Первый снег… Грязная еще вчера улица сияет, как новенькая рубашка. Но для многих людей это сигнал беды. Выпал снег, значит, скоро в городе опять будут замерзать бездомные.
Большинство столичных жителей надеются, что в Москве есть государственная служба, которая как-то решает эту проблему. Что если человек, даже бездомный, упал на улице и не может встать, то милиция либо передаст его врачам, либо доставит куда-то вроде санприемника, реабилитационного центра, где помогут найти какой-никакой кров.
Нельзя сказать, что государство не занимается бомжами. Т.е. в больницу их на короткое время принимают. А еще в районных собесах висят объявления: «Уважаемые товарищи бездомные, обращайтесь, пожалуйста, по адресам…» – и далее адреса домов ночного пребывания. Но тут – оговорки. Если ты попал в бомжи без московской прописки (а москвичей среди столичных бездомных всего 20%), то и в дом ночного пребывания тебя не примут. Такой пробел в законе.
Но дело и не в законе. Если вдруг отказали ноги, как можно куда-либо дойти?.. А мы чаще всего пробегаем мимо. Останавливается один из тысячи. Помогает один из ста тысяч.
Нам бы климат как в Италии…
С Ильей мы встречались в метро. До этого я его не видел и знал о нем только то, что он руководит бригадой православных людей, которые вытаскивают бездомных с улицы. Глаза невольно выхватывали из толпы тех, кто мог бы соответствовать представлениям о «православном руководителе», то есть людей бородатых, широкоплечих… И все-таки мы сразу определили друг друга. Хотя Илья без бороды. Молодой. С хорошей – на пол-лица – улыбкой.
На выходе из метро, не глядя на проходящих, собирал подаяние плохо одетый человек. Только мы сели на скамейку под памятником Энгельсу, с просьбой о милостыне подошла женщина. А пока мы разговаривали, рядом крутился неухоженного вида джентльмен и время от времени запускал накатом пустую пивную бутылку в пасущихся вокруг голубей. «Я знаю этого человека, – сказал Илья. – Он где-то тут рядом живет…»
Начал бить колокол на храме Христа Спасителя. Илья показывал фотоальбом и коротко рассказывал истории бездомных, с которыми работала его бригада.
«Это паренек молодой, 27 лет, у него высшее образование. Сирота. Жил с бабушкой на Украине, но бабушка умерла. Ноги отморозил, их отрезали. Ему мы нашли деньги на протезы. Сейчас работает в строительной фирме. Там и живет, бесплатная жилплощадь у него. Протезы стоили 30 тысяч – это очень большая сумма для нас.
…Эта женщина работала у нас в школе поваром. Она очень изменилась с того времени. В 1997-м году ее сократили на работе, в 1998-м умерли родители, она стала пить. Обменяла квартиру в Москве на квартиру в Алексине, но в Алексине не жила. Паспорт отняла милиция. Прошлой зимой отморозила ноги… Когда мы выяснили, где она работала, я только тогда и узнал ее. Представляете, какое потрясение?.. Удалось ее устроить в дом-интернат в Тульской области – через губернатора.
…Эта женщина детей своих искала… Жила в Грузии с семьей, муж – русский. После распада СССР националисты их прогнали. Устроились в Смоленской области. Муж стал пить и умер. Потом сгорел дом. Поехали искать родственников. По пути потерялись дети. Она попала в больницу… Детей удалось найти в Доме милосердия в Смоленске. Отправили ее к ним».
Сюжет фотосъемок примерно одинаков: человек на улице, «скорая помощь», эскорт из медбратьев, больница… Иногда в конце – рождественски счастливый семейный портрет. Иногда обрыв, многоточие…
В бригаде Ильи 20 человек. Десять уже работают постоянно и активно, остальные – колеблющиеся. Работы непочатый край, а часто кажется, что все твои старания идут насмарку. Главное – последовательность, ответственность и самостоятельность: если нашел бездомного, которому нужна помощь, то сам им и занимаешься от начала до конца. Возраст участников – от 20 до 32. Молодых людей и девушек примерно равное количество. Работают они при больницах. Когда туда попадает бездомный человек, его расспрашивают и пытаются найти, куда его можно пристроить. Звонят родственникам, рассылают телеграммы, восстанавливают документы. Ищут деньги на дорогу, костыли, иногда – коляску. Все нужно делать очень быстро, потому что в больницах сейчас держат недолго.
