Анита Мелдере, «Свадьба» (1974). Изображение с сайта russinitalia.it
Для начала. Мне 43, у меня много детей, и я твердо помню, что, когда мне было 20, я их не хотел.
И я совсем не помню, как и почему случилось, что я вдруг стал их любить. Не хочу по этому поводу рефлексировать, какой в этом толк. Лучше, мне кажется, вспомнить день, когда я женился. Это было примерно через два года после того, как я познакомился с той девушкой, которая мне сразу не понравилась.
Мне не нравилось в ней решительно все, с первого взгляда было ясно, что это «не мой человек». Именно ее я и повел под венец, как я уже сказал, примерно через два года.
То есть через год мы твердо решили, что должны быть вместе, а еще через год поженились. Я, конечно, опоздал на свадьбу, но утро было солнечным, и никто не был в обиде, даже она.
Потом я часто вспоминал тот день. Собрались все наши друзья и родственники. Сейчас, если, например, вырезать из свадебной фотографии тех, кто умер, уехал навсегда или навсегда исчез из моей жизни по каким-то другим причинам, придется оставить совсем немного улыбающихся лиц.
Те, кого мы условно вырезали, остаются до сих пор совсем не условными дырками в сердце. Кто сможет за свадебным столом рассказать наизусть едва ли не половину бесконечной «Песни о Гайавате»? Кто, подперев щеку, споет еще более бесконечного «Хасбулата»? Кто скажет тост, от которого у меня до сих пор слезы в глазах? А мы ведь сидели и не могли дождаться, когда же мучение закончится. Теперь вот эту пустоту нечем заткнуть, и она болит.
Ох, не нужно бы вставать из-за того стола, не нужно бы торопиться, мы не все понимаем вовремя. А жизнь идет безжалостно быстро. Вот и мне приходится выступать в роли папы невесты, видеть нетерпение детей, надоедать им своим Лонгфеллой и произносить тосты. Что я могу им сказать? Прошло много времени, мне 43, у меня много детей, а я еще не прожил тот солнечный день, не дослушал те разговоры, не понял, почему я так их люблю.
Я стоял, дурак дураком, в выпускном своем костюме, привезенном папой из Франции, чувствовал на голове тяжелый венец и не понимал, что все кончилось, а жизнь начинается.
Дело в зависшем времени. Мы катаем на саночках свою дочку, водим ее в школу, говорим о все более сложных вещах, не замечая, как меняется ее лексика, как исчезают косы и бантики, а потом буквально посреди фразы слышим: «Я сама решу».
Что ты там решишь, дорогая, твой последний памперс еще не успели выкинуть, а смесь для бутылочки еще греется на водяной бане. Что ты там решишь, ты о чем, вообще? Какой мерзавец запудрил тебе мозги?
По-моему, нормальная реакция папы на появление у дочери жениха – достать биту и пойти повнимательнее посмотреть, подобрав распахнувшуюся телогрейку, что это там такое. Кто может быть достоин? Ясно одно – никто.
Ясно и другое – она сама решила. Да. И с этим ничего не поделаешь, ведь ты ее любишь. Можно, конечно, манипулировать, интриговать, очернять мерзавца, злословить, но следует все же понимать, что ты проиграл. А она даже не заметила, что выиграла.
Стой теперь, вытирай стариковские сопли, говори тосты и читай вслух что-нибудь подлиннее, пой, наконец. Что-нибудь такое делай, тяни, это даст тебе еще время побыть со своим ребенком, чтобы она запомнила эти минуты, возможно, потом пригодится для чего-то. Ведь время идет бесчеловечно быстро. А ты все стоишь посреди солнечного утра в своем тяжелом венце, папа.
Нужно ли говорить, что продолжение следует.
