В темные времена человек обнажается от наносного, ложного. От всего того, что подлинно – не его. Остается только то, что он по-настоящему присвоил себе. Крушение монархии, война, революция, заточение, когда и ты, и самые близкие оказываются в руках людей жестоких и непредсказуемых – лишь толика тех испытаний, через которые прошла семья императора Николая II в 1917–1918 годах.
Сохранилось немало свидетельств о внутренней жизни cемьи в месяцы заточения. Это дневники и письма самих Романовых и их домочадцев, воспоминания современников, некоторые документы.
Вглядимся. Может быть, сможем почерпнуть немного мужества для собственных маленьких и больших испытаний.
Просто христианство
Александра Федоровна пишет в последние месяцы: «Я счастлива: чем меньше надежды, тем сильнее вера. Бог знает, что для нас лучше, а мы нет. В постоянном смирении я начинаю находить источник внутренней силы».
Смирение, надежда, вера, молитва, чтение Писания – вот то, что поддерживало царскую семью в заключении. Нельзя сказать, что они научились этому в час испытаний. Напротив, они как будто духовно готовились к этим испытаниям всю жизнь.
И Николай, и Александра с юности привыкли видеть в происходящих с ними событиях промысел Божий, а жизнь императорской семьи на протяжении многих лет была просто и естественно пронизана молитвой. Каждое воскресенье, за редким исключением, царь молился на литургии, и если в молодые годы редко посещал всенощное бдение под воскресный день, то впоследствии сделал это для себя правилом. Разумеется, всегда молились утром, вечером и перед едой, читали Библию и жития святых.
Комнаты великих княжон, по свидетельству служившего в Александровском дворце в первой половине 1917 года священника Афанасия Беляева, были «удивительно по-христиански убранными», с «настоящим иконостасом», наполненным иконами святых, особенно почитаемых каждой из великих княжон. А спальня императорской четы была «больше похожа на русский православный храм, чем на будуар, так много икон было там», – так говорили очевидцы в июне 1918 года, когда Александровский дворец превратили в музей.
Царское село: заключение началось с молебна
2 марта 1917 года, когда император под Псковом подписал отречение от престола, его дети, находившиеся в Александровском дворце, болели корью. Императрица Александра Федоровна захотела отслужить молебен перед чудотворным образом «Знамение» из придворной Знаменской церкви. Икону доставил протоиерей Афанасий Беляев. Он же и совершил молебен. «Когда мы выносили икону из дворца, дворец был уже оцеплен войсками, и все находящиеся в нем оказались арестованными», – вспоминал впоследствии священник.
9 марта в Александровский дворец под конвоем прибыл Государь.
Положение царской семьи было унизительным. Например, в дневнике император пишет, что, судя по всему, в их вещах, оставленных в сарае, постоянно роются и, наверное, уже многое украдено (так и оказалось).
Постоянно приходилось сталкиваться с хамством охраны. Были случаи, когда нижние чины пускали государю дым от папирос в лицо. Офицеры ничего не могли с этим поделать. Как вспоминает священник Беляев, все, что мог сделать офицер, так это сделать замечание – без какого-либо эффекта: «Офицер сказал только: «Товарищи! Как не стыдно вам!» Но товарищи так и остались товарищами…». Подобных эпизодов было множество.
Возможность молиться в церкви или пригласить священника для молитвы, исповеди, службы стала драгоценным утешением для семьи. Утешением, которым распоряжались их тюремщики.
Впрочем, в царскосельский период заключения императорская семья бывала на службах регулярно. Уже 11 марта по просьбе Николая Второго была отслужена всенощная, на следующий день – литургия. Стабильно совершались богослужения в воскресные и праздничные дни, великопостный цикл, молебны в дни рождения членов царской семьи и даже благодарственный молебен по случаю наступления российских войск в июне 1917 года.
Правда, ходить в придворный Знаменский храм было запрещено – служили в одной из комнат дворца, в походной церкви Александра Невского, где царская семья вынуждена была стоять отдельно от всех, за ширмами, что расстраивало Александру Федоровну: «жажду сходить в настоящую церковь», писала она.
Не обходилось без эксцессов: в Великую пятницу 1917 года один из солдат последовал за Софьей Буксгевден и императорской чертой на исповедь, намереваясь, очевидно, ее подслушать. Только хладнокровие баронессы и вмешательство офицера разрешили конфликт: солдат с руганью удалился.
Отец Афанасий Беляев вспоминал: «Бывшая царская семья усердно, по-православному, часто на коленях молится Богу. С какою покорностью, кротостью, смирением, всецело предав себя в волю Божию…», – вспоминал он.