Занимается бригада в основном инвалидами. Более-менее здоровые бомжи о помощи обычно не просят, говорят: руки-ноги есть, что еще?
«Этого человека мы отправили к родственникам, но так вышло, что его у поезда никто не встретил, – рассказывает Илья. – И он сам зимой добирался еще 200 км. Добрался, но раны опять открылись. Мы делали ему денежные переводы туда, тысяч пять в общей сложности. Родственники стали им очень активно заниматься. Теперь у него есть паспорт, инвалидность, полис. Стал получать пенсию. Все у него хорошо. Живет у сестры и помогает ей по хозяйству, как может. То есть человек полностью устроился.
А вот его как раз пришлось из больницы на улицу отвезти. Мужик был очень хороший, но ничего не сделаешь. У него контрактура обоих коленных суставов, то есть ноги согнуты и не разгибаются. Он передвигаться не может на костылях – только на коляске. По его просьбе пришлось его отвезти к Киевскому вокзалу… Недавно опять его нашли лежащим на улице. Нужно 20 тысяч рублей, чтобы отвезти его в Кировскую область, сделать документы. Если будет паспорт, его там возьмут в дом-интернат. А сейчас он живет где-то среди мусорных контейнеров. Если бы у нас климат был как в Италии, бомжам у нас было бы очень хорошо. Они бы жили и жили».
Но мы в России, где среднегодовая температура – около 0°. И все-таки 13% бездомных, из тех, кому нужна постоянная медицинская помощь, возвращаются на улицу. Их никуда не принимают.
Что сделаешь? Илья думает, что нужно купить большой дом в Подмосковье, куда можно было бы отправлять инвалидов, которых не удалось никуда пристроить. Но это требует огромных денег: на сам дом, на содержание людей, на зарплату соцработникам, которые будут там дежурить. Еще в ближайших планах – организация постоянного мобильного пункта скорой помощи, например, у трех вокзалов. Там очень много умирает бездомных. Для такого пункта тоже необходима постоянная финансовая поддержка: машина и ставки шофера, социального работника, медсестры.
А еще очень нужны добровольцы. Верующие люди, которым не надо объяснять, почему нужно возиться с «вшивыми бомжами». Пока силы тех, кто взялся за это ответственное дело, очень невелики. Бригада сотрудничает в основном с тремя больницами – 51, 67, 53-й, а всего больниц, куда поступают бездомные, в Москве 16. А еще есть больницы в Химках, в Реутове, в Люберцах, куда их тоже привозят.
Если найдутся добровольцы, бригада Ильи обязательно будет расширяться. Врачи рады своим помощникам. Их ждут. Некоторые главврачи даже выделили бы ставку для собственного социального работника, если бы деньги были. А пока есть только ставка медсестры – 1,5 тысячи. рублей при полном рабочем дне.
– А можно посмотреть, как вы работаете? Какие у вас ближайшие задания?
– Один человек из нашей группы завтра поедет в городок Озеры в Подмосковье. Там живет человек, которого мы полтора месяца назад привезли с улицы, у него на ногах были язвы, уже с червями. В больнице его продержали только ночь, но выяснилось, что у него в Озерах осталась комната. Ходить самостоятельно он практически не может. Комната почти нежилая… Пока покупаем ему продукты, медикаменты, восстанавливаем документы. И у него огромный долг накопился за комнату, мы решили заплатить…
– Озеры?
– Это под Коломной. Два с половиной часа от Москвы.
Пять тысяч рублей и сто грамм кильки
«Выхино», середина зала. Договаривались о встрече в 7.20, но Андрей опаздывает. Андрей – из бригады Ильи, он и занимается подопечным в Озерах. Потом он расскажет, что испытывал острое желание позвонить и сказать, что сегодня ничего с поездкой не получится. Но все-таки приехал.
