Вправе ли близкие говорить неизлечимо больному человеку, панически боящемуся смерти, о том, что он скоро умрет? А если человеку легче не знать, можно его обманывать ради его спокойствия? Отвечают священник Василий Секачев и специалист службы паллиативной помощи Анна Сонькина.
Священник Василий Секачёв. Фото: диакон Андрей Радкевич
Я никогда не скажу человеку, что он умрет, если он не готов
Священник Василий Секачев, настоятель храма Святой Троицы при НИИ СП им. Н.В.Склифосовского:
– Страх смерти – самый сильный страх человека. Часто в сознании современных людей смерть связывается с Богом, Который, дав человеку пожить на земле, что называется, в свое удовольствие, теперь призывает его к ответу. Понятно, что человек никогда к этому не готов, он не хочет умирать, не хочет встречаться с Богом, боится Его, именно «смертельно боится» Бога.
Священник, будучи служителем Божиим, при таком взгляде на вещи воспринимается в качестве вестника смерти, приближающего неотвратимый, но столь не желаемый конец.
Однажды я исповедовал и причащал больных в травматологическом отделении 1 Градской больницы, и, когда закончил, ко мне обратилась одна женщина с просьбой подойти к ее маме. Надо сказать, что у нас в больнице есть такое правило: священник никогда не подходит к пациентам без их личной просьбы, руководствуясь только желанием родственников. Обычно особая сестра, ее называют требная, берет на себя подготовку больных к встрече со священником, к исповеди и причастию, а священник не приходит без предварительного общения больных с этой сестрой.
Но тут требная сестра куда-то отошла, и я на свой страх и риск подошел к нашей больной. Она, бедная, лежала в коридоре и была в некоем забытьи – спала или просто отдыхала, прикрыв глаза. Я стал ее аккуратно будить, дочь встряхнула мать более настойчиво: «Мама! Мама, к тебе батюшка пришел!». Пациентка сразу же открыла глаза, которые тотчас же наполнились нескрываемым ужасом. «Батюшка! Батюшка! – закричала она, маша исступленно руками, – не надо, не надо, только не сейчас – я жить хочу!». Конечно, она решила, что я пришел напутствовать ее перед смертью и, как только я ее поисповедую, она умрет.
Такой взгляд на жизнь и смерть, на обращение к священнику – совершенно не христианский, не имеющий ничего общего с христианством. Он исключает то, что Христос, любящий нас Бог, пришел на землю, чтобы стать таким же, как мы, человеком и взять на Себя и нашу смерть – и эту смерть победить и дать нам радость Воскресения. Именно для восприятия этой радости существует Церковь, существуют Таинства, служит людям священник.
И вот говорить человеку о смерти, на мой взгляд, можно только после того, как ты принес ему живое благовестие Христово, весть о победе Христа над смертью, о Его Воскресении. Пусть это будет даже простой и с богословской точки зрения незатейливый рассказ, но он должен быть обязательно исполнен твоей живой веры, твоей собственной надежды. А без этого – я даже не знаю…
Современный человек, отчужденный от живой веры, от таинств, от жизни церковной – все это страшные последствия советского времени – испытывает колоссальный панический страх перед смертью. Часто этот страх бессознательный или просто скрытый. Некоторые люди не желают ничего слышать о смерти, нередко отказываются от участия в похоронах, в поминках, не приходят на панихиду, потому что не хотят впустить в свою жизнь эту страшную для них тему смерти.
Человек, по-настоящему принявший в свое сердце Христа, относится к этому по-другому. Его взгляд на жизнь становится трезвее, а с другой стороны, перестает быть приземленным, ограниченным, мелким, расширяясь до признания вечности, до осознания живой жизни Бога и святых.
Я никогда не скажу человеку, что он умрет, если вижу, что он не готов, что ждет от меня другого, что он только на пути к Богу. Я скажу о том, что христианин отличается от других людей тем, что готов умереть в любой момент своей жизни и дать ответ Богу. Мы не знаем, когда умрем, мы молимся, чтобы Господь дал нам еще немного времени земной жизни, чтобы мы покаялись во грехах своих, но мы всегда должны быть готовы к тому, чтобы умереть в любую минуту.
Поэтому в ситуации, когда человеку поставлен смертельный диагноз, для меня в первую очередь стоит вопрос о том, чтобы человек обратился ко Христу – источнику его надежды. Для этого священник и родные должны приложить больше всего усилий.
Справиться со страхом на бытовом уровне – нельзя. За этим стоит какой-то духовный ресурс. Это возможно только в случае принятия иной системы координат, принятия Христа. Поэтому родным я бы советовал читать Евангелие, смотреть на опыт святых, читать митрополита Антония Сурожского, который был врачом, и сам много размышлял о болезни и смерти, – а главное: познакомится со священником, который поможет им придти ко Христу и почувствовать совершенно иное измерение жизни, почувствовать жизнь вечную и святую.