Относительную мягкость условий заключения в Царском Селе (по сравнению со следующими месяцами) омрачало то, что по распоряжению Временного правительства Николай Александрович и Александра Федоровна весной 1917 года не должны были общаться ни друг с другом, ни с духовенством. На богослужении они должны были стоять на отдалении друг от друга, а на службу приходили тогда, когда духовенство в полном облачении уже было в алтаре, и уходили раньше всех.
Удивительно, но в этот период Александра Федоровна писала: «Если начнешь роптать, то теряешь почву под ногами… Пускай зло помучает, потревожит, но душу ему не отдадим».
30 июня 1917 года, побывав в последний раз на литургии во временном храме, семья отправилась к месту ссылки в Тобольск. «Чувствовалось, что это их последняя литургия здесь», – отмечал священник. Так и вышло.
Александра Федоровна передала батюшке букетик белых гвоздик и попросила приложить к своей любимой иконе «Знамение». Этот букетик она увезла с собой в ссылку.
Царскую семью отправили в Сибирь – подальше от разгоравшихся революционных волнений. Последними словами императора, по воспоминаниям отца Афанасия, были: «Мне не жаль себя, а жаль тех людей, которые за меня пострадали и страдают. Жаль родину и народ!»
Тобольск: молитва под конвоем
6 августа 1917 года заключенные прибыли в Тобольск. Здесь в церковь поначалу не выпускали даже на двунадесятые праздники. Успение встречали обедницей – особым чином для случаев, когда нет возможности быть на литургии. По воспоминаниям наставника цесаревича Алексея Пьера Жильяра, для семьи это было «большим лишением».
Зато на Рождество Богородицы 8 сентября узники попали в храм – впервые за полгода. И туда, и обратно шли под конвоем: цепь стрелков была расставлена по саду, на улице – двойное оцепление. Под конвоем и молились (солдаты следили, чтобы, как писала императрица, «мы не посмели говорить»). Молились коленопреклоненно.
Пустили в храм и на Крестовоздвижение 14 сентября. «Ты можешь себе вообразить, какая это была для нас радость!» – писала великая княжна Татьяна великой княгине Ксении Александровне (сестре императора Николая Второго. – Ред.). И, хотя с 1 октября 1917 года почти каждое воскресенье семье позволялось ходить в храм, решение об участии в службе всегда было спонтанным, а отказы – необъяснимыми. Так, не допустили в храм на Николин день, на именины государя.
Читать духовную литературу не запрещали. В основном читали Библию, святых отцов, толкования к Священному Писанию. Государыня много занималась с детьми, в том числе изучала с ними Писание. Анне Вырубовой она писала: «Я чувствую твою близость, когда мы читаем Библию, Иисуса Сираха и т.д. … Дети тоже всегда находят подходящие места – я так довольна их душами». Среди бумаг великих княжон того периода много выписок из святых отцов, в частности о том, как сохранить мир в душе и о спасительности страданий; цесаревич Алексей еще летом 1917 года начал прислуживать в алтаре. Видимо, насчет душ своих детей любящая мать не ошибалась.
После того как на Рождество диакон возгласил многолетие императору и императрице, семью почти перестали пускать в храм за пределами дома, а на домашних службах отныне всегда присутствовали солдаты из караула. «Теперь больше, чем когда-либо, хочется молиться в церкви. Грустно за тех, кто этого не понимает», – писала великая княжна Татьяна в письме Валентине Чеботаревой.
В первую субботу Великого поста 23 марта 1918 года вся семья причастилась в храме – в последний раз. Александра Федоровна писала подруге: «Говели на этой неделе – и было так хорошо и тихо… Да, тяжело вам, бедная, – и всем. Надо еще худшего ждать для достижения лучших времен – все до конца терпеть. Трудно это, больно, но Господь поможет».
Еще в юности Александра Федоровна в шутку извинялась перед своими респондентами за «проповеди», в которые порой превращались ее письма. Но впоследствии то, что она проповедовала, оказалось подтверждено жизнью и стало от этого еще ценнее:
«Жизнь – суета, все готовимся в Царство Небесное. Тогда ничего страшного нет. Все можно у человека отнять, но душу никто не может, хотя дьявол (у) человека на каждом шагу, хитрый он, но мы должны крепко бороться против него… Вся жизнь – борьба, а то не было бы подвига и награды. Ведь все испытания, Им посланные, попущения – все к лучшему… Как же Ему не верить. Солнце ярко светит. Хотя мир грешит, и мы грешим, тьма и зло царствуют, но солнце правды воссияет; только глаза открывать, двери души держать отпертыми, чтобы лучи того солнца в себя принимать. Ведь мы Его любим, дитя мое, и мы знаем, что так и надо. Только потерпи еще, душка, и эти страдания пройдут, и мы забудем о муках, будет потом только за все благодарность» (из письма к Анне Вырубовой от 2 марта 1918 года). А несколькими строками ниже Александра Федоровна упрекает себя за раздражительность и неприязнь по отношению к одной из знакомых, сетуя на то, что большие испытания переносить легче, чем эти «комариные укусы». Духовная борьба продолжалась!
