С Новым Заветом верующий привык соотносить свою жизнь, но что делать с Паралипоменоном или Свитком Есфири? Эти части Священного Писания воспринимаются как некий текст, пришедший из допотопных времен, когда солнце светило вдвое ярче, а культурные герои освобождали мир от чудовищ, чтобы облегчить жизнь благодарным потомкам, и остаются в сознании «делами давно минувших дней», «преданиями старины глубокой».
Настоятель храма Богоявления города Ярославля, исполняет послушание пресс-секретаря, главы издательского совета и члена богословской комиссии Ярославской епархии.
Преподаватель кафедры теологии ЯГПУ, Ярославской духовной семинарии, Ярославского филиала ЛГУ им. А.С. Пушкина; ответственный за взаимодействие с ЯГПУ и «Центр-СПИД» г. Ярославля.
Незнание Ветхого Завета обедняет нашу внутреннюю жизнь и даже само понимание евангельского благовестия, уверен автор книги «Свитки. Современное прочтение знаковых текстов Библии», вышедшей недавно в издательстве «Никея», ведь слово Христово прозвучало не в вакууме, а было произнесено на конкретном языке в конкретной культуре, а на важность изучения Священного Писания Ветхого Завета (ибо иного тогда не существовало) указывали апостолы.
Мы публикуем фрагменты размышлений отца Александра о Книге Екклесиаста – пожалуй, самой «скептичной», по его выражению, библейской книге.
Начиная с размышлений о суетности и тщетности человеческих трудов, автор книги (как предполагает церковная традиция – царь Соломон) переходит к наблюдениям над несправедливостью устройства общества и неотвратимости смерти. Несмотря на всю красоту слога, это мрачная, тяжелая книга. Но нам имеет смысл пройти вместе с Екклесиастом его путь.
Екклесиаст (второй вариант – Когалет) в переводе с еврейского – проповедник.
«Перед нами текст мудреца, объявляющего себя или действительно бывшего властителем Израильского царства, и датируется этот текст в очень широких границах — от первой половины X века до II века до Рождества Христова, – пишет священник Александр Сатомский. – Мы считаем автором этих наставлений мудрейшего из царей — Соломона, сына Давидова, испросившего у Бога важнейший из даров — мудрость».
Известно, что царь Соломон был сыном царя-псалмопевца Давида и учеником пророка Нафана. При нем Израиль достиг необычайного культурного и экономического расцвета. Однако когда трон унаследовал его сын Равоам, государство пришло в упадок и разделилось на несколько царств.
«Мы привыкли к высокому стилю библейских текстов, к тому, что с их страниц звучат безусловная надежда и ободрение. Поэтому для человека, впервые сталкивающегося с писанием древнего мудреца, его слова могут показаться абсолютно диссонирующими со всем библейским повествованием. Нигилизм, буйным цветом до Деррида и Бодрийяра цветущий постмодерн — так при первом прочтении можно охарактеризовать Книгу Екклесиаста».
«Все суета!» Об этом задумывалась еще праматерь Ева
Екклесиаст – одна из самых цитируемых книг. Вместе с ветхозаветным автором мы то и дело восклицаем «суета сует и томление духа», «время собирать камни и время разбрасывать камни», «нет ничего нового под солнцем». И так было всегда, начиная с момента грехопадения.
«„Суета сует, все суета«, „гевель гевалим« – пожалуй, это одно из самых известных и расхожих библейских выражений. Гевель – „тщета«, буквально „пар«, „туман«, нечто несущественное, практически не существующее, пустое, – пишет отец Александр Сатомский. – Интересно, что это слово однокоренное с именем сына Адама – Авеля.
В первых родах Ева ожидала обрести того самого Потомка, который исправит аффекты грехопадения и сотрет главу змея, потому и назвала первого сына Каином – от кина „приобретение«. Когда же она зачинает и рождает вновь, то понимает, что отныне это просто часть ее жизни, а не избавление, и называет второго сына „тщета, пустая надежда«».
Мудрецы Израиля считают, что в многократно повторенном указании на тщетность и бессмысленность Соломон указывает на обесцененность в его глазах абсолютно всего, что бытийствует в мире, всего, что появилось в рамках семи дней творения. Такую позицию не разделяют христианские отцы. Свт. Иоанн Златоуст говорит, что «не дела Божии назвал он суетными – нет, не небо суетно… не тело наше. Все это – хорошо весьма» (Быт. 1: 31). Что же суетно?
Послушаем, что говорит сам Екклесиаст: «…посадил себе виноградники… завел у себя певцов и певиц, и вот, все – суета и томление духа» (Еккл. 2: 4–8, 11), (Творения. Т. 11. Кн. 1. С. 107). То есть негативизм Соломона направлен не против творения, но говорит о тщетности и мимолетности человеческих трудов, на что указывает и конкретизация внутри самого фрагмента, где после «все суета» идет речь о пользе того, что делает человек в мире, о пользе его дел «под солнцем».
Потом мысль о тщете всего сущего еще не раз будет повторяться у Екклесиаста, например: «И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая [их]: и вот, все – суета и томление духа, и нет [от них] пользы под солнцем!» (Еккл. 2: 11).
«Вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет». Что думал Екклесиаст о социальной справедливости?
