Несколько месяцев, с 24 апреля 2014-го года мы публиковали «Дневник онкологического больного» – рассказ журналистки Вероники Севостьяновой о борьбе с диагнозом, который пугает каждого из нас. Мы анонсировали эту серию статей так: «Рак – самая мифологизированная болезнь, он окружен самой настоящей фобией. Но после постановки диагноза жизнь не кончается. Какая она?». Вероника писала о повседневности болезни, о способах преодоления страха и стыда, о том, что ее уволили с работы на следующий день после того, как она позволила себе откровенность, и рассказала о диагнозе публично. О тщательно скрываемом, непроговариваемом (общество как бы скрывает само от себя эту стыдную эмоцию) неприятии онкологических больных, о болезненной дружбе и о дружбе в болезни – обо всем том, что редко входит в сферу массового интереса.
За это время мы, читатели, тоже прошли свой путь. «Дневник» Вероники Севостьяновой много дает почувствовать – из рассказа о быте заболевания он вырастает в рассказ о поисках нового смысла. Наиболее точно эту нужду в новом осмыслении жизни выразила успешная женщина, рекламщица, узнавшая о том, что заболела. «Я всю жизнь жила по принципу: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее!», – говорила она, – а теперь не могу понять – а то, что нас убивает, делает нас какими? Что оно с нами делает?»
Итак, перед вами – последняя часть «Дневника онкологического больного».
30 апреля
Да, ладно, ерундой всё это оказалось. Нет у меня никаких метастазов в руке. Всё за один день проверили, и ничего не нашли. А сама процедура оказалась намного легче, чем сцинтиграфия костей. Изотопы вводят в противоположный орган, буквально по диагонали тела. То есть, если у меня проверяли правую руку, то укол изотопами сделали в левую ступню. И сразу же положили под аппарат, никаких изнурительных часов ожидания, пока радиоактивные вещества разойдутся по организму. А, буквально уже через час, и радостный результат объявили, что ничего у меня там радиационно не светится и не сверкает. Ну, понятно, что в официальном заключении слова совсем иные написаны, но если говорить о сути, то это именно так.
Вместе со мной проходила лимфосцинтиграфию и Марина. Марина приехала из Перми ровно на один день. Утренним поездом сюда, а вечерним уже обратно. Семь лет назад именно в Питере Марина проходила лечение от онкологии, потом переехала в другой город, но основных врачей так и не поменяла. Первые три года проходила обследование, как и положено, раз в полгода и у себя в Перми, потом, уже успокоившись, тоже по графику раз в год. И ничего подозрительного не обнаруживая, лишь отзванивалась в питерский онкоцентр своему лечащему, чтобы подтвердить, что всё у неё в порядке. А сейчас приехала проверить лимфоузлы. «А почему? – спрашиваю я у неё, – от чего так срочно бросились в другой город, что могло напугать?» и поясняю, что спрашиваю не из любопытства, а для себя, чтобы в будущем тоже знать, при каких обстоятельствах пугаться. Впрочем, Марина тут же со мной соглашается, что вопросы задают друг другу все и всегда. У неё, как и у меня создалось впечатление, что онкобольные очень болтливые люди и всегда найдут тему, о чём поговорить. Но, наверное, так и надо? Это опять к вопросу, что спасение утопающих, дело рук самих утопающих. И если вы не миллионер Стив Джобс с личными врачами, то лучше о своём здоровье побеспокоиться самой, ни один лечащий врач не будет помнить все ли процедуры и проверки вы прошли и все ли анализы сдали. Впрочем, даже и миллионеры, как показывает практика, от рака умирают.
А узлы у себя подмышкой Марина обнаружила сама, но мне, как оказалось, эта информация не поможет. Марина врач, а я на всёй протяжённости лечения, как мне ни показывали, где этот самый узел надо искать, так ни разу и не смогла его обнаружить.
Марину попросили задержаться, и, судя по всему, разговор им предстоял долгий, а, значит, и не очень обнадёживающий. Но семь лет, которые были подарены Марине судьбой после лечения, на мой взгляд, тоже вполне себе нормальный первый срок. Даже если сейчас у неё найдут метастазы, то, скорее всего, подлечат ещё и продлят жизнь снова. Хотя за последний год, много общаясь, я с удовольствием знакомилась с женщинами, прожившими и двадцать, двадцать пять, тридцать лет после операции. У всех всё по-разному. Ну, а дальше, как обычно должны следовать банальные фразы о необходимости своевременного обследования, о том, что если рак обнаружен на первой и второй стадии, то он вполне излечим, ну и много ещё упреждающего и обнадёживающего.
