В обязанности Николаса входит уход за пожилыми людьми, страдающими болезнью Альцгеймера. О том, как менялись его взгляды на профессию, старость и болезнь, жизнь и смерть, Николас рассказал порталу Vox:
– Все началось с того, что мне очень хотелось помогать людям. Я уволился со своей скучной работы и отправился на курсы. Там я много узнал о болезни Альцгеймера. Об амилоидных бляшках и нейрофибриллярных клубках, о накоплении в тканях мозга ненормально свернутых белков, возможных причинах недуга и эпидемиологии. Но ни мое горячее желание помогать, ни все эти премудрости не пригодились, едва я переступил порог дома престарелых и столкнулся с реальными пациентами. Все, что я знал (или думал, что знал) о деменции, старении, дружбе и даже смерти, изменилось.
И вот что я узнал.
- В одиночку нельзя изменить систему. И не пытайтесь
Вокруг творилось что-то страшное. Туда-сюда сновали нянечки. Обитатели дома постоянно звали к себе, нажимая на кнопки звонков, но персонал был слишком занят, и никто не обращал внимания на эти звуки. И на запахи. Большинство лежавших здесь были не способны ухаживать за собой – никак.
И так происходило не потому, что медсестры были равнодушны или некомпетентны. Поверьте, люди, с которыми мне довелось работать, были настолько добры и великодушны, насколько это вообще возможно. При существующей системе они просто неспособны были сделать больше того, что делали. В отделении царил хаос. В палату старались уместить столько человек, сколько вообще возможно.
Дом престарелых – это бизнес, а потому должен работать на пределе своих возможностей. В итоге голос человека, которому требуется помощь, вливается в хор десятков других – а на все про все есть лишь две-три медсестры. У каждой – куча дел, которые надо переделать за смену, плюс такая же куча бумажной работы, с которой можно разобраться после рабочего дня. Довольно быстро ты свыкаешься с этим хаосом и делаешь только то, что успеваешь, не обращая внимания на остальное.
Самое яркое впечатление того первого дня: я стоял в палате, а старушка своей крохотной, трясущейся ручкой схватила меня за ногу и потянула к себе. Ей было уже за 90, она плакала, дрожала от ужаса и кричала: «Помогите мне! Пожалуйста! Я должна увидеть свою маму!»
Я всегда считал себя человек практического склада и гордился тем, что умею найти выход из любой ситуации. Но тут…
Надо отказаться от иллюзии собственного всемогущества и перестать пытаться их спасти. Вместо этого сосредоточиться на том, чтобы сделать их жизнь лучше – пусть всего на несколько мгновений в день
Я не мог ей ничем помочь. Для ее проблемы не существовало логического решения, для ее состояния – лечения. Она была одинока и напугана, она совершенно не представляла, где находится и как здесь очутилась.
Что делать, я не знал. Даже если речь шла о том, чтобы на время облегчить ее страх, нужно было знать эту старушку, знать, как и чем можно успокоить ее. Я не знал о ней ровным счетом ничего, а она все смотрела и умоляла помочь. На меня нашло чувство вины и беспомощности. Я решил, что эта работа не для меня, что нужно уйти, пока не поздно, и вообще это была не лучшая идея с самого начала.
И еще много недель я истязал себя за то, что ничем не могу помочь обитателям дома престарелых. Даже если система будет работать безукоризненно, и мы сможем окружить их неусыпной заботой, никто и ничто не вылечит их. Я не в силах спасти их. Остаток дней они проведут здесь, на больничных койках, а болезнь будет откусывать по кусочку от их памяти, способности узнавать людей и различать дни недели, ухаживать за собой… Чем больше я думал об этом, тем более беспомощным себя чувствовал.
- Пациентов ты тоже не можешь изменить. Зато ты можешь им помочь
Но спустя какое-то время я внезапно я понял: моя работа заключается в том, чтобы делать то, что я могу. А могу я работать с людьми, а не их проблемами. Я не был способен ни спасти ту 90-летнюю старушку, ни позвать ее мать, которая, конечно, давно умерла. Но я мог быть рядом с ней, говорить ей что-то, держать за руку, дать ей то – чего она так жаждала: чувство, что она не одна.
Именно в этом и стала отныне заключаться моя работа. Я улыбался старичкам, я старался узнать о каждом из больше подробностей и помнил их назубок. Все оказалось просто: надо было всего-навсего отказаться от иллюзии собственного всемогущества и перестать пытаться их спасти. Вместо этого я сосредоточил свои усилия на том, чтобы сделать их жизнь лучше – пусть всего лишь на несколько мгновений в день.