Его я не смог угадать в толпе. Не везет мне на бороды. Невысокий. Интеллигентный. Пока покупаем еду в дорогу, Андрей рассказывает:
– Игоря женщина одна нашла. Он долгое время сидел возле храма на Тульской. У него трофические язвы на обеих ногах. Ходить не мог, ботинки, полные гноя. Не знаю, где эта женщина взяла телефон нашей бригады. Сама этим заниматься не стала, просто сообщила.
– А как он там оказался, что случилось?
– Он родился и жил в Москве, закончил девять классов, учился в училище. Работал грузчиком. Потерял квартиру. Сначала у знакомых жил, на хладокомбинате, где работал, потом стал бомжевать. Милостыню просил в переходах. Но он москвич, поэтому мы хотим его устроить в дом ночного пребывания, туда берут москвичей. Только нужно побыстрее восстановить документы. Вот везу даже специальную бумагу в милицию с просьбой о содействии, – Андрей показывает письмо от Епархиальной комиссии Москвы по церковной социальной деятельности.
– А Игорь верующий?
– Он крещеный, но в церковь никогда не ходил. Но когда я ему отвез крестик, он крестик надел. Сразу. Книги ему отвез, он что-то читает, а что-то не может. Он говорит: понимаешь, когда всю жизнь читаешь легкую литературу, то это тяжело идет…
– А как возникла ваша бригада?
– Илья сначала сам по собственной инициативе подходил к бомжам, беседовал с ними, покупал им пирожок, водичку. А потом появилась эта группа по бездомным при Епархиальной комиссии по социальной деятельности, состоящая из молодежи в основном.
– Сколько времени у вас лично это занимает?
– Это зависит от того, что нужно в данный момент делать, ведь много людей этим занимается. Сейчас я только Игорем занимаюсь, езжу к нему раз в неделю и целый день этому посвящаю. А бывает, и по несколько часов в неделю…
В Озерах прекрасный полевой воздух. На улицах пахнет сухой травой и солнцем. Хоть привози московских легочников – отдышаться.
Пять лет назад Игорь обменял свою московскую квартиру на комнату здесь, но в этой комнате так и не жил и не вносил кварплату. В ЖРЭУ выяснилось, что задолженность за квартиру и за тепло оплачивается в разных кабинетах. Только Андрей рассчитался в одном, начался обеденный перерыв. Идем к Игорю.
Обшарпанный дом. Подъезд, давно позабывший, что такое ремонт. Звоним в дверь – и неожиданно для меня попадаем в уютную благоустроенную квартиру. Здесь живут две родственные семьи, а у нашего Игоря здесь только комната – самая дальняя. Мне неудобно признаться, что я корреспондент, хотя скрываться я не собирался… Но неудобно, а с какого-то момента я и забываю об этом.
Угловая комната с двумя окнами. Но одно окно заделано фанерой, и его не сразу замечаешь. На полу – постель. Газовая плита. Столик. Один стул. Дымится большая кастрюля с раствором марганцовки. Игорь как раз разбинтовывает ногу. Он выше среднего роста. Голова недавно была обрита и только начала криво зарастать. Живые умные глаза.
Он тут же начинает рассказывать, что сам сходил в милицию и ему обещали завтра же выдать временное удостоверение личности. Говорит с легкой небрежностью. «Мусарня», «похавать» – обычный жаргон. Мат через предложение. Но сообщение очень радостное. Даже сразу два: он уже ходит…
Просит Андрея отдать тридцать рублей соседям, которые пришлось занять, чтобы сделать фотографии для удостоверения.
– Конечно, – говорит Андрей. – А ты ел сегодня?
– Нет…
Размотанная нога совершенно белая и какой-то непривычной формы – точно не живая, а очень грубо из чего-то слепленная.
«Находился за эти дни – ноги опухают, – объясняет Игорь. – Но рана затягивается. Пальцы начали двигаться, а ведь очень давно не двигались, у меня черви переели сухожилия».
Игорь определенно вызывает сочувствие и симпатию. Разговаривать с ним легко. Улица пачкает речь, но учит некоторому такту.
Выносим мусор, который скопился за неделю. Идти приходиться несколько сот метров. Город неожиданно кончается. Поле. Невдалеке блестит полоса воды. Дальше лес.
