Группы помощи, самоорганизующиеся в социальных сетях, способствуют распространению пещерных представлений о медицине, вере в чудодейственную силу денег и волшебную заграницу – считает блогер Светлана, известная в Живом журнале как Pudgik. Светлана полемизирует со статьей Владимира Берхина «В защиту токсичной благотворительности».
Фото http://db2.stb.s-msn.com
Несистемная сетевая благотворительность – реальность нашего времени. Все больше и больше людей приходит в социальные сети в поисках помощи и поддержки. Ведь именно там можно за короткий срок собрать огромные для среднего россиянина или украинца деньги и потратить на лечение и реабилитацию нуждающегося в том ребенка или взрослого.
В тоже время группы помощи, самоорганизующиеся в социальных сетях, способствуют распространению пещерных представлений о медицине, вере в чудодейственную силу денег и волшебную заграницу. Они полны истеричными призывами к самым нелепым действиям – например к «рассасыванию чупиков, чтоб опухоль тоже рассосалась».
Владимир Берхин в своей статье «В защиту токсичной благотворительности» совершенно верно отмечает, что в последнее время, помимо активных сборщиков (я предпочитаю этих людей именовать так, вслед за «Русфондом»), появились не менее активные борцы с токсичными сборами. С редким энтузиазмом они посвящают свое свободное время мониторингу социальных сетей и разоблачению как мошенников, так и попавшихся под горячую руку. Именно их сетевики любят обвинять в падении сборов, троллинге и куче других грехов. Действительно, зачастую они ничуть не менее истеричны и громогласны, чем организаторы групп помощи, они способны выкопать ляпы и ошибки и раздуть их до страшного преступления.
Давайте посмотрим, кто же эти люди, агрессивно нападающие на сборщиков и дующие на воду. Откуда они берутся?
В первый раз они спасали ребенка, которого никто и не собирался лечить. Второй раз они с ужасом узнали, что на их деньги мучительно умиравшего ребенка провезли через полсвета лишь для того, чтоб услышать отказ врача. Он бы сразу не стал обнадеживать, да сборщики медицинские документы не дослали. В третий они полгода содержали семейку наркоманов. В четвертый… В пятый…
И все эти сборы шли за счет эмоционального вовлечения! Молодые мамы, вместо того, чтоб умиляться улыбке своего малыша, плакали над фотографиями чужого, отрывали крохи от скудных своих пособий, расклеивали листовки… Вас еще удивляет, что они теперь так орут и видят злой умысел в любом ляпе? Человек, которому больно, чье доверие было растоптано, и не один раз, редко красив в своих социальных проявлениях.
Полгода эмоциональной накрутки сетевых групп помощи, с их истериками, смертями детей, к которым жертвователи стараниями организаторов успели искренне привязаться, – и человек еще долго будет не способен к конструктивному выражению своего негодования от произошедшего с ним. Откуда ж тут взяться спокойствию для донесения своей позиции.
В тоже время, какую позицию можно донести до человека, который советует своим виртуальным знакомым, пойманным на растратах денег, собранных на лечение, вообще убрать отчеты с глаз долой, не оглашать итоговую собранную сумму, а на изумление публики всерьез отвечает «Вам, что, жалко денег на ресторан для умирающего и его друзей?». Как всерьез можно спорить с заявлениями: «Если кто-то откликнулся на призыв о помощи, а его обманули, то он сам, дурак, виноват»?
Можно, конечно, назвать людей, декларирующих подобные позиции, а в сетевых сборах они не редкость, не «сволонтеры», а «мошенники на доверии», но сути спора это не изменит.
Я искренне не понимаю и желания Владимира Берхина давать какие либо советы родителям ребенка, и упреков, что это делают в сети как-то не так. Есть только один человек, имеющий право что-либо рекомендовать маме. И это не сетевик, не сотрудник фонда, не журналист, не блогер, а лечащий врач ребенка. Впрочем, и его папочки и мамочки не всегда способны услышать, даже не в критических ситуациях выбора между паллиативным лечением и продолжением радикального, а в более простых случаях соблюдения санитарно-гигиенических требований при госпитализации в режимные отделения. И именно желание встать между мамой и врачом так пугает меня в стремящихся поспасать, не отрываясь от экрана компьютера. Очень тяжело принимать любые решения, в особенности социально неодобряемые решения, а отказ от дальнейшего лечения к таковым относится, под лучом софитов и рядом с чужой истерикой «только не сдавайтесь, зая, живи!». Желание же спасать кого либо без раздумий, без малейшей ответственности за процесс и его результат (каковая есть у врача), пожалуй, способно причинить больше бед, чем намеренное вредительство.
И, кстати, сбор денег, когда тебя просили о молитвах – тоже стремление влезть в чужую жизнь, когда не звали.
Право родителя – бороться за жизнь ребенка в ущерб ее качеству. Право жертвователя – решить, поддерживать ли его в этой борьбе. Но чтобы сделать выбор, людям нужна информация, которую крайне редко в полном объеме предоставляют в группе по сбору средств. Вот они и ищут ее, как могут и где могут. И обсуждают между собой, в меру своего понимания и воспитания, возможно, чтобы принять решение для себя, в сферах, внешне никак не связанных с темой беседы.
Кто же организует сборы в сетях? Если оставить в стороне профессионалов и мошенников, пришедших заработать на черном фандрайзинге, то мы увидим все тех же декретных мам, до того ведших какую-никакую социальную жизнь, и вдруг оказавшихся в четырех стенах с гормональной послеродовой бурей. Они не уверены в себе, своем завтрашнем дне, их личный гарантированный доход – смешное пособие от государства, общество долбит их ожиданиями и окружает маловыполнимыми требованиями. И вдруг у них появляется возможность получить признание и обожание сотен, даже тысяч людей! Стать героическими спасительницами, ангелами-хранителями, принесшими чудо такой же маме, как они сами.
