Мы поговорили об этом с отцом Олегом Вышинским, клириком храма апостолов Петра и Павла у Яузских ворот и сотрудником «Ангара спасения» православной службы «Милосердие».
– В «Фейсбуке» активно обсуждают проблему открытия приюта для бездомных и консультационной службы «Ночлежки». На этот раз дело происходит в районе Беговой. Активная часть местных жителей выступает против приюта. Почему люди боятся бездомных?
– Думаю, главный критерий, по которому люди плохо оценивают соседство с бездомными, эстетический, например, неприятный запах. Плюс стереотипы.
– А может ли наличие приюта, например, повлиять на криминогенную обстановку в районе?
– На мой взгляд, криминальные наклонности в среде бездомных не так высоки, как их представляют.
Более того, когда в Москве стали один за другим открываться проекты кормления бездомных, криминальность в их среде упала до средней по населению.
Это данные департамента труда и соцзащиты. И они связывают это именно с расширением практики кормления: когда люди голодны, они готовы воровать, а когда сыты – становятся менее агрессивными.
Люди идут на преступления не от хорошей жизни, НКО как раз стараются сделать жизнь лучше, поэтому логика очевидная.
– Горожане не понимают, почему нельзя помогать бездомным где-нибудь подальше от жилой зоны и центра города. Почему нельзя вывести службы помощи куда-нибудь на пустырь, подальше от всех?
– Службы-то можно, но бездомные все равно останутся в городе. Здесь они ищут и находят пропитание, а какое пропитание они будут искать на пустыре? Если речь идет о каких-то стационарных учреждениях, то да, логично их располагать подальше от жилых массивов и вообще подальше от инфраструктуры. Где-нибудь в деревне, где до ближайшего магазина за бутылкой пешком не дойдешь. Это оптимальный вариант.
Но службы, которые работают в среде бездомных, которые выявляют нуждающихся и оказывают им первичную поддержку (так называемая аутрич-работа, кейс-менеджмент), должны работать в городской среде.
– Вы работаете с бездомными уже почти 15 лет. Как вы все это время договариваетесь с людьми, которые целей вашей работы не понимают и не поддерживают?
– Все НКО, которые занимаются помощью такого рода, проходят через столкновения с полицией, с управой, с местными жителями.
Мы, например, с автобусом «Милосердия», когда работали на Курском вокзале и на площади трех вокзалов, встречались полицией. Они спрашивали: «Зачем вы их тут концентрируете?» Но, простите, это ведь вокзальная территория, тут и без нас все прекрасно концентрируются и кормятся, а мы помогаем людям привести себя в порядок, занимаемся их здоровьем. Нуждающихся отвозим помыться. Такие аргументы вполне работают. Люди их слышат.
Также бывали проблемы со службой скорой помощи. Мы им объясняли, что у нас в автобусе тридцать человек, у каждого из которых есть повод вызвать машину.
Представляете, в один момент тридцать вызовов поступают на местную подстанцию – это парализация работы на несколько часов! Мы же вызываем их только на какие-то конкретные случаи, когда по-другому никак.
В целом, диалог возможен, если не вставать в позицию «вы людоеды». Хотя иногда приходилось эмоционально спорить, а как без этого?
К тому же не все инициативы обязательно позиционировать как инициативы для бездомных. Вот я, например, захочу постирать вещи в социальной прачечной, и что, меня обязательно прогонять? Можно же назвать ее просто благотворительной прачечной.
Понятно, что пойдут туда в основном люди неимущие. Но здесь нет этой стигмы – «бездомный», «бомж», того, что вызывает негативную реакцию.
Человек не сводится к статусу «бездомный». В этом штампе нет правды. Можно сказать: неимущий, бедный.
К нашему автобусу тоже люди разные приходили, в том числе те, у кого есть дом, но, например, нет возможности регулярно питаться горячей едой.
– Можно ли постепенно менять отношение к бездомным в обществе?
– Оно постоянно меняется. Когда я начинал работать в 2005 году, было одно отношение. С 2012 по 2014 год я возглавлял автобус «Милосердие», и было другое отношение.
Во многом оно менялось в процессе освещения нашей деятельности в СМИ, мы стали встречать все больше снисхождения и понимания. Однако сейчас пошла какая-то новая хейтерская волна.
Сама проблема бездомности тоже накатывает волнами. В 2005 году мы вениками сметали из душевых насекомых в кучу. А вот в тех самых 2012-2014 годах количество уличных бездомных резко снизилось, трудно было случайно увидеть рядом грязного, запущенного человека.
Сейчас количество завшивленных и тяжело больных людей на улицах резко возросло, соответственно, и негатива на эту тему стало больше.
– В одном интервью вы сказали, что отсутствие постоянного места жительства – это далеко не главная причина жизни на улице. Как много людей выбирают этот образ жизни сознательно, просто потому что он их устраивает?