Автор Книги Екклесиаста много размышляет не только о тщете всего сущего, но и о несправедливости: «И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их – сила, а утешителя у них нет. И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем (Еккл. 4: 1–3)».
«В Библии немало написано о притеснениях сильными слабых, об отсутствии правого суда, о зле социального неравенства, больше всего – в пророческих книгах. Пророк не просто констатирует проблему, он говорит, что Бог на стороне слабого и Он сокрушит сильных земли, тех, кто не протянули слабому руку помощи, то есть не исполнили функций, возложенных на них Богом вместе с богатством и силой, – отмечает отец Александр Сатомский. – У Екклесиаста… Бог безмолвствует.
Потому и рассуждения Когелета о проблемах социума так тяжко беспросветны. Вот сила – на нее нет управы. Вот угнетение – нет защитника. Хотя Библия учит, что Бог принимает вопли вдов и воздыхания притесняемых, как каждого конкретного человека, так и целого народа. Пример тому – вопль народа Израильского, даже не обращенный к Богу, а просто крик боли (см. Исх. 2: 23–25). Бог слышит его и начинает действовать. Из беспросветной картины социума, наблюдаемой Екклесиастом, вырастает радикальный негативизм по отношению к жизни вообще, помноженный на абсолютный перфекционизм из серии „все или ничего«».
«К чему же я сделался очень мудрым?», или Проблемы интеллектуалов
Вновь и вновь Екклесиаст приходит к мысли о том, что все люди уравниваются смертью, независимо от того, мудрыми они были или глупыми, добродетельными или грешными: «И увидел я, что преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою: у мудрого глаза его – в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех. И сказал я в сердце моем: „и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?« И сказал я в сердце моем, что и это – суета; потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым» (Еккл. 2: 12–16).
«Есть одно „но«, которое, с точки зрения Соломона, обесценивает все различия и достижения, – смерть. Это регулярный рефрен книги, – отмечает иерей Александр Сатомский. – Мудрость тщетна не сама по себе – то есть Соломон все-таки не крайний нигилист, подвергающий сомнению всякую первооснову мира и социума, отнюдь. Скорее, он – отец экзистенциализма, и для него опыт смерти деноминирует все человеческое. Потому он и заявляет об отсутствии разницы между глупцом и мудрецом и даже о преимуществе глупца, которому неведом экзистенциальный ужас, ввиду его включенности в витальное „сейчас«. Отсюда и сокрушение автора – к чему же я сделался очень мудрым?»
«Проблема всякого интеллектуала, детально описанная Соломоном, – неумение пребывать в „сейчас«. Описанные несколькими стихами ранее „глаза в голове« мудреца так и тянутся заглянуть за горизонт, увидеть, что будет дальше, после нынешнего момента наслаждения, радости и покоя.
С одной стороны – это благой навык, позволяющий мудрому человеку не прельститься сиюминутной притягательностью греха. Именно умение абстрагироваться от удовольствия, предлагаемого сейчас, и увидеть поле его последствий позволяет мудрецу оставаться на пути праведности. Но вторая сторона медали – неумение насладиться негреховным благом, отравив его размышлениями о конечности, обесценив грядущим страданием и смертью».
Почему мы должны полюбить эту мрачную книгу?
Почему у Екклесиаста так много скептицизма? Отец Александр Сатомский отвечает: «Его союзником становится простейшее оружие – эмпирика, опыт. Он как бы говорит, солидаризуясь с еще более древним памятником, Книгой Иова: „Что ты разглагольствуешь о благоденствующих праведниках – посмотри кругом, разве не видишь?!« Отсюда, от эмпирики, и нигилизм Екклесиаста, скептический взгляд на традиционное благочестие и зачастую на саму жизнь».
Дела заслуживают воздаяния, считает Екклесиаст: «Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это – суета!» (Еккл. 8:14). Проблема в том, что в загробное воздаяние автор, по всей видимости, не верит, а в жизни часто наблюдает противоположные примеры. Кто из нас может сказать, что не разделяет этот опыт?
В своей книге, выходя за рамки Ветхого Завета, священник напоминает: «Христом попрана смерть, ужас Екклесиаста преодолен Сыном Марии, глаза в глаза встретившимся со всякой болью и страданием и превозмогшим их через собственную смерть и воскресение. Есть, пить и радоваться – вот удел сынов человеческих, не только здесь, под солнцем, но и в вечном доме Отца (см. Ин. 14: 2), где уже нет солнца, нет и храма – так как там Бог во всем, и спасенные народы ходят во свете Агнца Божия, вечного светильника (см. Откр. 21: 22–23). Но пока и Соломону, и нам нужно идти по дороге жизни, пытаясь найти этот свет и приобщиться к нему. И если нам открыто участие в трапезе Господней и дана возможность увидеть Царство Божие, пришедшее в силе и раскрывающееся в каждом конкретном человеке, то царь Израиля видит боль и не видит утешающего, понимает путь, но не видит его конца».
«Частое вопрошание: „Кто видел, кто знает, есть ли что-то за горизонтом человеческой жизни?« – вот боль Екклесиаста. За это книгу любили христианские отцы-комментаторы, так как на все ее честные и болезненные вопросы, пусть и через столетия, но был дан решительный и однозначный ответ», – заключает автор.