- Дружба – это не общие интересы и разговоры по душам, а любовь и понимание
До того, как начать работать со стариками, я ошибочно полагал, что дружба связывает людей, которым приятно быть вместе, у которых есть нечто общее, а следовательно – есть тема для приятной беседы. Большинство людей думает именно так. Но теперь я знаю, что это ошибочное представление о дружбе.
Настоящая душевная близость не имеет со словами ничего общего. Значение имело лишь то, что я был рядом с ними
Многие пациенты стали моими друзьями. И наша дружба была основана на мимолетных мгновениях, которые мы делили друг с другом. Большинство из них не слишком хорошо умели общаться. Некоторые вовсе уже не могли говорить, другие с трудом подбирали слова, третьи несли откровенную ерунду. Все это не имело никакого значения: настоящая душевная близость не имеет со словами ничего общего. Значение имело лишь то, что я был рядом с ними.
Я жал им руку в знак приветствия, отвозил их кресла-коляски на солнышко, иногда отводил покурить в укромный уголок, сидел у их кроватей, когда они страдали – вот что такое дружба. Я, кстати, видел ее и между самими пациентами. В одной палате у нас лежали две женщины: одна их породы «крутых», бывшая байкерша, покрытая татуировками, другая – фотомодель в прошлом, трепетная и плаксивая. У них не было ничего общего, они не разговаривали между собой. Но всегда садились вместе в столовой и часто дружно смеялись над чем-то.
- Люди с болезнью Альцгеймера не сумасшедшие. Все люди сумасшедшие
Да, прогрессируя, деменция заставляет людей делать много странных вещей: они ходят голышом, играют с едой, требуют достать Луну с неба – чего я только ни насмотрелся и не наслушался. А однажды задал себе вопрос: отличаемся ли мы чем-то от них?
Мой ответ: нет. У меня тоже есть довольно странные привычки. Есть они и у моих родственников, и у моих коллег. В своей жизни люди совершают очень много чудных поступков. Просто те, у кого есть болезнь Альцгеймера, теряют способность скрывать свои странности от окружающих. Недуг скрывает с них всех покровы, все маски, с помощью которых они защищали свое внутреннее «я» от мира. Он обнажает сущность личности человека. В каждом из нас сидят такие же выходки, они просто ждут своего часа – часа, когда мы потеряем контроль над собой.
Моя работа заключается в том, чтобы делать то, что я могу. А могу я работать с людьми, а не их проблемами
В этом заключается секрет понимания странностей старичков с деменцией. Ими движет то же, что и всеми нами, когда мы совершаем глупости. Но болезнь лишает их способности критически относиться к себе.
Взять, к примеру, старичка, который отказывается есть что-либо, кроме яичницы. Странно? Странно. Нормальный человек, имея подобные гастрономические склонности, боролся бы с собой. Человек с болезнью Альцгеймера больше этого не делает. Для него больше нет подходящего места, времени, обстоятельств, поэтому его маленькие причуды разрастаются до масштабов безумия.
Поработав с такими пациентами, я стал по-другому строить свои отношения с людьми. Я всегда отличался излишней чувствительностью и склонностью всех «спасать», уча жить правильно, то есть, по-моему. Теперь я понимаю, насколько важно позволять другим жить так, как они хотят – независимо от того, нравится мне это, или нет. Людей надо принимать такими, какие они есть, – вот и весь секрет.
- Смерть – это естественно
Смерти принято бояться. Но я пытаюсь избавиться от этого страха.
Мне довелось сидеть у постели умирающих, держать их за руку в последние минуты. И с такого ракурса смерть перестает быть этим надвигающимся неизбежным ужасом, как мы привыкли думать о ней. Да, большинство связанных со смертью подробностей не слишком симпатичны, но они естественны. Я видел, как на лицах измученных болью людей перед концом появляется мир и покой.
Во многих домах престарелых смерть стараются скрыть от остальных постояльцев. Здесь не бывает поминальных служб или хотя бы собраний, на которых сотрудники и другие обитатели дома могли бы поговорить об усопшем. Это неправильно. Покидающие этот мир люди заслуживают того, чтобы их мы уделили им немного времени.
Главное, чему научила меня работа в доме престарелых: мы все пришельцы на большом несущемся сквозь космос камне. Мы изображаем из себя нормальных, думаем, что всесильны и верим, что мы никогда не умрем.
Я часто вспоминаю ту женщину, что схватила мою ногу в первый мой рабочий день. Да, я не смог спасти ее, вылечить ее или привести к ней маму. Но я помог ей. Я заботился о ней до самого последнего дня: катал ее на коляске по коридорам и рассказывал ей истории, которых она, возможно. Не важно, понимала ли она их. Ведь та старушка сделала для меня в тысячу раз больше, чем я для нее. Благодаря ей и другим моим пациентам я стал капельку лучше и умнее, чем был. Без них бы я точно не справился.
Источник: Vox
