Я заметила: когда речь заходит о благотворительности, почти всегда тема вызывает интерес, споры, вопросы. Все больше люди задумываются о том, что помогать – надо. Но направлений много: детские дома, больницы, реабилитационные центры для инвалидов и преступников, бездомные, одинокие старики, многодетные семьи, брошенные животные…
Как понять, к чему применить себя, чтоб была польза, чтоб не разочароваться? И что делать, если все-таки разочаровался?
Кому я нужнее?
По моим наблюдениям и собственному скромному опыту, люди, как правило, начинают с детских домов. И это естественно: дети ведь не виноваты в том, что оказались без родителей. Чего не скажешь о бездомных, об одиноких стариках или о больных, умирающих, например, от рака легких. Почему-то психологически проще помогать тем, кто, как нам кажется, «не виноват».
Но, я полагаю, часто это происходит не столько из-за обостренного чувства справедливости, сколько из-за надежды действительно помочь, изменить чью-то жизнь. Сначала думаешь: вот я приеду к ребенку, поглажу его по голове, подарю подарок – и он поймет, что мир не жесток и не всем взрослым наплевать. И вырастет добрым и справедливым. А что делать с бездомным?
Ну, накормлю я бездомного гречневой кашей – он что, от этого бросит пить и начнет работать? Нет.
Ну, посижу я в доме престарелых с дрожащей сухощавой старушкой – это как-то изменит ее прошлую жизнь? Тоже нет.
Ну, куплю я на последние деньги ортопедический матрац для умирающего – он что, от этого дольше проживет? Нет.
По той же причине очень приятно помогать брошенным животным. С одной стороны, ты можешь быть уверен, что они ни в чем не виноваты, с другой – трудно найти более благодарное существо, чем собака, которую погладили и покормили. В-третьих, к «братьям нашим меньшим» мы относимся как бы снисходительно: не предъявляем к ним высоких требований, как к «брату-человеку», – а потому жалеть их гораздо легче и приятнее.
Многие, и я в том числе, по-началу хватаются за разные виды волонтерства, вступают сразу в несколько организаций.
Но со временем большинство добровольцев начинает понимать: каким бы волонтерством они ни занялись, разочарования неизбежны.
Вдруг приходит осознание, что детям нужны не игрушки и праздники, – им нужна семья; что бездомным нужна не гречка с тушенкой и даже не дом, – им нужна здоровая среда и психологическая помощь; что старикам не столь нужны новые матрацы, не концерты самодеятельности, – им нужна забота и внимание их родных детей и внуков. И в какой-то момент ты неизбежно будешь оглядываться назад и думать: «А я-то помогла вообще или то, что я могу дать, никому не нужно?»
Кто-то, у кого есть силы и решимость, «переходит на следующий уровень». Усыновляет ребенка, забирает к себе девяностолетнюю троюродную тетю, берет под опеку бездомного. Но оказывается, что и здесь не обойтись без кризисов и разочарований: усыновленный ребенок демонстрирует расстройство привязанности, троюродная родственница одержима идеей, будто вы хотите ее отравить, а бездомный, изредка заходящий в гости, незаметно выносит из твоей квартиры фамильный серебряный сервиз.
В последнее время я часто слышу от добрых людей: «зачем я вообще всем этим занимаюсь, кому это нужно, на что я трачу свою жизнь и последние силы?» И чем дальше идешь – тем сложнее и непонятнее.
Конечно, никто не отменял пользу малого доброделания, и без матрацев, игрушек и концертов самодеятельности тоже грустно – кто-то должен делать это. Просто почему-то со временем тебе, как волонтеру, непременно становится этого мало.
«В нашей системе благотворительности ты никто. У тебя нет никаких прав»
Моя подруга, доброволец нескольких фондов, жалуется:
«Тебе не кажется, что волонтерством занимаются одни мазохисты? Ведь нас никто ни во что не ставит! Вот ты годами ходишь к детям в детский дом, привязываешься к ним, и потом в один прекрасный момент их просто забирают в семьи, ни слова не сообщая тебе. Ты даже не успеваешь попрощаться, что уж говорить о том, чтобы продолжать общаться с ребенком и его новой семьей вне детского дома. Или вот недавно: я четыре года переписывалась с бабушкой из дома престарелых. И вдруг она перестала отвечать. Я думала, может, некогда, может, не очень хорошо себя чувствует, может, с почтой что…
Потом мои письма стали возвращаться назад. Сложными путями удалось выяснить, что бабушку забрали родственники. И ладно родственники, они могли не знать обо мне, но хотя бы медсестры и руководство учреждения могли же мне сообщить – но о тебе вдруг все забывают, ведь теперь ты больше не нужен.