Но об этом уже так много написано, что не стоит даже и повторяться. Мне, вот, беременных в такой ситуации особенно жалко. Буйство гормонов провоцирует более быстрый рост опухоли, а лечение на фоне вынашивания ребёнка, естественно, запрещено. Выбор: своя жизнь или жизнь будущего человечка всегда очень тяжёл. Впрочем, что это я о грустном начала? У меня же сегодня радостный день, так что стоит позвонить с хорошими новостями и Свете.
15 мая
Жизнь без врачей уже кажется неполной и незащищённой. Первой это Света заметила. «Как же так, – спросила она, – получается, что они меня и правда отпустили, и мне теперь не надо приезжать каждую неделю в больницу?» «Ну, это же хорошо, – оптимистично заметила я, – у тебя до следующего этапа лечения в сентябре так много времени, ты можешь заняться, чем хочешь, посвятить время себе, родным, увлечься каким-нибудь хобби, уехать с мужем путешествовать, в конце концов. Но Света отсутствие врачей воспринимала как-то тоскливо. Потом я услышала такие же жалобы и от Наташи, а потом от Оли и Тани, от Лены и ещё от одной Светы. А потом ощутила и сама. Я тоже при каждой выскочившей болячке автоматически тянула руку к телефону и хотела звонить своему хирургу, чтобы проконсультироваться. Но, знаете, от этого надо отвыкать.
Как и любая зависимость, зависимость от врача, даже самого лучшего, опасна. Я поняла, что хочу и готова вернуться к самостоятельной жизни. К той, где решения я принимаю, основываясь на своих желаниях и на нуждах близких, а не по расписанию сдачи анализов. Да, чувство незащищённости и близкой опасности сидит в голове достаточно прочно, это Света правильно заметила. Но такое же чувство сковывает и любого больного, когда нужно отказаться от уже привычной поддержки – например, от ходунков, когда учишься заново ходить. Так что, в ближайшие дни я попытаюсь отбросить свои ходунки. Да простит меня мой доктор, когда прочитает эти строки, что я его так обозвала.
29 мая
За те четыреста шестнадцать дней, что меня подвергали химиотерапии, и облучению, и операциям, а жизнь проверяла меня предательством близких людей, я всё равно старалась жить по-полной. Ела и пила, насколько позволяли финансовые средства и возможности израненного желудка, работала на исходе сил, ходила для собственного успокоения в бассейн, для чего-то изучала английский язык, баловала любимых племянников и крестника – и даже, о Боже, умудрилась завести за это время краткосрочный роман. Но я ни разу не была в Эрмитаже. Я, человек, посещавший до начала болезни залы Дворца каждые две – три недели, ни разу не пошла взглянуть на шедевры. И, вот, вчера я снова была в Зимнем. Протянула в окошечко своё новенькое розовое инвалидское удостоверение, получила льготный бесплатный билет и пошла по мраморным ступеням к малахитовым палатам и золотым столбам. И, осматривая коллекцию нарядов императорского двора, я решила, что наконец-то вернулась.
Ну да, у меня по-прежнему большая правая рука, но я надеюсь, что в борьбе между мной и моей конечностью победа будет всё же за мною. У меня уже закуплены игрушки к следующему новому году, а, значит, как минимум, до этого праздника я должна дожить. Я с нетерпением жду выхода на экраны третьей части саги о путешествии хоббита Бильбо. У меня очень много всяких разнообразных маленьких желаний. И ещё я хочу на Байкал. Байкал это моя давняя мечта. Но я прекрасно понимаю, что столь далёкое путешествие и дорого, и тяжело, и долго и потому пока летаю в Европу. Правда, между третьей и четвёртой химиями, когда я поняла, что они мне не помогают, я чуть не купила на все оставшиеся деньги билеты до Иркутска и обратно, но потом решила ещё подождать. И, видимо, не зря, ведь меня же вылечили. И теперь я поеду к озеру своей мечты с мыслями о будущем и о жизни. И обязательно окунусь, даже если вода будет очень холодной. И, вынырнув, непременно громко вслух произнесу: «Ну, здравствуй, Байкал!»
