Люди, рожденные в девяностые, сейчас стали взрослыми и устраиваются работать. А их начальство из старшего поколения совершенно не понимает, что делать с такими сотрудниками. Как и не понимают уже стареющие родители, что делать со своими выросшими в каких-то инопланетян детьми. Как и профессура в вузах вешается от этих молодых студентов – «жертвы ЕГЭ», ничего не хотят делать, зато подавай сразу в качестве зарплаты миллионы, слышали такое?
Главное обвинение у всех одно – они, современные двадцатилетние, якобы черствые циники и не способны на сочувствие. Это, по мнению многих, доказывают соцопросы и, к примеру, мрачнейший сериал Валерии Гай Германики «Школа». Представитель поколения и координатор правозащитного проекта Русфонда «Правонападение» София Шайдуллина давно хотела выступить адвокатом и рассказать о том, как предпочитают сочувствовать и творить добро ее ровесники.
Вначале все походило на знакомство с ортопедическим игольчатым ковриком, пытка на каждом шагу: шестеро студентов факультета рекламы МГППУ никак не хотели расслабиться и начать слушать. Мы встречались третий день подряд, а в их глазах не появилось даже подобия интереса. Одолевало отчаяние. Две Вики, две Лены, Саша и единственный в компании парень Антон были мне почти ровесниками, чуть младше, а общего языка не находилось даже в теории. Причем ситуация осложнялась тем, что мне-то от них был нужен результат и вполне определенный (более того, я уже тогда знала, что обязательно про них когда-нибудь напишу), а им от меня было нужно только одно – чтоб отстала. Но я не отстала, и сравнение с ковриком себя оправдало. Боль ушла вслед за каким-то из наших шагов.
Дело было на Летней школе журнала «Русский репортер». Это такое удивительное место, где гуманитарии узнают, что физика и математика – это красиво. Юные журналисты не без труда пытаются обуздать язык… Школьники, желающие стать медиками, под руководством практикующих врачей проводят вскрытие – тушки курицы… Дружно живут в палатках профессоры ведущих российских вузов и десятиклассники. Они по очереди дежурят на полевой кухне: готовят еду на всех тех, кто добровольно тратит отпуск на самообразование в тверской глуши.
Этим летом на Школе открыли мастерскую социальной журналистики. И я решила сделать с людьми, которые в нее запишутся, проект «Невидимые люди». Вокруг нашего палаточного лагеря были три-четыре полунищие деревни – невероятно огромное поле для поиска невидимых.
Я объяснила студентам, кого имею ввиду. Ребенка-аутиста, которого не берут в местную школу, когда специализированная только за триста километров. Молодого парня с редким генетическим заболеванием, которому пришла повестка из военкомата, хотя он инвалид детства и уже несколько месяцев в хосписе как дома. Больная девочка, которой все десять лет ее жизни не могут поставить правильный диагноз и пишут в карте общий термин «миелодисплозия», имея ввиду «что-то, и мы, Эскулапы, не можем понять что, со спинным мозгом».
Список можно продолжать. В России до бесконечности. Схема же моего проекта была конечна и проста как две копейки: Вики, Лены, Саша и единственный в компании мужчина Антон учатся писать и общаться с людьми, вместе с ними те же навыки тренирую я, а найденные нами истории отправляются «в Москву» – и как только отпуск заканчивается, я берусь за них всерьез. Условие: истории должны быть проблемные, про нарушение прав, а не про общее несовершенство мира.
Я объяснила студентам, что хочу научить их замечать людей, которые остро нуждаются в помощи. Я объяснила, что есть целый невидимый мир и небольшие шансы сделать его лучше. Но студенты мои оказались на Школе случайно и спасать мир совсем не мечтали… Им в университете предложили так проставить практику, а они и не отказались. Отправились «в палатки» отдыхать, совсем не собираясь ни в какой невидимый мир. С ними была «вожатая» от департамента культуры Москвы, «виновная» в партнерстве Летней школы со студорганизациями, часто отвечающими за практику на каникулах. Девушка даже к костру приходила с идеальным макияжем и непостижимым образом уберегала свои гелевые ногти от жизни в лесу. Она тоже явно в невидимый мир не собиралась. А тут я… И даже тоже с маникюром.