В апреле 1918 года семья хотела просить о том, чтобы переселиться на лето в какой-нибудь монастырь, однако им было объявлено о скором переезде на новое место ссылки. Как мы знаем, последнее.
Екатеринбург: жизнь по книге Иова
Жизнь в Ипатьевском доме напоминала тюремное заключение: окна были закрашены, на них – решетки. Из-за высокого забора были видны лишь кресты ближайших церквей. Семья продолжала придерживаться принятого духовного распорядка – читали утренние и вечерние молитвы, изучали Библию – императрица читала с детьми преимущественно пророческие книги Ветхого Завета.
Страстная 1918 года прошла без служб. Двенадцать страстных Евангелий в Великий Четверг прочли дома, собравшись в большой комнате. Кроме этого, читали книгу Иова, а всю Светлую седмицу государь читал домочадцам вслух Новый Завет.
Узники переносили все с терпением и достоинством. Об этом вспоминал священник Иоанн Сторожев, которого пригласили совершить обедницу по просьбе царской семьи в Ипатьевский дом: «Николай Александрович произвел на меня впечатление своей твердой походкой, своим спокойствием и манерой пристально и твердо смотреть в глаза. Никакой утомленности или следов душевного угнетения в нем я не заметил». Он же отмечает, что великие княжны «вид имели бодрый, почти веселый», и только Александра Федоровна казалась утомленной, хотя держалась «величественно», а вот цесаревич Алексей переживал обострение болезни, его привезли на службу на каталке.
Александра Федоровна понимала, что прошлое осталось позади, страна в огромной беде, а будущее туманно. В этих обстоятельствах остается очень немногое: не унывать, жить тем, что приносит настоящий день (в одном из писем об этом: «..живем, как живется»), и надеяться на лучшее. В письмах к Анне Вырубовой читаем: «Господь знает и по-своему творит. Ему все предала»; «Господь не допускает унынья: Он охраняет от отчаянья, дает силу, уверенность в светлом будущем еще на этом свете».
И еще: «Теперь я все иначе понимаю и чувствую – душа так мирна, все переношу, всех своих дорогих Богу отдала и Святой Божией Матери». Поражает, что в одном из писем императрица пишет, что благодарит Бога за то, что «мы еще в России (это главное)». Как же нужно было любить страну, чтобы сказать это в таких обстоятельствах? Во всех письмах красной нитью: «Чувствую близость Бога».
Последний раз отец Иоанн служил для царской семьи за несколько дней до казни. Ему показалось, что настроение Романовых переменилось – они не подпевали диакону, как обычно делали до этого.
Было и еще одно примечательное событие: по воспоминаниям священника, во время обедницы диакон – вопреки чину – вдруг запел молитву «Со святыми упокой…», а царская семья опустилась на колени. Чувствовали, что это и о них?
17 июля 1918 года здесь же, в Ипатьевском доме, семья императора вместе с верными приближенными – врачом Евгением Боткиным, поваром Иваном Харитоновым, горничной Анной Демидовой и камердинером Алоизием Труппом – была расстреляна.
«Полезны тяжелые испытания, они готовят нас… в далекий путь»
В сборнике «О терпении скорбей, учение святых отцов», подаренном великой княжне Татьяне матерью (у Александры Федоровны был также и свой экземпляр), подчеркнуты строки:
«Желающий быть подражателем Христу… прежде всего, должен переносить благодушно и терпеливо все случающиеся с ним скорби…, потому что такие испытания попускаются душам, чтобы обнаружилось явственно, которые из них любят Бога искренно…».
Также государыня пишет: «Зачем нам не страдать, раз Он, невинный, безгрешный, вольно (т.е. по своей воле, добровольно. – Ред.) страдал?»; «Все испытания, Им посланные, все попущения – все к лучшему. Во всем видишь Его руку». Этому созвучны и мысли императора: «Что ожидает нас всех впереди? Все в руце Божией. На Него только все упование наше» (9 марта 1918 года).
Уповать на Господа призваны все христиане, но не каждому (к счастью!) дается судьба, при которой это упование остается единственной опорой. Царской семье пришлось испытать свою веру в ужасных обстоятельствах, и это испытание они достойно прошли. Поэтому мы почитаем их как страстотерпцев. Поэтому доверяем их опыту.
Источники:
Капков К.Г.: Духовный мир императора Николая II и его семьи.
Буксгевден С. Жизнь и трагедия. М, 2012
Дневники Николая II и императрицы Александры Федоровны, 1917–1918. В 2т. М., 2011–2013
Дневник протоиерея А. И. Беляева, настоятеля Федоровского собора в Царском Селе// Августейшие сестры милосердия / сост. Н. К. Зверева. М., 2006