Отправляемся опять в ЖРЭУ. Игорь напросился с нами.
– Может, тебе не стоит так много сразу ходить?
– Да нет, наоборот.
По дороге встречаем мальчика, у которого из кармана выглядывает белый крысенок.
– У меня тоже в детстве была крыса. Только серая.
– Откуда?
– На Птичьем рынке выбрал. Че, думаю, у всех белые, пусть у меня будет серая. Очень умная была.
Пока Андрей платит и бегает по кабинетам, Игорь рассказывает, что два года сидел на героине. Началось с того, что умерли родители, он подолгу жил в квартире один. Стали заходить пацаны, приятели со двора – позвонить. «Дома при родителях не обо всем можно говорить. А у меня никого нет…»
– И как спрыгнул?
– На алкоголь перешел.
С долгом покончено. За пять лет набежало где-то пять с половиной тысяч. «Всего-то!» – радуется Игорь.
Идем на рынок. Андрей закупает Игорю продукты на неделю. Гречку, макароны, пельмени, чай. Кусочек сала – от постного масла Игорь отказывается. Когда проходим отдел рыбы, Игорь кидается к лотку с килькой и просит взвесить сто грамм.
– Вот еще, – говорит продавщица. – Только мараться…
Игорь, похоже, намолчался, и поэтому охотно рассказывает. Например, про трубу в Крылатском, на которую приходили «моржи», чтобы на секунду встать под воду и сразу выскочить. Игорь мылся там с мылом и мочалкой. А еще долгое время он жил в теплосетях. Люк был удобно расположен: в лесочке – не нужно было при людях залезать. Там комната – два на четыре – с трубами. Трубы подтекали – была своя вода.
– Я даже кашу там варил. На картоне.
– Это как?
– Сворачиваешь картон в трубочку и держишь под кастрюлей, он долго горит.
– А свет был?
– Коптюха. Фитиль в солярке… Я там хорошо жил.. Да вот привел потом человека… На весну уехал из Москвы, вернулся, а он там еще четверых хохлов поселил. Получилось как в сказке: была у зайца избушка… Прогнали…
Мы просим его не материться.
– Я тогда слова не смогу сказать, – смеется Игорь.
Спрашиваем, сможет ли он сам доехать до Москвы на следующей неделе. Чтобы восстановить свидетельство о рождении, Андрей собирается сопровождать Игоря в Тушинский ЗАГС. – «Конечно. Без проблем». Отправляемся на автовокзал, чтобы заранее купить ему билет.
И провожаем его до дома. По дороге Андрей покупает чипсы. Съедает несколько горстей, предлагает мне. Игорь о чем-то рассказывает и даже видом не показывает, что тоже готов попробовать. Я беру пакетик и ем. Игорю сначала не предлагаю, потому что опасаюсь есть с ним из одного пакета. Но почему я доел этот пакетик и ему ничего так и не оставил, я сейчас не могу понять.
– Чай не попьете? – предлагает Игорь. – Давайте… Но мы торопимся на предпоследний автобус. Он на прощание жмет нам руки, глядя в глаза: «Спасибо, пацаны».
Надо, и все
Неподалеку от дома Игоря – храм. «Когда я приезжал к Игорю в первое время, перед тем как к нему пойти, заходил в этот храм, говорит Андрей. – Или после. Ведь очень многое зависит от твоего духовного состояния. Если тебе самому плохо, то ты и другим мало что сможешь дать. Не сможешь проявить любовь, если сам в унынии находишься».
В автобусе продолжаем обсуждать ту полностью проигранную по человеческим меркам ситуацию, в какой находится Игорь. Все – с нуля. Как выстроить отношения с соседями по квартире (тут много нюансов)? Как найти работу? Как войти в храм Божий? Все очень сложно, но иначе – разгром. Шах и мат – под забором. Шах, можно считать, уже был.
Андрей говорит, что в этой работе всегда приходится тянуть людей с довольно тяжелым прошлым, озлобленных, отчаявшихся. Рассказывает несколько случаев, когда от их подопечных отказывались родные. Даже мать. Даже верующие (мусульмане).