Победить безразличие начинающих рекламщиков удалось на четвертый день. Помню как сейчас: шесть пар глаз, увидевших цель. До этого смотрели в обнимку фильм «Антон тут рядом» – обсуждали аутизм, и я удивляла их рассказом про основательницу крупной компании «Nova Systems» Сару Миллер – женщину-аутиста, которая с первого взгляда видит ошибки в написанной не ею электронной программе любой длины и сложности, но совершенно не может общаться с клиентами, и не делала этого ни разу в своей жизни. Глаза загорались недетским восхищением.
Я рассказывала, что люди, работающие в благотворительности, самые циничные и стойкие. Потому что знают, сколько денег соберет миловидная трехлетняя девочка со светлыми косичками и голубыми глазами, а сколько – таджикский мальчик-подросток. Глаза удивлялись и даже негодовали, почти как мои. Мы дошли до умных вопросов: а что я могу сделать, если не миллионер, спросил Антон? Мы обсуждали донорство, больничных клоунов, мастер-классы в детских домах… Глаза фокусировались на целях: далеких и близких.
Шел который кофе подряд. Уже была совсем ночь, студенты совсем не собирались спать. Им было интересно, но в себя и одновременно в спасение мира они еще не верили. Они говорили и абсолютно серьезно: дети же никогда не перестанут болеть, люди же никогда не перестанут страдать, и что, и зачем? И приходилось рассказывать, как дети болели и люди страдали пять-десять-двадцать лет назад. Словом, как всегда о том, чего я сама не видела. Приходилось рассуждать об эффективности добра – и это был тот язык, который мое поколение понимает.
Особенно им нравилась идея правозащиты.
На следующий день у нас закипела работа. Ребята на глазах превращались из рекламщиков в журналистов. Всего полчаса аутотренинга, и каждый без смущения звонит в местные НКО (что не так страшно) и в соцзащиту (что страшно и мне до сих пор). Всего полдень, а у нас три проблемные истории, невидимее некуда. И вдруг становится заметно, что студенты поверили: они сейчас, вот прямо сейчас, спасут мир!
Спасения, впрочем, как и всегда, не случилось. Подвел дух конкуренции, и мое излишнее воодушевление успехами ребят – я отпустила ситуацию ради обеда. Страшная ошибка. Троица ребят, оставшаяся без историй, решила все-таки найти их за законный обеденный перерыв. У моего поколения не принято хладнокровно относиться к чужому успеху, все стремятся бесконечно самореализоваться, обогнать друг друга. Так две Вики и Саша не захотели смиряться, что их товарищи нашли себе страждущих, а они – нет… И бросились в бой с телефоном. И, конечно же, напортачили.
Мои ребята просмотрели суть в попытке найти историю, которую можно красиво рассказать. Они отыскали тяжелую девочку с ДЦП – не ходит, даже не сидит. Вика радостным голосом рассказывала: «Мать очень общительная, так обрадовалась, что кому-то наконец интересна ее дочка, ждет нас…». Я прервала «восторги»: а сделать-то мы можем что? И Вика поняла. Они заигрались.
«Такое ощущение, что ты это специально задумала, Соня. Мы собирались к ним как на спектакль. Мы в телефонном разговоре давали людям надежду, а ты теперь… Как так?» – Вика никак не хотела понять, что, во-первых, я не просила их давать надежду, а во-вторых, ни о какой надежде в телефонном разговоре и речи идти не может.
Вика никак не хотела понять, почему реабилитационный центр для наркозависимых в городе Кимры, который мы нашли вместе, – это наша история, в которой людям можно помочь деньгами и общественным вниманием, а тяжелобольная девочка, которой не нужна срочная операция и у которой уже есть инвалидная коляска, – за пределами наших возможностей и относится к пресловутому общему несовершенству мира.
Зато Вика уже понимала, что к этой девочке она уже не поедет. Она чувствовала, что попыталась заглянуть в комнату, не заходя в нее.
И тут ей в голову не пришло ничего лучше, чем обвинить меня. Я плохо объяснила, я дала им надежду на то, что они что-то могут изменить, а они дали надежду нуждающимся людям, и все это замкнутый круг надежд без выхлопа…
Вот это говорит о моем поколении. Викин обвинительный крик. Нам не нужно доброе побуждение, а если хотите, и само добро, если оно не эффективно. Но дайте этим студентам действующую модель добра, добрую машину, и они перевернут мир. Только модель эта должна быть продуманной. Потому что такие студенты могут спасти котенка от смерти на улице, а потом забыться и оставить его в закрытой комнате без еды и воды…