– Не то чтобы выбирают, они просто адаптируются к этому. Сначала человек находит какой-то подвальчик, где можно поспать, затем разовую халтуру. Через какое-то время он уже знает, в каких магазинах можно бесплатно получить продукты с предельным сроком реализации, а где разжиться хорошими вещами.
Так люди постепенно учатся ориентироваться в уличной среде и в какой-то момент понимают, что их жизнь «налаживается».
Вернуть таких людей в общество очень сложно, ведь на улице у них уже есть какая-то синица в руках, а вот получится ли подняться на другой уровень – это вопрос. Скатываться ведь всегда легче.
На прохождение этой соцпсихологической трансформации (как об этом говорят специалисты) уходит определенное время. И это время индивидуальное – от нескольких недель до пяти лет, но в среднем около полугода.
Со временем у человека этой социальной страты может возникнуть субъективное ощущение, что честно работая и живя дома, в каком-нибудь экономически не развитом регионе страны, он чувствуют себя хуже, чем здесь, в Москве, собирая бутылки. Макроэкономические процессы тоже очень на все это влияют.
– А существует ли какая-то профилактика бездомности? Что можно сделать, чтобы люди могли этой трансформации избежать?
– Очень важно вовремя перехватить людей, которые только что пережили в своей жизни крупную катастрофу – обман, грабеж, выселение из квартиры или еще что-то. У нас для этого предусмотрена программа «Возвращение»: покупка билетов домой, оплата штрафов и пошлин для восстановления документов и т.д.
Раньше еще была практика дежурства на вокзалах, где также выявлялись люди, которым нужна срочная помощь, и их проблемы решались по горячим следам. В Германии, к примеру, во Франкфурте такая практика тоже есть – социальные работники в аэропорту. Возможно, мы тоже к этому вернемся.
Осколок в сердце: помощь опустившемуся бездомному требует всей жизни
– Вы, кстати, сравнивали когда-нибудь наши службы с аналогичными службами за рубежом?
– Конечно. Мы были в Германии, и могу сказать, что там отношение к бездомным гораздо более либеральное. Там люди даже могут, находясь в приютах, употреблять алкоголь или наркотики (хотя и не во всех). Конечно, есть планка, которую нельзя превышать.
В Висбадене в проекте Teestube есть правило, по которому в здании алкоголь запрещен, а во дворе – пожалуйста. Там сидят люди и из горла хлещут шнапс, я сам это видел. Сотрудники смотрят на это достаточно спокойно.
Они к этому относятся с некоторым фатализмом: если человек алкоголик, он будет пить. Если наркоман – будет употреблять наркотики, и с этим сделать ничего нельзя.
Не считаю это правильным, но и не готов судить. Все-таки эта снисходительность христианского происхождения. Человек важен вне зависимости от степени социальной своей успешности, своих склонностей, он важен сам по себе.
В наших реалиях это не применимо. У нас другой менталитет и другое мировоззрение.
– А где расположены немецкие службы помощи и приюты? Насколько они удалены от жилой зоны?
– Прямо посреди города. Торговый центр стоит, а на другой стороне дороги – Teestube, где кучкуются люди.
– Много ли в вашей работе случаев со счастливым концом. Когда человек смог подняться, а потом вернулся в фонд и сказал «спасибо»? Или не сказал, но вы знаете, что у него все хорошо.
– Таких случаев не мало. Кстати, очень хорошо этому способствуют рабочие дома, такие, как Дом трудолюбия «Ной» и подобные проекты. У нас этой формы работы нет, но я с ней знаком и могу засвидетельствовать, что это дает результаты.
Рабочий дом помогает людям возвращать социальные навыки – ранний подъем, соблюдение гигиены и т.д. У человека появляется возможность, работая там, скопить немного денег и уйти на вольные хлеба, снять хостел, найти работу, создать семью.
Конечно, такого, чтобы человек был в полном шоколаде, практически не бывает.
Некоторые изначальные проблемы, например, алкоголизм, если ими не заниматься, имеют тенденцию возвращаться. Но люди могут бороться и как-то закрепляться в жизни, и это прекрасно.
– А если человек со стороны хочет помочь, что можно сделать? На базе «Ангара спасения» есть пункт приема вещей. Какие еще варианты?
– Можно привести человека за руку или просто подсказать, куда обратиться. Было несколько хороших историй, когда именно знакомый – бывший одноклассник или друг – встретив своего товарища на улице, брался ему помогать. Звонил нам и мы работали вместе. Он проявляет заботу со своей стороны, а мы решаем технические вопросы.
Шансы помочь сильно возрастают, если кто-то проявляет к бездомному личное участие. Однако полностью помогать самому – это тяжело, один в поле не воин, и мы никому этого не рекомендуем. Но с нашей помощью можно.
Фото: диакон Андрей Радкевич, Павел Смертин, пресс-служба ПСПМ
