешнего общества потребления. Взрослые люди все охотнее и чаще смотрят блокбастеры и носят одежду, которые вроде бы изначально предназначались для детей. Да и «по жизни» люди все охотнее остаются подростками до самой старости: веселые, не связанные обязательствами, в меру шаловливые…

Наши дальние предки нас бы не поняли – не в том смысле, что не одобрили, а именно бы не поняли, что это такое, «культура детства» и ориентированное на детей общество потребления. И, наоборот, мы, глядя на их жизнь, поражаемся тому, как жестоко, с нашей точки зрения, они обходились со своими детьми. Все, наверное, знают про спартанский обычай сбрасывать не понравившихся новорожденных со скалы, но спартанцы вовсе не были какими-то жестокими оригиналами. Точно так же и по ранним законам Римской республики отец семейства обладал практически неограниченными правами над всеми, кто в семейство входил, и разница между рабами и детьми была тут не такой уж и большой. Он, например, мог продать своих домочадцев в рабство и даже казнить.

Притом сына можно было продать даже три раза – только после третьей продажи отец терял на него права (с дочерью это происходило после первой продажи). И это не дикие нравы первобытного племени, а знаменитое римское право! Впрочем, надо сказать, что в более позднее время власть отца семейства была ограничена: например, детям во II в. н.э. разрешили официально жаловаться на отцов. Причем речь шла не только о малышах, но и о вполне взрослых сыновьях и незамужних дочерях. Поэтому и апостол Павел пишет: «наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинен попечителям и домоправителям» (Галатам 4:1-2). Соответственно, чтобы стать полноправным хозяином, сыну предстояло получить отцовское наследство – но при жизни отца сын оставался у него в полном подчинении.

Чем глубже мы зарываемся в историю, тем меньше похоже отношение к детям на наше нынешнее. У коренных жителей Ханаана, равно как и у их родственников карфагенян, самым действенным жертвоприношением считалось… принесение в жертву первенца. Этому обычаю ужасались даже древние римляне, хотя сентиментальности, как мы видим, у них было немного. А в вавилонских законах Хаммурапи (XVIII в. до н.э.) содержится такая норма: если по вине строителя дом рухнул и убил хозяина, должно убить строителя. Это вполне понятный принцип «око за око». Но что делать, если дом рухнул и придавил не самого хозяина, а его сына? Следует убить сына строителя, отвечает закон.

Все это показывает нам: жизнь и благополучие ребенка вовсе не обладали такой безусловной ценностью, как сегодня. Может быть, отчасти тому причиной высокая детская смертность: детей тогда умирало больше, чем стариков, просто потому, что до старости доживали немногие. Старик, сумевший пройти свой жизненный путь и набравшийся мудрости, обладал куда большей ценностью в глазах общества, чем ребенок, из которого еще не известно, что получится. Таково свойство практически всех архаичных обществ, и подобные настроения мы видим, например, в горных аулах Кавказа.

Ребенка в древности не воспринимали как самостоятельную личность, а скорее как продолжение личности отца, его вложение в собственное будущее – даже, можно сказать, особо ценное имущество. Соответственно, отец был вправе распоряжаться им, как угодно – продать, уничтожить, пожертвовать богам. Но, с другой стороны, разве нынешняя свобода абортов не практикует точно такое же отношение к зачатым, но еще не рожденным младенцам? Спартанцы сбрасывали со скалы тех, кто еще не обрел сознания, не стал частью общества. Сегодня в медицинских учреждениях выбрасывают тех, кто даже еще не родился, но принципиальной разницы между двумя нормами я не вижу. Вопрос только в одном: до какого этапа уникальный человеческий организм не считается личностью, обладающей правами?

Впрочем, в древности правами обладали и не все взрослые личности, а, по сути, только те самые главы семейств и, в меньшей степени, их жены. Да и говорить о правах личности в том обществе никому бы не пришло в голову: первична была не личность, а род. Тот, кто его возглавлял, обладал безусловной властью именно потому, что род должен был сохранять свое единство. Дети – это будущее рода, а вовсе не индивидуальности, поэтому глава рода сам выбирает, как поступать с каждым из них. Ему виднее.

Ветхий Завет, казалось бы, вполне вписывался в эту схему: Бог заключил союз с одним-единственным главой рода, Авраамом. Из книги Бытия мы узнаем, что у него были сотни слуг, но их никто ни о чем и не спрашивал. Но, с другой стороны, Бог обещал, что этот союз будет передаваться от одного поколения к другому. Так что ребенок Авраама, рожденный от его жены Сары – Исаак – был не просто «резервным фондом», но единственным и неповторимым наследником Божьих обетований. Не случайно та же книга Бытия описывает, как Господь потребовал от Авраама принести его в жертву, как делали тогда, да и много веков спустя, язычники. Авраам был готов без колебаний исполнить это повеление, но Господь Сам отменил жертву. Так Авраам узнал, что он не в меньшей степени предан Господу, чем язычники – своим божествам, но, в отличие от идолов, Господь не хочет крови ребенка.

Впоследствии, при исходе израильтян из Египта, Господь еще раз напомнит им в праздновании Пасхи, что каждый первенец принадлежит по праву Ему, но при этом Он вовсе не желает смерти этого первенца – Он желает, чтобы через них вера в Единого передавалась следующим поколениям. Ветхий Завет согласился, казалось бы, с этой родовой структурой общества, но он преображал ее изнутри. Это касалось и детско-родительских отношений: от детей по-прежнему требовалось беспрекословное послушание, но одновременно устанавливались высокие нормы для самих родителей. Собственно, и в Новом Завете мы видим продолжение той же самой линии. Павел пишет: «Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе, ибо сего требует справедливость… И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем» (Ефесянам 4:1-4).

Слова «не раздражайте» могут быть поняты сегодня так, что родители ни в коем случае не должны вызывать неудовольствие своих детей (и похоже, что скоро государство и в самом деле начнет этого требовать от них). Но в тех условиях, когда отцы юридически обладали полнотой власти над своими детьми, это понималось, конечно, совсем иначе, как запрет на ненужную жестокость. Но главное даже не это: апостол указывает на нечто куда более высокое, чем отцовская власть и авторитет; он показывает, что и они имеют свое начало в воле Божьей и должны потому с ней всегда согласовываться.

С другой стороны, как пишет Павел, во Христе мы все сделались детьми Божьими, а в Его крестной смерти – и сонаследниками, то есть полноправными гражданами Царства. Социальные различия не упразднены, но в христианстве больше не должно быть ни всесильных тиранов, ни бесправных домочадцев. Ну, а насколько исполняется этот завет – это уже отдельная история… История христианства.

Андрей Десницкий