По данным Центра содействия реформе уголовного правосудия, за первые 7 месяцев 2006 года тюремное население России увеличилось более чем на 5%. Многие специалисты (как отечественные, так и зарубежные) обвиняют наше правосудие в жестокости, утверждают, что подобный рост численности заключенных неоправданно высок. Им возражает, а также рассказывает о достижениях и проблемах гуманизации российского правосудия, практике восстановительного правосудия, профилактике преступности заместитель начальника кафедры криминологии Московского университета МВД РФ, доктор юридических наук, доцент, полковник милиции Марианна Анатольевна КОЧУБЕЙ
— Марианна Анатольевна, в чем суть и смысл восстановительного правосудия?
— Человек, совершивший преступление, не изгоняется из общества. Мне кажется, любой здравомыслящий человек, сталкивающийся с проблемой преступности, рано или поздно задумывается: всегда ли необходимо применять уголовные репрессии, заключать человека под стражу, лишать свободы? На мой взгляд, такой необходимости нет.
В античном мире применяли два способа борьбы с чумой. В первом случае всех заболевших выгоняли за городские стены. Это предотвращало угрозу развития чумы в обществе, но сами зараженные умирали в страшных мучениях, не получая никакой помощи. Но была и другая, более гуманная форма борьбы с чумой. Больные не изгонялись, за ними обеспечивался надлежащий уход. Как при любой эпидемии, была смертность, но значительная часть больных выживала. Эти 2 подхода и положили традицию борьбы с преступностью как осмысленной социальной операции. Карательное правосудие напоминает первый способ: лица, совершившие преступление, изгоняются «за городские стены», из жизни общества. Кто сможет выздороветь, то есть вернуться к нормальной жизни, вернется. А большинство не смогут, и будут продолжать криминальное существование, отравлять жизнь обществу и вновь караться государством. При тяжелых преступлениях это необходимо, но одним карательным правосудием проблему преступности не решить. Даже у самых ярых сторонников карательно-репрессивной доктрины не вызывает сомнения кризис уголовной политики. Доктрина восстановительного правосудия – продукт понимания этого кризиса. Она как раз восходит ко второму, гуманному способу борьбы с чумой в античном мире. Смысл ее в том, чтобы восстановить социально-правовой статус как преступника, так и потерпевшего, когда это возможно. Есть ряд преступлений (правда, ограниченный), по которому закон допускает примирение сторон.
Теоретически эта доктрина наиболее полно разработана в скандинавских странах, Канаде, Австралии. Законодательство ряда государств содержит ее в разработанном и апробированном виде. Для российского уголовного права это новинка, чему я вижу одно вполне разумное объяснение. У нас сильны историко-правовые традиции. Россия практически никогда не жила в состоянии покоя. Репрессивная реакция государства на преступность – результат и нашей традиции. Изменить эту ситуацию невозможно ни за день, ни за год, ни даже за 10 лет. Но уже лет 10-12 российские специалисты разрабатывают доктрину восстановительного правосудия. Около пяти лет в порядке эксперимента она реализуется в Ростовском областном суде, чуть меньше – в Московском областном суде. И результаты превосходят все ожидания! Уровень рецидива среди несовершеннолетних, прошедших процедуру восстановительного правосудия, составляет не более трех процентов, в той же группе, которая привлекалась к уголовной ответственности в общем порядке (причем наказание не всегда было связано с лишением свободы) – не менее 20 процентов. Разница огромная – нельзя пройти мимо таких показателей.
— Что значит «в порядке эксперимента» применительно к правосудию? Разве другие суды не могут прибегать к восстановительному правосудию?