Страх смерти не исключает желания о ней говорить. Но говорить можно по-разному
Анна Сонькина, педиатр, консультант при хосписной службе Марфо-Мариинской обители милосердия (Москва):
Специалист службы паллиативной помощи Анна Сонькина Изображение с сайта facebook.com
– Я не уверена в том, что любой человек, которому поставлен смертельный диагноз, действительно панически боится смерти. Можем ли мы быть уверены, что знаем наверняка, что у него есть этот страх? И, скажем, если есть страх, значит ли это, что человек не хочет знать о своей близкой смерти?
Поэтому я готова сказать только, что если человек хочет знать, мы должны ему говорить, если не хочет знать, не должны. Определить это может врач, который умеет общаться с пациентами.
В России нет единого для врачей правила о том, что пациенту нужно сообщать о смертельном диагнозе. Точно так же было на Западе 20 лет назад. Потом стала развиваться идея автономии пациента, уважения личности и прав человека, и объявили, что пациент имеет право знать правду о своем состоянии и всегда должен быть о нем информирован. Это, пожалуй, правильно. Просто сейчас стараются не перегнуть палку в другую сторону, потому что и здесь можно навредить.
Если верить многочисленным исследованиям, 80 % тяжелобольных людей хотят знать правду, какой бы горькой они ни была. Это значит, что большинству надо говорить. Но это также значит, что 20% не хотят знать о своем диагнозе и к этой информации не готовы. Если мы не будем это учитывать, то этим 20% мы можем навредить, если скажем им правду.
Поэтому врачей на западе учат осторожно подходить к разговору о смертельном диагнозе, предупреждать человека о том, что есть плохие новости, давать ему паузу, позволять уйти от информации, если он ее слышать не хочет.
Исследования показывают, что если человек, даже не осознавая этого, не хочет слышать правду, он уйдет от информации и не позволит, чтобы ему ее сказали. Он покажет, что не хочет слушать, условно говоря, закроет уши. В этом случае – учит западная медицина – не навязывайте человеку информацию. Продолжайте предупреждать его, сигнализировать, что есть важная информация, которую стоило бы знать, и ждите, пока он согласится.
Если человеку нужно принять решение, например, об операции, но он не готов обсуждать решающую степень ее важности для жизни, можно ему предложить, чтобы это решение за него сделал другой – и помочь выбрать этого другого.
Человек нуждается в том, чтобы не быть одному. Он нуждается в поддержке и в том, что называется безусловным принятием. Самое лучшее, что могут сделать близкие умирающего, – быть рядом и быть готовыми не осуждать никакой реакции человека. Он может говорить: «Все, я не буду жить, это ужасно». Самое неполезное – начать говорить «Что ты говоришь, подумай о нас!». Надо быть с человеком заодно во всех проявлениях реакций, и ждать, пока он естественно перейдет через все стадии восприятия и проживания ситуации – гнев, агрессию, отрицание – к принятию и конструктивным вещам. Самое нужное, что могут дать близкие, – смиренное нахождение рядом и поддержка.
Когда человек задает вопрос, очень часто это значит не то, что он хочет получить ответ; он может просто высказывать так какую-то свою мысль. Самое безопасное – сказать человеку: «Что ты думаешь? Почему спрашиваешь?». Часто оказывается, что человек не ждал ответа, а просто хотел обозначить ситуацию, чтобы о ней поговорить. Человек говорит: «Слушай, а я умру». Нам всегда хочется сказать: «Нет, конечно, ты не умрешь». Но этим мы закрываем возможность какого-то важного разговора, который человек хотел с нами провести. Может быть, поговорить о своих тревогах или о чем-то еще. В таких случаях я всем рекомендую отвечать «по-еврейски» вопросом на вопрос: «А что ты думаешь? Почему об этом спрашиваешь?»
Общаясь с тяжело больным человеком, на самом деле, близким много чего нельзя. Во-первых, не стоит отказывать в разговоре о том, о чем человек хочет поговорить. Если он говорит, например, «я для вас обуза», мы начинаем с ним спорить: «Нет, ну что ты!» Этим мы обесцениваем его чувства. Принимайте его реакции, говорите: «Я понимаю, что ты чувствуешь». Даже если это – про обузу – неправда.
Второе – нельзя приписывать и присваивать человеку чувства, которых у него нет. Это сложно, потому что люди часто проецируют свои чувства и начинают больного науськивать: «Ты боишься того-то, ты чувствуешь то-то». Уважайте право человека быть собой.
Главное, к чему мне хочется призвать родных и близких тяжелобольных людей – не бойтесь! Все, что вам нужно, – просто быть рядом и позволить больному человеку быть собой. Нам мешает наша собственная скованность и страх перед тяжелыми болезнями и смертью. Не давайте этому страху испугать еще больше близкого вам человека.