– Нужно реально смотреть на вещи. Часто бывает так, что бездомные люди капризные, самоуверенные… Пока они в больнице, они понимают, что если они будут плохо себя вести, то их там не будут держать, тут обычно они смиряют свою гордыню, стараются по-хорошему. Но не всех вразумляет такая жизнь. И с обращением к Богу тяжело у них, потому что они ожесточены…
Ясно видишь, что не можешь своими силами исправить их жизнь, чтобы сразу все пошло гладко. Когда мы привезли Игоря в Озеры и оставили здесь, я все думал, как он там один, с этими ногами на голом полу. Мучили эти мысли. Когда ехали туда первый раз и второй раз, такая тоска брала, что не хотелось идти в эту квартиру. Хотелось повернуться и поехать обратно… Но пересиливаешь себя, потом легче становится.
– А ваши подопечные вас не ругают?
– Нет, они очень хорошо нас принимают. Очень хорошо, поразительно. И когда говоришь о Церкви, не было такого, чтобы были против. Всегда слушали – даже инославные, некрещеные.
– Иногда говорят, что нам бомжей не понять. Что они сами выбрали такую жизнь…
– Нет, большинство из них и не думали, что с ними такое будет. Они когда-то нормально жили, благополучно. Никто из них и представить не мог, что окажется на улице – с такими язвами, в таком состоянии, что все от них будут отказываться… Конечно, у меня самого появляются такие мысли: они сами себе не хотят помочь – как мы им поможем? Но это как в притче о милосердном самарянине. Лежит вот человек – и что, пройти мимо? Или попытаться оказать ему какую-то помощь? Хотя бы отправить его в больницу, навестить его, поговорить с ним по-доброму, пытаться найти его родных, куда-то его устроить. Хоть чуть-чуть, хоть немножко помочь. В конце концов, обратиться к Господу с молитвой об этом человеке: «Господи, помоги, устрой его жизнь!»
– Мне кажется, к человеку, лежащему на улице, трудно подойти, потому что сам точно в коридоре каком-то живешь постоянно. Как будто все люди в городе разделены стеклянными стенками, вдоль которых и движутся по установленным маршрутам: дом – работа – еще несколько точек. Чтобы малейший шаг из своего коридора сделать к другому человеку, нужно серьезное усилие. И Божья помощь.
– Да, постоянно приходится себя преодолевать. Бывают мысли: «Почему я должен этим заниматься? Что у меня, своих дел нет?» Заставлять себя приходится. Заставлять ехать. Заставлять любить. Заставлять помогать. Чтобы это было искренне, а не лицемерно, не формально. И есть ощущение, что Господь таким образом учит любви к ближнему. Есть возможность в этом служении отвергнуться самого себя. И потом, Господь показывает нам, что для него нет неважных людей, все для него важны. Да, конечно, они сами виноваты, но ведь Господь таких еще больше любит. Он сказал, что не здоровые имеют нужду во враче, а больные. Что Он не праведников, а грешников пришел призвать к покаянию. Сын Человеческий пришел не судить, а миловать людей.
Ведь Господь их все-таки как-то устраивает. Кого-то так – кого-то так. Они помнят, что им когда-то кто-то помог. Значит, не забывает о них Господь. И у них есть такое ощущение, что мир не без добрых людей. Игорь говорит: «Если бы мир был без добрых людей, то я бы уже не жил».
Важно их решение, захотят ли они что-то изменить в своей жизни, куда они направят свою свободную волю: в сторону исправления, борьбы или по пути, по которому они до этого шли, где конец один: здесь смерть под забором и в той жизни – вечная мука. Они в принципе это понимают. Игорь понимает. Я ему говорю: надо пытаться наладить свою жизнь, иначе что тебя ждет? Но они привыкают к такой жизни…
P.S
Хотелось бы закончить этим многоточием, но приходится поставить его еще через два предложения. Игоря не приняли в дом ночного пребывания. По всему похоже, что он собирается вернуться на улицу…
Сентябрь – ноябрь 2003
Андрей КУЛЬБА
«Нескучный Сад» №7 (2003 г.)