А то, что у тебя тоже могут быть чувства, никому просто не приходит в голову. Ты выполнила свою функцию. И даже «до свидания» никто не скажет.
В нашей системе благотворительности, по сути дела, ты никто. У тебя нет никаких прав хотя бы на информацию о человеке, с которым ты общался годами.
Другой аспект: я ездила в больницу к одной малышке из детского дома. В больницы пускают только родственников, но я врала охране, что я ее сестра, и меня впускали. Медсестры, конечно, знали, кто я. Они считали, что раз я волонтер, то должна делать за них «грязную работу», которую они делать не хотели: помыть ребенку попу, вытереть слюни, вынести горшок или сбегать куда-то… Они даже не понимали, что я это все делаю добровольно, бесплатно, просто потому что мне не наплевать, что я трачу на это свое личное время, деньги и вкладываю всю душу…»
Я задумалась: чем мазохизм отличается от самоотречения? И должны ли мы требовать к себе уважения со стороны наших подопечных, их родственников, администрации социальных учреждений, закона, в конце концов?
И сможем ли хоть когда-нибудь добиться этого уважения или благодарности? Наверное, на эти вопросы каждый сам ищет и находит собственный ответ…
Чем важно наше «бесполезное» волонтерство?
Наверное, если бы сейчас у меня была возможность передать себе сообщение в прошлое, я бы сказала:
заниматься любым волонтерством стоит только в том случае, если ты готов к полному провалу.
Не думай, что изменишь чью-то жизнь, не жди, что люди, которым будешь уделять время и силы, станут после этого относиться к тебе хорошо. Делай, если только потом не будешь убиваться, поняв, что ничего не получилось.
В сущности, я тоже не знаю, нужны ли мы тем, кому помогаем. Да и как определить эту «нужность»? Человек оказывается в сложном положении в жизни, наверное, для того, чтобы понять что-то, изменить себя. И мы не пройдем за него этот путь, «не вставим ему свои мозги». Он пройдет в итоге через все, что ему нужно пройти, чтобы исцелиться от тех внутренних проблем, из-за которых он и оказался в тяжелой ситуации.
И когда мы пытаемся помочь – на самом деле мы просто-напросто проходим вместе с ним свой собственный путь боли и разочарований, чтобы через этот путь исцелиться от своих собственных внутренних проблем.
То есть волонтерство – это, наверное, не способ изменить мир и даже не способ помочь страждущим. Волонтерство – это способ изменить самого себя, увидеть себя во взаимодействии с другими.
И вот поэтому я думаю, так редко удается что-то изменить, кому-то помочь, поставить на ноги бездомного или исправить преступника: дело в том, что смещается наш акцент – вместо того, чтобы изменить себя, мы стремимся изменить других.
Может быть, увидеть, понять и изменить себя без этого, порой болезненного, порой счастливого взаимодействия с другими людьми никак нельзя. Может быть, движение вперед в принципе невозможно без сочувствия, прощения и принятия.
Поэтому наше «бесполезное» волонтерство очень даже важно: оно учит нас смиренно принимать тот факт, что мы, может быть, никогда не изменим и не спасем мир, что мы, может быть, на самом деле и не делаем ничего доброго – мы просто знакомимся с самими собой и другими людьми.
Все так сложно и просто одновременно: если мы идем волонтерить из эгоистических соображений – мол, я стану чище и добрее, – ничего не выходит… Если мы идем волонтерить с целью изменить мир и спасти других – снова ничего не выходит… А когда же выходит?
Может быть, и вовсе никогда. И, может быть, важно вовсе не то, кому ты решишь помогать и что из этого выйдет, а то, чтобы мы смогли понять и простить других, и принять их без условий – со всеми «тараканами», ошибками и внутренними проблемами, вот такими грязными и некультурными, злыми и эгоистичными, истеричными и неблагодарными, – и перестали обвинять их, пытаться изменить.
Чтобы мы перестали отгораживаться от других, убедившись, что они действительно сами виноваты в своем положении и должны через это пройти. Ну и что, что они виноваты. А кто ни разу в своей жизни не был виноват? Кто ни разу не наступал несколько раз на те же грабли? Сейчас мне вдруг открылось, что любое волонтерство – это прекрасный способ увидеть в своих подопечных самих себя.