— Конечно, могут. Правда, как я уже сказала, по ограниченному кругу дел (кстати, и советский уголовный кодекс допускал примирение). Могут, но не обязаны – это на усмотрение следователей и судей. Наша же правоохранительная система традиционно ориентирована на наказание. Я училась в Высшей школе милиции в 80-е годы, и нам там даже не рассказывали, что при некоторых преступлениях есть альтернатива уголовному процессу. Для нас это непривычно. А в Ростовском суде восстановительное правосудие пропагандируется – там, где по закону возможно примирение сторон (особенно когда преступник несовершеннолетний), следователям рекомендуется принимать для этого все необходимые меры и прекращать дело, не доводя до суда. Но даже если дело попадает в суд, там тоже предпринимаются шаги по обеспечению психологического взаимодействия преступника и потерпевшего. У них в следственных подразделениях работают профессиональные психологи, которые успешно помогают мирно разрешить конфликт. По такому же пути, и тоже успешно, пошел Московский областной суд. Но в целом нашему правосудию еще предстоит преодолеть карательно-репрессивный уклон. Это не произойдет за день-два – должно вырасти новое поколение следователей-дознавателей, глубже понимающих проблему.
— Восстановительное правосудие ориентировано на несовершеннолетних?
— Изначально доктрина восстановительного правосудия предполагала восстановление социально-правового статуса именно несовершеннолетних правонарушителей. И это естественно. Чем больше несовершеннолетних мы выведем из орбиты уголовно-правовых отношений, тем грамотнее поступим по отношению не только к их будущему, но и будущему общества, государства. Прецедент был – помню, как поразила меня повесть Макаренко «Флаги на башнях». Там на примере послереволюционных лет было убедительно показано, что не надо несовершеннолетних выключать из социальной сферы. Естественно, когда это возможно – я понимаю, что если на несовершеннолетнем пять убийств с корыстной мотивацией, он должен находиться в местах лишения свободы. Но когда умирающий с голоду подросток (фактический или социальный сирота) крадет кошелек, чтобы купить поесть?.. Дети оказываются на улице в силу разных обстоятельств, и сам ребенок не может справиться с этими обстоятельствами. Все мы прекрасно понимаем, что следующий за беспризорной жизнью этап – совершение преступления. Дико, но сегодня в России беспризорных и безнадзорных детей столько же, сколько было после Великой Отечественной войны. И, мягко говоря, нелепо всех их отправлять в места лишения свободы. То, что после гражданской войны тысячи беспризорников были определены не в места лишения свободы, а в закрытые учебные заведения с максимальной трудовой нагрузкой, позволило спасти их поколение.
Но я предлагаю смотреть на проблему шире. Под восстановительное правосудие должны подпадать не только несовершеннолетние, но любые лица, которые впервые совершили преступление небольшой или средней тяжести. Если налицо искреннее раскаяние, и потерпевший прощает виновного, целесообразно поддержать примирение и вывести преступника за рамки уголовно-правовой репрессии. Разумеется, с условием возмещения ущерба потерпевшему. То есть речь идет о хотя бы частичной реализации христианских принципов в правосудии.
Беккафуми Доменико. Аллегорический цикл фресок «Политические добродетели». Примирение Эмилия Лейда и Флавия Флакка
— Возмещение ущерба – обязательное условие?
— Конечно, ведь раскаяние не может быть голословным. Кроме того, мы же говорим о восстановлении социально-правового статуса не только преступника, но и потерпевшего. Все-таки нельзя забывать, что главная цель уголовного закона – восстановление социальной справедливости. Большинство преступлений (от убийства до кражи) имеет потерпевших. В разной степени они посягают на те или иные интересы личности: жизнь, здоровье, имущество, честь, достоинство. Есть исключения, например, приобретение и хранение наркотиков (228-я статья Уголовного кодекса) – там потерпевший и виновный представлены в одном лице. А в большинстве преступлений, повторяю, есть спарринг «преступник-потерпевший», и ни в коем случае нельзя защищать интересы виновного так, чтобы страдал потерпевший. Если человек совершил убийство, у меня самой не дрогнет рука направить дело в суд с обвинительным заключением, и я поприветствую судью, который назначит адекватный приговор в виде лишения свободы. Здесь прощение возможно только на моральном уровне – в правовые рамки его не переведешь. Для меня это очевидно. Так же я считаю, что правильно закон не предусматривает альтернативы уголовному наказанию за изнасилование.
— Но есть сторонники и более широкого применения восстановительного правосудия?