Да, они тратят от 5 до 10 часов в день, чтоб админить группу помощи, одновременно ухаживая за маленькими детьми, готовя обед мужу и убирая дом. По сути, это полноценная работа. И… Зачастую она ставит семью благотворительницы на грань развала, в том числе потому, что человек, пропускающий через себя чужое горе, и не имеющий при этом профессиональных подготовки и сопровождения, да еще и генерящий истерику у своих дальних, пусть и ради своего понимания благого дела, редко способен адекватно вести себя с ближними. Отсюда – и жалобы на мужей, силой выключающих компьютер, и избиваемые ремнем двухлетки, «чтоб не мешали заниматься группой».
Разве матери семейства, ушедшие в виртуал ради спасения чужой детки, это положительный результат? Чем зависимость от вКонтактных посиделок с единомышленниками лучше игровой? Тем, что благотворительность социально одобряема?
Разумеется, есть и другие. Но, пожалуй, мотивы мужчины, советующего разместить в огромном паблике для беременных печальную историю ребенка, у которого «все случилось от прививки», при том, что по документам речь идет о редком генетическом заболевании, ведущем сперва к инвалидизации, а потом и к смерти, я рассматривать в рамках этой статьи не буду. Как и размышлять, зачем организовывала сборы помощи женщина, представлявшаяся в социальных сетях супругой вора в законе, и чем думали люди, поддержавшие ее благотворительные инициативы.
Владимир Берхин совершенно прав, утверждая, что многие из ныне действующих фондов выросли из сетевой благотворительности начала двухтысячных. Происходит это и сейчас: руководители проектов в социальных сетях регистрируют фонды и выходят из тени. В тоже время некоторые из них приносят с собой в реальную жизнь из виртуала дурные привычки своей материнской площадки, а именно умение выставлять благополучателя нищим на паперти и привычку плясать на нервах жертвователя, демонстрируя ему гнойные язвы и утверждая, что именно без его 100 рублей ребенок непременно умрет. Сбор, построенный на истерике, дико эффективен, но быстро приводит к нервному истощению участников. В построении же долгосрочных отношений донатор-благополучатель, интернет-собиратели зачастую не заинтересованы. Русский сектор интернета достаточно быстро растет, чтоб рассчитывать на постоянное появление в сетях «свежего мяса».
И я боюсь, что с ростом количества вышедших из тени интернет-проектов именно описанный выше подход станет нормативным, а значит ожидаемым как настоящими жертвователями, так и потенциальными. Истерики же сетевых сборов у людей со здоровой психикой способны вызвать только отвращение, причем не к конкретному виду сбора помощи, а к благотворительности в целом, как к деятельности, предназначенной для маргиналов с неустойчивой психикой.
В сетевых сборах всегда остается место сомнению, когда речь заходит о деньгах. Точно ли деньги, которые собирала в сети Наида Асиялова, взорвавшая себя в Волгограде, пошли на лечение, а не на иные цели? Насколько благи намерения людей, собирающих помощь голодающим детям Сомали на счета своих телефонов, при том что предыдущий организатор подобной акции получил срок за экстремистскую деятельность?
И, к сожалению, никакого законодательного механизма, позволяющего не то что привлечь сборщиков к ответственности в случае недобросовестности, а просто проконтролировать, куда деньги-то делись, нет. Если на Западе при поступлении на счет частного лица столь больших сумм, как упомянутые выше, сразу нарисуется налоговый инспектор, то в России и сборщик, и благополучатель могут быть абсолютно спокойны и тратить деньги по своему усмотрению. Хоть на лечение, хоть на теракт. И это одна из основных причин, почему среди бывших жертвователей и даже организаторов подобных сборов, обжегшихся на молоке, так распространены идеи полного запрета благотворительности в сетях.
Доверия к ближнему своему в социальных сетях становится все меньше. Можно, конечно, обвинить в этом борцов с токсичными сборами и журналистов, пишущих о негативе. Однако истина всегда выходит наружу. Тактика, выбранная на некоторых площадках сбора помощи, где скандальная тема просто удаляется с концами, не работает. Нажатие кнопки «Delete» не стирает негативный опыт реальных людей. Поэтому тактика «не освещать проблему, чтоб не подрывать доверие», произведет обратный ожидаемому эффект столько раз, сколько будет избрана. И сколько раз инициативные доброхоты из самых лучших побуждений попытаются замести проблему под ковер и прикрыть молчанием, столько раз это молчание ударит по доверию жертвователей к благотворительности в целом.
Сколько ни пытались замять скандал вокруг деятельности сообщества волонтеров «Капля жизни», скандал все равно разразился, вырвавшись на страницы газет и экраны телевизоров. И в первую очередь он ударил по репутации тех, кто пытался помогать честно и просто не понял, под чьи знамена встал. А Екатерина Бабичева, ставшая главной героиней тех событий, продолжает спасать детей, только почему-то предпочитает ходить на акции по сбору денег в темном парике и представляется другим именем.
И чем больше людей были вовлечены в помощь конкретному ребенку – тем громче получается скандал, с перетряхиванием самого грязного белья семьи, которой вроде бы хотели помочь.
Ответственность же за происходящее сейчас в социальных сетях лежит как на организаторах сборов, так и на системных благотворителях, предпочитающих чуть свысока смотреть на своих маргинальных младших сестер, утешая себя, что «они же пытаются помочь», и не пытаясь вмешаться и исправить их ошибки.
