Благодаря иностранным фильмам все мы представляем, что дети, умирающие в больнице, всегда окружены близкими людьми, которые держат их за руку до последнего момента. Уход из жизни ребенка — это всегда трагедия. Но в России, в отличие от изображенных в фильмах реалий, зачастую этот уход — еще большая трагедия, которую обеспечивают всем ее участникам врачи. «Я стояла около закрытых дверей, а она кричала: «Мама помоги», и я ничего не могла сделать, сильная и большая, не могла защитить от боли, страданий». Это пишет мама 13-летней девочки, ушедшей от нее в реанимации. Страшно представить, что таких случаев — тысячи…
К счастью, реанимация — это не приговор и это вовсе не означает, что оттуда выходят только вперед ногами. К несчастью, в этом месте может оказаться каждый, и взрослый, и ребенок. История маленького Миши Пащенко, маму которого не пускали к нему, месяц назад всколыхнула Интернет, выявив множество таких случаев. Родителей не пускают к собственным детям, тяжело больным и страдающим детям, которые нуждаются в присутствии близкого человека не меньше, чем в лекарствах. Если не больше. У врачей разговор короткий: «Не положено». Или немного длиннее: «В реанимации стерильно, вы можете занести инфекцию», Или еще длиннее: «Мы вас пустим, а вы там начнете биться в истерике. Ни вам, ни вашему ребенку это не нужно». Эти ответы может и логично звучат, но когда логика идет наперекор человечности, какая ей цена?
«Не так давно я общался со своим знакомым, главным врачом одного госпиталя, – рассказывает Александр Саверский, президент Лиги пациентов. – Я спросил его: «Зачем в роддомах на окнах решетки?» Он долго думал и сказал: «Наверное чтобы пациенты не убежали». Понимаете, да? Чтобы роженицы на девятом месяце, рожающие и родившие женщины — не убежали! Такой менталитет, что с этим поделаешь». Не пускать в реанимацию к ребенку — это тоже менталитет. Не положено пускать, там стерильно и вообще кто вас знает, – так было заведено еще в Советском Союзе. Союза нет, рудимент остался.
Вот еще одна история которую написала мама девочки, умершей в реанимации без ее присутствия. «Моя дочь пробыла в реанимации почти две недели. Нас иногда пускали на несколько минут. Брать за руку было нельзя. Мы просто приходили, смотрели на своего ребенка, и нас тут же выводили. Как-то раз она отходила от действия медикаментов и пришла в себя, увидела меня, застонала, начала плакать, давление подскочило. Меня быстро вывели, сказали – «вот что происходит, когда родители пробиваются в реанимацию». А я думаю, если бы я могла проводить с К. все время, если бы она не знала, что я пришла и сейчас уйду и неизвестно когда появлюсь снова, она бы не плакала».
«Я думаю, что все должно зависеть именно от лечащего врача, – считает депутат ГосДумы 3-го и 5-го созывов, Вера Лекарева. – Я знаю, что в реанимации лежит не один и не два человека. Они все в тяжелом состоянии. Есть такие, кого убьет любая инфекция. Или крики, например. Вопли чужой мамы. Ведь даже с очень сильным и волевым человеком может случиться истерика… Когда видишь собственного ребенка с датчиками, проводами и так далее. В реанимации не только чисто в санитарном смысле. Там чистота от лишних шумов. Там специальный медперсонал, который знает, как себя вести с тяжелобольными. Я думаю, что если и можно допустить свидания родителей с детьми, находящимися в реанимации, это нужно делать только в отдельном, специально для этого предназначенном помещении».
Саверский тоже считает, что необходима специальная «комната для поплаканья». Но отсутствие такого помещения и, как следствие, недопуск родителей к детям, по словам президента Лиги пациентов — прямое вмешательство в охраняемые законом семейный отношения. «В конце концов медсестра может подойти и шепотом попросить не тревожить больных. – говорит Все же люди, все понимают. Но не пускать — нельзя. Нужно понимать, что родная мать может то, чего не могут врачи. Кто знает, может близость родного человека вытащит ребенка с того света. Чем ближе условия больницы к домашним, тем благополучнее будет лечение. Я знаю это по акушерским стационарам Европы, где для рожениц была создана комфортная домашняя атмосфера. Количество осложнений уменьшилось на 20%».
Но закрытые двери — это полбеды. Другая половина за дверьми и заключается в полной неизвестности: кто и как там обращается с твоим ребенком. «Одна знакомая женщина, ее сын, к счастью, выжил, рассказывала, что в реанимации к детям вообще никто не подходил, – говорит Лидия Мониава, менеджер детской программы в фонде помощи хосписам «Вера». – Дети кричат, плачут, аппараты пищат, никого нет. К одному мальчику маму пустили на 5 минут. Она передала ему любимую игрушку. Мальчик прижал ее к сердцу. Мама вышла, зашел врач, выхватил игрушку, начал орать, что никаких игрушек здесь нельзя. Бросил со всей силы игрушку об стену и ушел».
Возможно, что в частности во избежание такого «врачебного беспредела» и был написан когда-то закон, который четко говорит: «Одному из родителей или иному члену семьи по усмотрению родителей предоставляется право в интересах лечения ребенка находиться вместе с ним в больничном учреждении в течение всего времени его пребывания независимо от возраста ребенка» (ст. 22 Закона РФ об охране здоровья). Под «больничным учреждением», по словам Саверского, подразумевается любое место, где оказывают медицинские услуги. Поэтому тезисы «стоящих на страже» врачей о том, что «реанимация — не больница» противоречат букве закона. «Они не имеют никакого права не пускать родителей ни под каким предлогом, – утверждает Дмитрий Айвазян, медицинский адвокат. – Это противоречит закону. Родители даже проживать могут со своими детьми. Не пустить можно только в случае какой-либо эпидемии».
Маму Миши Пащенко в итоге пустили к мальчику. Ей этот допуск стоил немалых усилий, но и врачам пришлось стоять до последнего. Последним был Леонид Рошаль, которого попросили вмешаться. Очень скоро, считает Саверский, медицинским работникам надоест держать оборону и все будет по закону. Но для этого потребуется почаще напоминать им об этом законе.
Если родителей не пускают к ребенку, нужно прежде всего звать участкового. «Это, конечно, не криминальный случай, – говорит Саверский. – Но нарушение прав имеет место. Поэтому должны вмешаться органы правопорядка». После этого необходимо написать заявление на имя главного врача и сразу же звонить прокурору. «Если не дозвониться, нужно бежать в прокуратуру. Там всегда есть дежурный прокурор. Приходите и говорите: мой ребенок умирает, меня к нему не пускают, норма права у меня есть. Один звонок в больницу от прокурора, и к ребенку пустят. Несколько таких звонков — станут пускать всегда».
Нужно сказать, что не во всех больницах вход для родителей строго воспрещен. В обсуждениях случая с семьей Пащенко встречались и такие реплики: «Когда моя дочь лежала в реанимации, я все время была с ней. Меня врачи наоборот просили никуда не уходить, говорили, что ей так будет легче. И других родителей тоже пускали. Конечно, в больничных халатах, бахилах, шапочках на голову. Когда было где — мы даже ночевали там, в палатах на другом этаже». Поэтому говорить, что недопуск родителей к детям и бесчеловечные врачи в реанимации — это правило, было бы нечестно. Тем не менее, случай с семьей Пащенко послужил как бы детонатором проблемы, которую надо решать. Не молча стоя по дверью реанимации со слезами на глазах, а со всей решимостью, подкрепленной законом, государственным и человеческим.
Диана Романовская