— Есть, и я сама в какой-то степени сторонница. Действительно, сегодня круг преступлений, по которому по закону допускается примирение сторон и неприменение карательных мер, неоправданно ограничен. Это возможно только в делах частного обвинения – клевете, оскорблении. А уже при краже нельзя. Любой нормальный человек не пожелает, чтобы подросток, укравший у него в метро 500 или даже 1000 рублей, предстал перед судом да еще был приговорен к лишению свободы. Этот конфликт так просто разрешить мирно – подросток должен осознать недопустимость содеянного, попросить прощения, родители возмещают ущерб… Увы, это дело публичного обвинения, и оно не может завершиться на стадии предварительного расследования. Допустим, несовершеннолетний крадет деньги у родителей. Они обращаются в правоохранительные органы, и короткое дознание показывает, что кража совершена их сыном или дочерью. Естественно, любые нормальные родители скажут: мы напишем заявление, пожалуйста, закройте уголовное дело (дома они разберутся, почему ребенок это сделал, может быть, им понадобится показать его возрастному психологу или даже психиатру, но это уже не уголовное дело). Но следователь или дознаватель не имеет права закрыть дело – публичное обвинение! Думаете, это моя фантазия? Если бы! Известны случаи осуждения несовершеннолетних по таким делам. Формально законно, а по-человечески – дикость! Конечно, я привела крайний пример, но совершенно очевидно, что круг преступлений, по которым разрешается примирение сторон и последующее прекращение уголовных дел, надо расширять.
Другое дело, что любую идею можно довести до абсурда. Сейчас у нас наблюдается противостояние «ястребов» и «голубей». «Ястребы» говорят – сажать всех подряд, «голуби» предлагают чуть ли не всех выпустить и вообще упразднить пенитенциарную систему. На мой взгляд, обе позиции безответственны. Самое простое решение – изолировать несовершеннолетнего, нарушившего закон, отправить его в воспитательную колонию. Но каковы последствия? Навечно подросток в колонии не останется, он выйдет на свободу, приблизившись к порогу совершеннолетия (а еще в промежутке может во взрослой тюрьме побывать, если достигнет совершеннолетия до окончания срока). Выйдет другим человеком – ни для кого не секрет, что места лишения свободы являются лучшими криминальными школами. Получим «эффект», который в криминологии называется повторная криминализация или возвратная криминализация. Процент рецидива и так высок, а нам предлагают рисковать поколением, которое будет еще минимум лет 40 вступать в активные социальные отношения! Если мы пойдем по пути изоляции несовершеннолетних, сами обречем наше общество на криминализацию. Успешные эксперименты Ростовского областного и Московского областного судов – лучший аргумент в пользу того, что несовершеннолетние должны привлекаться к уголовной ответственности и им может назначаться наказание в виде лишения свободы в исключительных случаях. Верховный суд Российской федерации неоднократно выражал эту позицию. А мы тяготеем к карательно-репрессивным методам – такова ментальность людей, судейского корпуса, и в этом трагедия нашей правоохранительной системы.
Но не менее безответственно призывать всех выпустить, упразднить полицейские структуры, пенитенциарные учреждения. Без института уголовной ответственности не удержать правовую ситуацию в стране. В юриспруденции нужно исходить из дилеммы «рационально – нерационально, полезно или неполезно для общества». Преступления различны по степени тяжести, поэтому мы не можем перестать выносить обвинительные приговоры, назначать наказания в виде лишения свободы. И ни одно государство не может себе этого позволить.
Пенитенциарные традиции нашей страны всегда нуждались в заметном смягчении, и, слава Богу, этот процесс так или иначе идет. На илл.: все эти гвозди проглотил в 1961-ом году заключенный советского лагеря, чтобы иметь основание лежать в лазарете, а не сидеть в общих условиях
— Правда ли, что в России по сравнению с Европой в несколько раз больше заключенных на 100 тысяч населения?
— Верно. По этим показателям мы «лидируем» попеременно с США. Западные специалисты (теоретики и практики) часто упрекают нас: вот мол, в Скандинавии на 100 тысяч населения в местах лишения свободы находится 50 человек, а у вас 600. И утверждают как аксиому, что Россия – жестокая страна, здесь всех сажают «в лагеря». По одному этому термину я понимаю, что авторы подобных утверждений не в курсе нашей правовой действительности. Лагерей давно нет, а есть сеть пенитенциарных учреждений, их систематизация прописана в законе. Возможно, не все совершенно в этой системе, но это система человеческого отношения к заключенным. И все же надо понимать, что воспитательная колония, а тем более колония для взрослых – не курорт и не санаторий. Определенная жесткость содержания там необходима, чтобы обеспечить эффект наказания. Что касается статистики, которой нас попрекают… Уголовная политика берется не с потолка, это всегда реакция государства на состояние преступности. А состояние преступности определяется не только количеством преступлений, но и их структурой. Количество совершаемых преступлений на 100 тысяч населения в России и Европе примерно одинаково, но… В скандинавских странах корыстные преступления без элементов насилия (кражи, мошенничества) составляют половину, а иногда и больше, от всех преступлений, а у нас преобладают корыстно-насильственные преступления. С 2002 по 2005 год количество уличных грабежей выросло на 70 %. Причины роста – отдельный вопрос, но ужесточение наказаний – естественная реакция государства. Я говорю не об ужесточении закона (наоборот, в 2003 году он существенно смягчился), но о позиции судей – они тоже люди. И если, допустим, по данной статье закон предусматривает исправительные работы или лишение свободы от двух до пяти лет, то при росте насильственной преступности большинство судей интуитивно выбирают изоляционные наказания, причем ближе к верхней планке. А еще нельзя забывать, что у нас самый высокий процент убийств. В последние годы в России фиксируется около 30 тысяч убийств в год. На самом деле их гораздо больше. По оценкам специалистов, примерно четыре пятых пропавших без вести – убитые, трупы которых не обнаружены. Естественно, в криминальную статистику эти дела попадают не как убийства. Все знают о большом количестве самоубийств. Уголовным преступлением самоубийство не считается. Но, опять же по разным экспертным оценкам, от 20 до 40 процентов самоубийств – закамуфлированные убийства. А сколько несчастных случаев происходит! Я как криминолог утверждаю, что несчастный случай – «идеальный» камуфляж для убийства. Тем более появились такие средства воздействия на человеческий организм, которые на экспертизе не выявляются. Например, радиоактивное вещество монтировалось в телефонную трубку. Бизнесмен медленно болел, загибался и через полгода умер. Если бы не последовавшая вскоре смерть его секретарши с такими же странными симптомами, никто бы ничего не заподозрил. Специалистам этот случай известен – убийство было раскрыто. А сколько таких единичных изощренных убийств удалось закамуфлировать? Видимо, более точная цифра для сегодняшней России – около 50 тысяч убийств в год. У нас принципиально другая структура преступности, чем в скандинавских странах. Мы отягощены склонностью к насилию, мы очень быстро решаем вопросы и проблемы не в суде, а силовым способом. И имущество приобретаем силовым способом. Поэтому у нас так много осужденных к лишению свободы. Я специально изучала, кто сегодня отбывает наказание в России, и удостоверилась, что большинство заключенных либо осуждены за тяжкие и особо тяжкие преступления, либо это рецидивисты, в том числе не в первый раз попавшие в места лишения свободы. Эти данные тоже нельзя игнорировать, если говорить о жестокости правосудия.
— Марианна Анатольевна, я дважды был в Новооскольской колонии для несовершеннолетних, беседовал с воспитанницами. Многие, что меня в первый раз поразило, осуждены за убийство. Но были и осужденные по 158-й статье (за кражу), причем девочки явно из асоциальной среды.
— Вот это я называю «ошибкой совести» правосудия. Ну не должна девочка по 158-й статье приговариваться к лишению свободы! Колония – не место для девочек. Если есть возможность, давайте ее туда не помещать. Но это вопрос не к правоохранительным органам – наказание у нас назначает суд. Конечно, у нашего правосудия есть издержки. Верховный суд это понимает, и неоднократно давал вполне определенные разъяснения по поводу наказаний несовершеннолетним в виде лишения свободы: только в крайнем случае, если судья уверен, что другие меры не дадут эффекта. Но, понимаете, у таких наказаний может быть и другая подоплека. Предположим, девочка совершила (одна или с группой) несколько краж, но только одну из них смогли доказать. Судья знает, что по другим эпизодам были подозрения, и подозрения обоснованные. Такое в практике бывает часто. А со стороны кажется, что приговор жесток. Все зависит от конкретных обстоятельств и от здравого рассуждения судьи. Поверьте, ситуация постепенно смягчается – наказания в виде лишения свободы назначаются несовершеннолетним все реже и реже. Возможно, пока еще слишком часто. Но заявления, что наше правосудие исключительно карательное, голословны. Призывы же заменить карательное правосудие восстановительным, безусловно, оригинальны, но абсолютно безответственны. Одно без другого существовать не может.
— Наверное, сократить число заключенных можно лишь постепенно, путем профилактики подростковой преступности?
— Конечно. Не только подростковой. Расширение доктрины восстановительного правосудия по отношению к несовершеннолетним – тоже профилактическая мера, но достаточно поздняя. Лучше предупреждать подростковые правонарушения заранее. Не умаляю значения духовно-воспитательной работы со школьниками (особенно с асоциальными подростками), но для резкого уменьшения преступности в стране также необходимы превентивные программы. Основная задача превентивных программ – снять интерес к преступлению. Мировой опыт показывает: если государство регистрирует все правонарушения, совершаемые на улице, и жестко реагирует на уличную преступность, уже через год наступает эффект – значительно снижается количество насильственных преступлений. Дело в том, что готовы совершать преступления примерно одни и те же люди. Они могут совершить их на улице, в подворотне, либо в квартире у соседа. Если пресечь их деятельность на улице, они просто не дойдут до места совершения тяжкого преступления. Разумеется, речь не идет о специальных преступлениях, например, убийствах по найму. А для предупреждения уличных преступлений в европейских странах сейчас активно разрабатывается криминологическая архитектура городов. В Германии при строительстве любого здания (жилого или административного) в разработке проекта обязательно принимает участие представитель окружной полиции. Разумеется, он не вмешивается в проектирование самого здания, но советует, как минимизировать вероятность различных преступлений и правонарушений вблизи него. Например, говорит: недалеко дискотека, поэтому давайте дорогу проложим в стороне, чтобы молодежь, идущая с дискотеки, не оказывалась во дворе жилого дома. Также советует, где поставить фонари, как обезопасить автостоянку от угонщиков и многие другие вещи. По этим вопросам он равноправный участник проекта, его советы подлежат обсуждению, но игнорировать их строители не могут. Вещи, казалось бы, банальные, но очень эффективные.
— А в России есть подобные программы?
— По этому пути у нас давно пошел бизнес. Посмотрите, как оборудовано жилье класса «люкс» с точки зрения антикриминальной структуры: видеонаблюдение по всему периметру дворов и улиц, освещение дворов, охрана, система парковок, подъездов и дорог – везде выдержаны критерии безопасности для жильцов дома. Но государство пока мало уделяет внимания антикриминальной архитектуре, для нас это новинка. В Москве иначе – по решению правительства Москвы видеокамеры стали устанавливать над подъездами всех домов, независимо от имущественного ценза проживающих там людей. И любой специалист скажет вам, что квартирных краж стало меньше. Несомненно, антикриминальная архитектура эффективна. Между прочим, по закону, если следователь в процессе расследования выявит недостатки, «способствовавшие» совершению преступления, он вправе обязать ответственные структуры устранить недостатки. А в советском законодательстве вопрос ставился жестче – следователь был обязан выявить внешние факторы, «способствовавшие» преступлению, и распорядиться, чтобы их устранили. Допустим, обязать ЖЭК установить фонари на улице, «лидирующей» по количеству хулиганств, грабежей. Механизмы превенции есть, но, к сожалению, используются сегодня недостаточно. Каждый вид преступления имеет такие механизмы, свойственные именно этому преступлению. Вопрос только в том, насколько мы готовы их разрабатывать и внедрять. Криминология как наука нацелена на то, чтобы разрабатывать программы предупреждения преступлений разных видов. А предупреждать преступность в целом – задача государства и общества.
Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ
Cм. также: Альманах «Неволя» №4 (2005). Тема номера – восстановительное правосудие.
